Мысли вслух на22 Мая 2025

Евангельский рассказ-притча об истории с засохшей смоковницей начинается с упоминания о том, что Иисус, выйдя из Вифании, почувствовал голод. В этом, разумеется, нет ничего удивительного: человеческая природа есть человеческая природа, она требует своего. Но в жизни Мессии всё было не так просто, даже если говорить о Его земном пути. Богочеловек владеет Своей человеческой природой абсолютно, для Него в принципе исключена ситуация, когда Он поддаётся Своей человеческой природе по слабости.

Голод и жажда в этом случае — не вынужденная необходимость, а следствие осознанного выбора. Подходя к смоковнице, Иисус предлагает ей утолить Свой голод. На первый взгляд это может показаться странным. Но ведь Он Сам говорил, что всякое участие в Его жизни делает участвующего частью того Царства, которое Он принёс в мир. Если это верно относительно людей, то, можно думать, верно и относительно всего остального творения. Конечно, участие в каждом случае будет разным, но сути дела это не меняет.

Дать свои плоды Мессии для смоковницы — такой же шанс на участие в жизни Царства, как для человека — принять Мессию в своём доме. Конечно, дерево — не человек, оно не может осмыслить ситуацию по-человечески и по-человечески же сделать выбор или принять решение. Дерево ограничено теми природными законами, которые установлены для него Богом. Но иногда эти законы могут работать иначе. Например, тогда, когда рядом Царство. А могут и не работать — это зависит от многих причин. Но если они не работают иначе, значит, Царство проходит мимо. Со всеми вытекающими последствиями.

Сегодня Иисус говорит нам, что Он пастырь и дверь для Своих овец. Образ пастыря понятен и привычен. А вот почему Иисус связывает две разные, казалось бы, вещи: «Я дверь овцам» и «все, сколько их ни приходило предо Мною, суть воры и разбойники»? Какое отношение имеют к двери воры и разбойники?

Видимо, всё-таки прямое. «Все, сколько их не приходило» до Иисуса — люди, претендовавшие на роль вождей народа. Они, как свойственно всем вождям, обещали привести народ к «светлому будущему». Народ Израилев ещё помнил, что единственное светлое будущее может быть только в Царстве Бога. Иисус же говорит, что единственная дверь в это Царство — Он Сам. Войти туда другим путём, через чёрный ход, невозможно. Поэтому-то все, кто обещает провести людей в Царствие, минуя Иисуса, — воры и разбойники, ибо они пытаются украсть овец Господних, заманивая их заведомо ложными обещаниями.

По сути дела, перед нами два пути: следовать Христу, слушая Его Слово, или отворачиваться от Него. Иисус зовет нас, стучит в двери наших сердец (см. Откр. 3:20) и просит: «Пребудьте в любви Моей» (Ин. 15:9). Он уже любит, независимо от того, кто мы и как мы себя ведем, что делаем: плохое или хорошее. Ничто нас не отлучит от Любви Его (см. Рим. 8:35-39).

Но, несмотря на то, что Любовь рядом, ее можно не принимать. Не видеть ее или презирать, не обращая на нее внимания. Но она есть, и она вечна. Вот поэтому Господь и зовет нас пребывать в этой любви. Для того, чтобы Он мог одарить нас жизнью, силами жить и, наконец, вечностью — самой Любовью. Вступив в эту Любовь, каждый из нас не только отвечает на Любовь сотворившего его, но и вступает в Вечность, содействуя делу своего спасения.

Ученики видят в зданиях Иерусалимского храма знак прочно установленного в этом мире Божьего владычества. Храм построен навсегда, даже разрушенный, он был вновь отстроен и стал еще величественнее. Прочность каменных зданий символизирует незыблемость оснований жизни, неуклонность хода истории.

Господь же говорит о том, что судьба мира сложнее, чем человеческие о ней представления. Свобода человека избирать доброе и злое ведет к тому, что спасение может быть достигнуто только как личный выбор, требующий терпения. Он говорит о том, что за имя Христово учениками предстоит претерпеть отвержение и страдания. Такая двойственная судьба мира — страшные бедствия и тайна обращения сердец к Богу — важное откровение о человеческой свободе.

И не менее важны для нас слова Христа о том, что торжество зла имеет ограниченный, временный характер, что грядет конец мира, и настанет он тогда, когда возможность избрать Христа своим пастырем будет предложена каждому.

История с засохшей по слову Спасителя смоковницей — наглядная демонстрация того, что такое духовная сила и откуда она берётся. Может показаться, что приговор несправедлив — ведь плодам было ещё не время, и некоторые евангелисты даже специально это отмечают. По законам падшего мира так оно и есть — но ведь вместе со Христом к смоковнице приближается вся полнота Царства, его силы, его любви, его жизни. Человек свободен в выборе, но о дереве такого не скажешь: оно или становится частью Царства, а в Царстве деревья, по свидетельству пророка, плодоносят круглый год без перерыва, или погибает, умирает, лишившись жизни, которую не приняло. Почему такое возможно вообще — вопрос, пока остающийся без ответа, одна из печальных тайн падшего мира, лежащего во зле.

Быть может, дело в том, чтобы уметь пребывать целиком и полностью в настоящем моменте, в том «здесь и теперь», где только и возможно соприкосновение текущего в данном измерении времени с полнотой времён Царства и с вечностью Божьей. Между тем падший мир постоянно в известном смысле отстаёт сам от себя, от своего бытия, от динамики собственного существования. Самым известным проявлением этого отставания является энтропия — она-то и не позволяет падшему миру существовать в такт с тем временем, которое Бог для него определил.

Проявление энтропии в конкретной точке мироздания может поставить эту точку вне того духовного воздействия, которое оказывается на неё в Божьем времени — и тогда она оказывается вне Божьего мира. То же самое может произойти и с человеком, если он выпадает из Божьего настоящего, позволяя духовной энтропии овладеть своим сердцем и своей душой. Выпадение из Божьей динамики всегда начинается с утраты доверия к Богу, а затем оно неизбежно влечёт за собой погружение духовного «я» человека в собственную психику, и прежде всего в старые психические раны, травмы и обиды, обычно мешающие, между прочим, и простить эти самые обиды обидевшему.

На уровне же общественном духовная энтропия проявляется, в частности, в том торжестве формы над духовным смыслом, обычая над содержанием духовной жизни, с которым борется Иисус, выгоняя из Храма торговцев. Им там было, конечно, не место, и Тора запрещает торговлю на храмовом дворе, но сложившийся обычай оказывается сильнее даже предписаний Торы, особенно когда к нему привыкают и он становится частью традиции. Вот против этой традиции с маленькой буквы и выступает Иисус — Он ведь понимает, где духовные корни такого рода нарушений и что означает торжество такой традиции в духовной жизни общины.

Продолжая далее разговор о Воскресении, Павел связывает всеобщее воскресение в конце времён с воскресением Самого Спасителя. Он говорит: как можете вы утверждать, что воскресения из мёртвых не будет, если у вас перед глазами наглядный пример, подтверждающий обратное, — воскресение Самого Спасителя (ст. 12–16)?

На первый взгляд, такие сомнения в христианской среде могут показаться совершенно невозможными. Но если предположить, что в коринфской церкви было немало обратившихся ко Христу недавних язычников, ситуация становится более понятной. Дело в том, что в языческом мире гораздо шире были распространены представления о бессмертии души, чем о воскресении. Во времена Павла большинство религиозных язычников верили в жизнь после смерти, но посмертие ассоциировалось у них уже не с миром теней, куда попадают все, независимо от того, как они жили на земле, а с бессмертием души, при котором личность сохраняется полностью или почти полностью, так, что душа после смерти может испытывать наслаждение или страдание в зависимости от того, какую жизнь вёл её обладатель в мире живых.

Между тем Библия ничего или почти ничего не говорит о подобного рода посмертии, равно как и о бессмертии души, всё внимание сосредоточив на Суде и на всеобщем воскресении в конце времён. Но апостол не акцентирует внимания своих читателей на этом расхождении. Он говорит о другом: отказаться от традиционных иудейских представлений о Суде и о всеобщем воскресении, заменить их неким языческим учением о бессмертии души означает отказаться также и от Царства, принесённого в мир Спасителем (ст. 17). Если достаточно одного бессмертия души, если правы язычники, значит, мир навсегда останется таким, какой он есть, а ищущие лучшей жизни и высшей справедливости получат то, чего жаждут, в свой черёд, после смерти. Тогда никакого Царства нет, и не надо. Но это уже не христианство. Ведь Иисус пришёл в мир для того, чтобы дать ищущим Царство во всей его полноте, а не какое-то посмертное блаженство, становящееся вечным убежищем для бегущей от мира души. А если не жить в Царстве и не искать его, то и за Христом идти нет смысла. Он не даст идущим за Ним ничего, что могло бы сделать их счастливыми в рамках нашего, непреображённого и лежащего во зле мира (ст. 18 – 19). Он может дать верным только Царство. И только во всей его полноте. И не когда-нибудь после смерти, а здесь и сейчас.