Мысли вслух на13 Мая 2025

Говоря о неизбежности ожидающих христиан гонений, Иисус вместе с тем чётко определяет их причину. Из Его слов становится понятно, что религиозными эти гонения назвать нельзя, так же, как и христианство нельзя назвать религией. Иисус ведь ничего не говорит ни о какой новой религии. Он говорит о новой жизни. О жизни того Царства, которое принёс в мир. И о том, что эта новая жизнь несовместима с жизнью мира в его наличном состоянии. Если бы речь шла о религии, противостояния, возможно, и удалось бы избежать.

Любая религия обладает обычно некой мерой адаптивности. Все религии так или иначе в известной степени приспосабливались и приспосабливаются к требованиям мира сего, и религии, выросшие на христианской почве, не исключение. Но вот приспособить жизнь Царства к жизни мира сего ещё никому никогда не удавалось. Ни в какой его, этого мира, форме: ни в светской, ни в религиозной. Не случайно ведь и иудаизм, ставший религиозной средой, а в известной степени и религиозной формой существования первохристианской Церкви, христианства не принял.

То, что в иудаизме выходило за рамки собственно религиозные — традиция живого Откровения, учение о внутренней Торе и о живой Торе — христианством было принято и усвоено (хотя кое-что было впоследствии потеряно). Но вот иудаизм как религия так и не стал органической частью христианской жизни. И дело тут не в новообращённых язычниках, а в том, что христианство как новая жизнь не вмещалось ни в какие религиозные рамки. Даже в те, которые были частью почвы, его взрастившей. Но и та религиозность, что выросла на почве исторического христианства, для христианской жизни оказалась тесной.

Не случайно столь частыми были в христианской истории случаи, когда христианские праведники (или, как их называют в некоторых церквях, святые), искавшие полноты жизни Царства и её находившие, оказывались гонимы именно религиозными людьми и религиозными властями, теперь уже христианскими. Религия — часть мира сего, и при встрече с Царством и его жизнью эта её особенность непременно проявится. Потому-то и говорит Иисус о неизбежности гонений. До конца времён. До полного торжества Царства. И до полного преображения самой природы этого мира.

Для обычного человека путь, который предлагают Господу Иисусу Его родственники, вполне естественен и понятен. По-своему они правы: если Он хочет быть духовным вождем, Ему следует искать человеческой известности. И вот поэтому в сегодняшнем евангельском отрывке так ярко видно, насколько замысел Божий отличается от мыслей людей.

Господь отказывается от того, что Ему предлагают. Значит, не в лидерстве дело, не ради того, чтобы стать духовным вождем народа, пришел Спаситель. Сам Господь говорит о том, что мир ненавидит Его потому, что Он свидетельствует о делах его, что они злы. Это свидетельство, которое каждый из людей принимает или не принимает лично, в полной самостоятельности перед Богом.

Из этого мы можем заключить, что цель прихода Христа не в том, чтобы повести за Собой народ как единое целое. Напротив, каждый отдельный человек, сталкиваясь со свидетельством Христа, выделяется из тех человеческих групп и связей, которыми мы опутаны, и становится именно отдельным. Напомню, что понятие отдельности (отделенности) в библейском языке выражается словом «святость». Только на основании этой отделенности, выделенности каждого из его социальной и национальной среды, Господь созидает новое единство Церкви, которое коренится в Его единственности.

В отличие от ученых богословских трактатов, в отличие от вероопределений, направленных против тех или иных заблуждений, Священное Писание крайне сдержанно и целомудренно говорит о тайнах Божиих. Многое обходится благоговейным молчанием, многое обозначается только кратким намеком или притчей. Слова Христа в сегодняшнем чтении — редкий момент, когда евангелист скупо передает слова Самого Сына Божия, касающиеся вещей неизреченных.

Господь говорит: «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее». Вслушиваясь в эти слова, вероятно, нужно помнить об ограниченности человеческого языка, и все же важно пытаться постичь, о чем и, главное, зачем Господь говорит это. Ведь коль скоро Дух Божий вдохновил евангелиста вспомнить и записать эти слова, значит Он хотел, чтобы мы их услышали и поняли.

Любовь Небесного Отца Господь объясняет (хотя с нашей точки зрения, она совершенно не поддается объяснению) тем, что Сын отдает Свою жизнь. И здесь нужно отметить две важные вещи. Любовь, о которой говорит Иисус — не просто отношение между Личностями, как и отдание жизни — не просто героический поступок. И то, и другое говорит о самой природе Неизменного Бога, поэтому в своем послании евангелист Иоанн пишет о Нем, что Он есть Любовь. И, кроме того, по принципам библейского языка, мы видим, что Господь сопоставляет любовь Отца к Нему и отдание Им Своей жизни. В сущности, это одна и та же природа, различно проявляющаяся Отцом и Сыном. Поскольку жизнь Сына Божия отдается нам, эти слова — бесценная надежда для нас.

И еще: для того, чтобы нам пережить, ощутить и по возможности оценить эту любовь Божию, необходимо услышать слова Христа о том, что Он отдает нам Свою жизнь в совершенной свободе, без принуждения внешними обстоятельствами. Только потому, что мы Ему дороги.

Полное впечатление, что ученики внезапно оглохли. Иисус говорит ясно и однозначно: скоро Меня убьют. Ученики никак не реагируют - зато появляется любящая мамочка, которая стремится обеспечить будущее своих сыновей, и эти сыновья не останавливают её, не говорят: мама, Он готовится к чему-то страшному, сейчас не время...

Иисус отвечает не ей, а именно Иакову и Иоанну. И Он не отвергает их, хотя они действительно ничего не понимают. Он не сказал: «Да вы что? Меня убить хотят, а вы места делите!» Он сказал: «Да, вы будете со Мной — но вы даже не представляете себе, чем это для вас обернётся».

И когда они бодро соглашаются пить чашу, которую будет пить Иисус, Он не говорит им, что они заснут, когда Он будет просить Отца, чтобы эта чаша миновала Его, что они убегут, когда Его предадут на смерть, - хотя Он прекрасно знает, что всё будет именно так. Он говорит: «Да, вы будете пить Мою чашу» — потому что знает, что по Воскресении Его Дух Святой даст им силы свидетельствовать о Нём, нести Благую весть по всей земле и принять во имя Его гонения и смерть.

Мессианские представления евангельских времён предполагали, что Мессия должен был возглавить движение Своих сторонников, которое завершилось бы полной Его победой над всеми врагами и восстановлением независимого еврейского государства, которое и должно было стать основанием мессианского Царства.

Предполагалось, что Бог вмешается и поддержит Своего Избранника, если что-нибудь пойдёт не так. Конечно, речь шла о совершенно реальной, физической войне, во время которой Мессия подвергался также вполне реальной опасности погибнуть, но предполагалось, что Бог этого не допустит. Конечно, Мессия мог как-то пострадать во время мессианской войны, но погибнуть Он не мог: ведь тогда Его миссия осталась бы неисполненной. Эти представления разделяли и ученики Иисуса — они ведь были людьми своего времени.

Не случайно в ответ на слова Спасителя о Своей смерти Пётр начинает с Ним спорить: он был уверен, что смерть Учителя означает конец, провал, крах не только их собственных ожиданий, но и Божьего плана, что было уже совершенно невозможно. Только что ведь Иисус Сам подтвердил, что Он Мессия, стало быть, Он не мог погибнуть, этого просто не могло быть. Он же говорит о Своей гибели как о чём-то не только возможном, но и прямо неизбежном.

Как можно было всё это понять и соотнести? Иисус, разумеется, прекрасно знает, что все те истины о Его смерти и воскресении, которые нам сегодня кажутся само собой разумеющимися, в сознание падшего человека на самом деле совершенно не вмещаются — а нам сегодня кажутся само собой разумеющимися лишь в силу их общепризнанности и потому привычности. Поэтому-то Он и начинает разговор о том, что такое настоящая жизнь и какова она. Без понимания этих основополагающих вещей, без их осознания разговор о смерти и воскресении — не только Мессии, но и всякого человека вообще — становится вполне бессмысленным.

Иисус напоминает Своим ученикам, что жизнь («душа») — не принадлежность отдельного человека, не его собственность. Жизнь дана человеку Богом как тот поток, в который человек погружён и в котором пребывает, а поток этот одновременно таинственным образом пребывает в человеке. Тело — лишь внешняя и преходящая оболочка потока жизни, но падшему человеку кажется, будто это он сохраняет жизнь в собственном теле, как в сосуде, и если сосуд разбить, жизнь исчезнет, выльется и уйдёт, как вода в песок.

На самом же деле смерть и разрушение тела — лишь трансформация, если, конечно, человек действительно не пытается удержать поток жизни, остановить его и закупорить внутри собственного физического тела. В таком случае, пытаясь сохранить жизнь («душу»), человек действительно теряет всё. Если же он отказывается от таких попыток, он может обрести жизнь Царства во всей доступной для себя полноте, как ту неисчерпаемую реку живой воды, о которой говорили пророки.

Обращаясь вновь к описанию жизни Царства, Павел говорит о том, что Царство всё пронизано дыханием (духом) Божиим (ст. 4–6). А Иисус и есть тот обещанный Богом Мессия, через Которого это Царство открылось миру, так, что всякий, знающий, что такое Царство, никогда не отречётся от Иисуса и не ошибётся относительно Его служения (ст. 3). Что же касается жизни в Царстве, то она и есть не что иное, как результат воздействия того дыхания Божия, которым Царство пронизано от Престола до последней пылинки. В Царстве нет места, где это дыхание не ощущалось бы, но, прикоснувшись к человеку, оно может воздействовать на него по-разному. Человек совершенно реально меняется под влиянием такого прикосновения, но изменения оказываются каждый раз так же уникальны и неповторимы, как уникален каждый человек и неповторим замысел Бога о каждом из нас.

Отсюда и то различие даров и призваний, о котором пишет апостол (ст. 8–11). Общим же оказывается то, что ни один из этих даров и ни одно из этих призваний не может быть осуществлено одними человеческими силами без помощи Божией. В сущности, речь идёт уже не столько о возможностях и способностях самого человека, сколько о богочеловеческом сотворчестве, когда Бог превращает человека в совершенный инструмент, который Он может использовать для решения таких задач, о которых человек, не знающий помощи Божией, не мог бы и подумать. И одному только Богу известно, как Ему удаётся решить эту задачу, не превращая человека в слепое орудие и позволяя ему оставаться личностью во всей полноте. Личностью, живущей в Царстве.