Мысли вслух на4 Октября 2022

Апостол, кажется, противопоставляет друг другу молитву «духом» и молитву «умом». Что же он имеет в виду? Под «духом» Павел понимает то, что сегодня, без всякой богословской подоплёки, мы назвали бы просто дыханием.

Речь может идти как о том «дыхании жизни», которое Бог даровал человеку при сотворении, так и о Божьем дыхании, присутствие которого в себе ощущают пророки во время экстаза. Во всяком случае, речь идёт именно об экстатическом переживании, об ощущении некой Божьей силы, воздействующей на человека и иногда не только охватывающей его извне, но и проникающей внутрь.

Как правило, Божья сила ощущается как нечто безличное, так, что человек может лишь отдать себя ей, предполагая, что за ней стоит Сам Бог, пребывающий рядом с человеком и ведущий его за Собой. При этом нередко оказывается, что человек, находясь под воздействием Божьей силы, не только не владеет собой, но даже не всегда и не всё помнит о происходящем с ним после того, как экстаз окончится. Глоссолалия может быть (а может и не быть) элементом такого экстатического состояния.

Между тем, для окружающих такой экстаз мало полезен: он может лишь стать ярким свидетельством того, как действует сила Божья и что она может сделать с человеком. Потому-то Павел и называет такие явления свидетельством для неверующих: человек, не представляющий себе, что такое сила Божья и Его действие, может, глядя на такой экстаз, составить себе об этом более-менее ясное представление.

Но для самих христиан такой экстаз ничего нового не несёт. Иное дело молитва «умом». Под умом апостол понимает здесь не интеллект, а тот духовный центр человеческой личности, который в Библии обычно называют сердцем («умом» его называли греческие философы, и Павел употребляет это слово в своих посланиях, написанных по-гречески). Речь идёт об осознанной молитве, осознанном богообщении, которое может стать и пророческим, если Бог даст человеку пророческое откровение.

Тут уже открывается не только сила Бога, но и Его воля, которую человек ощущает и осознаёт как часть своего собственного духовного пространства. И, соответственно, может осознанно этой воле следовать. Осознанно общаться с Богом. Словом, жить осознанной духовной жизнью. А значит, если Бог ему это поручит, и наставлять других: он ведь не просто переживает некие экстазы, но и понимает значение и смысл того, что ему открывается и что с ним происходит. Так, как и положено жителю Царства.

Генеалогии, родословные списки для Библии жанр вполне традиционный. И практически никогда они не используются по своему прямому предназначению. Конечно, генеалогическое древо Спасителя было бы нам интересно и само по себе, безотносительно к каким бы то ни было иным литературным задачам. Но евангелисту, как видно, именно эти другие задачи оказались важнее собственно истории.

О таком его отношении к истории можно судить хотя бы по тому несомненному факту, что генеалогия Иисуса у Луки отличается от Его генеалогии у Матфея. Комментаторы приложили немало усилий и выдвинули немало глубокомысленных и остроумных версий для объяснения расхождений в разных вариантах генеалогии Иисуса у синоптиков. Не исключено, что некоторые из них верно объясняют дело. Но, как бы то ни было, главный вопрос всё равно остаётся: а что вообще может дать нам такая генеалогия в плане понимания личности Иисуса и смысла Его земного служения? Каково бы ни было происхождение Иисуса, Он в любом случае остаётся Тем, Кто Он есть.

И всё же: зачем нам знать о земных предках Спасителя? С одной стороны, для того, чтобы избежать того спиритуализма, который уже начинал проявляться в околоцерковной среде тогда, когда создавались синоптические евангелия. Христа тогда некоторые считали уже не Человеком, а кем-то вроде ангела, у которого не было и не могло быть земной истории. И генеалогии тут играли роль своего рода исторической привязки, без которой о христианстве в его подлинном смысле говорить не приходилось.

Но было и нечто иное, более глубокое: без генеалогий, как это ни покажется странным, не могло быть полноценного представления о том Царстве, которое принёс в мир Спаситель. Оно, конечно, по Его собственным словам, «не от мира сего». Но это не означает, что оно вне истории. Наоборот, оно именно в истории, в истории настолько, что после прихода Христа, после Его смерти и воскресения, после Пятидесятницы история только и определяется его присутствием в мире. Оно само теперь и есть история, весь смысл христианской истории и сводится к истории Царства, входящего в мир.

«Неотмирность» же его заключается в том, что оно существует по своим законам, а не по законам падшего мира. Царство чуждо не мира, а того греха, в котором лежит мир, не истории, а того исторического зла, которое порой путают с самой историей. И генеалогии призваны напомнить нам об этом. Напомнить о том, что и Царство, и Тот, Кто принёс его в мир, с самого начала были частью истории. Истории мира, истории своего народа, истории человечества. И это не случайно: так было задумано Богом с самого начала.

Слова Спасителя о том, что никто из тех, кто хоть как-то поучаствовал в жизни Мессии или кого-то из Его последователей, не остаётся без награды, вселяют надежду. Получается, что вариантов участия в жизни Церкви может быть очень много, и к ней могут оказаться причастны люди, которых никто и не знал как христиан: ведь каждую чашу воды не отследишь, да и не нужно их отслеживать.

Иисус указывает на такой подход как на вполне универсальный: участие в жизни того или иного человека, даже минимальное, означает приобщение его жизни. Речь, разумеется, идёт об осознанном участии, а не о случайной встрече: ведь даже для того, чтобы дать человеку воды, на него надо, как минимум, обратить внимание и захотеть ему помочь, притом захотеть так, чтобы желание не пропало за то время, пока наливаешь воду в чашу.

Вот такое осознанное участие в жизни жителя Царства и приобщает человека к Царству. Казалось бы, одного поступка тут мало, их должно быть больше, нужна некая последовательность, иначе выбор окажется не окончательным, временным: сегодня участвуешь в жизни одного человека, завтра — другого, сегодня поддерживаешь с кем-то отношения, завтра — нет.

Здесь, однако, речь идёт лишь о возможности, которые открывает первое приобщение. Царство ведь целиком строится именно на отношениях, отношения составляют его основу, его несущие конструкции — отношения жителей Царства между собой, их отношения с Богом и со Христом, наконец, отношения Христа со Своим небесным Отцом как главная духовная опора Царства. Включение в контекст этих отношений, хотя бы на уровне одного поступка, на уровне чаши воды — возможность войти в Царство до конца. Разумеется, такое включение — лишь первый шаг, но Бог использует любую возможность, чтобы спасти человека, и чашу воды, протянутую одному из жителей Царства от всего сердца, Он несомненно использует в полной мере.

Служение пророка — быть одним из тех «напоминающих о Господе», которые поставлены для того, чтобы постоянно, снова и снова пробуждать людей из духовной спячки. Это служение является его внутренней потребностью «не умолкать ради Сиона», не переставать говорить о Божьем гневе и Божьей любви, о покаянии и радости. В той или иной степени, это также служение каждого из нас, ведь на верующих тоже почивает Дух пророчества и разумения. Конечно, говорить о Боге можно не только словами, более того, самого важного чаще всего словами не скажешь. Но наша вера, наша включенность в божественную жизнь Духа должна каким-то образом выражаться в отношениях с окружающими людьми, которым мы призваны благовествовать (словом и делом), с самими собой (ведь нам самим нужно ежечасно напоминать себе о Самом Важном).

На протяжение веков эти строки понимались по-разному. Сначала в них видели пророчество о скором конце и пришествии Иисуса, которое произойдет еще до того, как прекратится поколение свидетелей Его жизни. Затем — недоумение по поводу несостоявшегося обещания. Затем — неясные слова о катастрофах, затем — нечто вроде memento mori, о том, что никто не знает своего часа. Теперь — для кого-то это руководство к действию на случай второго пришествия, а для кого-то — материал для вычисления «знамений времен» и сроков, которые должны вот-вот исполниться, для кого-то загадка, к которой неизвестно, как подступиться. Так или иначе, они отражают веру учеников в то, что история Иисуса не закончилась с Его смертью. Более того, она не закончилась с Его Воскресением. Она вообще не закончится — пока стоит этот мир... и после его конца.

Ииуй переполнен ненависти к дому Ахава и к язычеству, он безжалостно истребляет и дом свергнутого царя, и всех до единого служителей Ваала. И вот после всех его усилий оказалось, что самый главный враг может таиться и ждать своего часа в сердце того самого человека, который пытается «навести порядок» вне себя: в конце концов сам же Ииуй впал в старые грехи израильских царей.

Почему такое могло произойти? Возможно, потому, что на искоренение нечестия силой меча Ииуй рассчитывал больше, чем на утверждение положительных начал. Истребляя зло, он недостаточно заботился о заполнении пустоты в сердцах людей, образовавшейся после удаления ложных богов. Нам ведь и теперь часто кажется, что достаточно убрать то, что плохо и ложно, и всё само собой наладится. Но именно об этом заблуждении через несколько веков скажет Христос, говоря об изгнанных бесах, стремящихся вернуться на незаполненное прежнее место в умноженном количестве.

А следом за ослаблением верности Ииуя в очередной раз происходит ослабление царства. Земли у Израиля забирает сирийский царь Азаил, помазанный на царство тем же самым Елисеем, что и Ииуй.

Почему же Елисей, предзнавший, что Азаил станет врагом Израиля, благословил его? Должно быть, тому были причины; не в последнюю очередь это произошло потому, что он увидел в Азаиле орудие, которым Господь будет сдерживать грешников.