Мысли вслух на12 Июля 2025

Что такое свидетельство о Христе? Кто может быть свидетелем? Нам кажется обычно само собой разумеющимся, что свидетелем Христовым может быть только христианин, человек, идущий за Христом и Ему верный. Но Павел, судя по словам из его послания, считает иначе. Оказывается, проповедовать Христа можно и «притворно». Что имеет в виду апостол, говоря о «притворной» проповеди? Судя по собственным его словам, речь идёт о людях, проповедующих Христа для того, чтобы ухудшить его положение, в частности, опорочить его перед властями (ст.16). Казалось бы, такое свидетельство вообще нельзя считать свидетельством.

И всё же Павел рассматривает его именно так. Он понимает: даже яростное отрицание, ложь и клевета привлекают внимание к Тому, о Ком свидетельствует он сам. Конечно, будь христианство просто ещё одной новой религией, такая скандальная известность могла бы ему только повредить. Но в том-то и дело, что христианство вовсе не религия. Христианство — это жизнь со Христом в Его Царстве. И эта жизнь говорит сама за себя. Тут уже неважно, что привлекает к ней человека: искренний поиск или интерес к разного рода «жареным» фактам.

Апостола не волнует то, как узнает человек о Христе и о Царстве, от кого и в каком контексте он услышит о новой жизни. Павел прекрасно понимает: стоит человеку лишь пережить опыт этой новой жизни, и он сразу же забудет обо всём плохом, что мог о ней услышать от людей, Христу и Царству враждебных. Если бы речь шла о новом учении или о новой религии, от отношения к ней людей зависело бы многое. Каждое человеческое слово было бы или поддержкой, это учение или эту религию укрепляющей, или отрицанием, их расшатывающим.

Павел как никто другой на своём опыте знает, что никакой человек не может ничего отнять от Царства и не может ничего к нему прибавить. Так же, как не может никакой человек ни умалить Христа, ни превознести Его. Все слова, сказанные человеком о Христе и о Царстве, характеризуют только самого говорящего и определяют лишь его собственный путь. Путь, ведущий или к спасению, или к гибели. А слушающие говорящего делают свой выбор сами. И выбирают или отвергают они не чужие слова, а предложенное им самим спасение.

Павел, как всегда, в эмоциональной и парадоксальной форме выражает очень глубокие и в то же время очень повседневные вещи. И дело здесь не только в том, что апостол просто очень ярко оформляет самую банальную мысль: «Мол, гордиться это плохо, а вот смиряться и скорбеть – хорошо». Вряд ли именно в этом суть отрывка. В конце концов, гордость (или «похвальба, самовосхваление») гордости рознь, как, впрочем, и смирение. Да и скорби тоже.

А вот то обстоятельство, что различные человеческие достижения – даже самые возвышенные и благонамеренные – очень часто могут увести человека в дебри высокомерия и чванства, это дело известное. И все потому, что эти великие свершения (будь то обращение в христианство народов, будь то строительство богаделен и приютов, будь то глубочайшие мистические озарения) для человека, осуществляющего или причастного им, сами по себе ничего не значат. Лишь то, что изменяет сердце, делая его более чутким ко злу и к добру, к боли и к радости каждого отдельного, встречающегося нам на пути человека; лишь только это и имеет какую-то цену. Ведь благодаря этому человек только и становится постепенно Человеком, личностью, способной стать похожей на Всечеловека и Богочеловека Христа…

Собственные же боль или жизненные невзгоды, воспринятые как дар Бога, делают нас ближе к самим себе, низводят нас с облаков фантазии на землю реальности. Показывают человеческую ограниченность и малость, и одновременно, великую мощь человеческого мужества и доверия – все то, что помогает ощутить во всей возможной полноте присутствие Другого и среди серой повседневности, и в чрезвычайно скромных условиях жизни, в общении с самыми заурядными людьми, в течение утомительных трудовых будней, каждое ничтожное мгновение…

Как видно, братья Иосифа никак не могут поверить в то, что он их действительно простил. Конечно, в принципе ничего странного в этом нет: в те времена прощали вообще редко и неохотно, и тем более за то, что сделали с Иосифом его братья. И теперь они опасались мести: ведь отец умер, и удержать Иосифа было некому.

Но сам Иосиф мстить не собирается, он говорит братьям, как видно, не совсем им понятные слова: это не вы продали меня в рабство, это Бог привёл меня в Египет для того, чтобы спасти вас всех от голодной смерти.

Что это: отговорка с тем, чтобы успокоить братьев? Вряд ли: Иосиф был со своими братьями достаточно откровенен. Он, очевидно, действительно считает, что, хотели того его братья или нет, их руками действовал Бог. Конечно, самих братьев это нисколько не оправдывает: ведь, избавляясь от Иосифа, они меньше всего думали о будущем своих сородичей. Всё обернулось к лучшему лишь по воле Божьей, не благодаря, а вопреки их усилиям. А вот Иосиф обращает внимание именно на волю Божью, намерения братьев он оставляет в стороне.

Конечно, такому решению предшествовал некий, выражаясь современным языком, воспитательный процесс, в ходе которого Иосиф дал своим братьям понять и прочувствовать, что значит быть без вины виноватым. Он, как видно, сделал всё, чтобы подвести их к раскаянию. Но, судя по тому страху, который продолжал их терзать, настоящего раскаяния они так и не пережили. Быть может, как раз поэтому им так трудно поверить в прощение.

А Иосиф прощает их, имея в виду именно волю Божью: ведь простить человека всерьёз можно только так, только посмотрев на ситуацию, так сказать, глазами Бога. Иосифу это удалось. А вот от его братьев перспектива промысла Божия, увы, так и осталась скрытой.

Каждый евангелист описывает Рождество Христово по-своему, обращая внимание на те события, которые видятся ему наиболее важными. Лука среди событий Рождества особое внимание уделяет тем знакам, которые давал Бог, указывая на мессианство Иисуса. И первым из этих знаков было откровение, полученное пастухами, находившимися неподалёку от Вифлеема (ст. 8). Смысл откровения был вполне понятен. Появившийся перед пастухами ангел прямо говорит им, что ожидаемый народом Мессия родился, а ликующая небесная радость подтверждает значимость происходящих событий (ст. 9–14).

Казалось бы, пастухи не самые подходящие люди для того, чтобы услышать первыми весть о родившемся Мессии. Они не обладали ни властью и авторитетом, ни знаниями. Если бы они захотели рассказать об увиденном, им бы поверили в последнюю очередь, если бы поверили вообще. На первый взгляд может показаться, что таких людей события духовной жизни касаются мало, ведь они совсем не похожи на религиозных активистов, какими были, например, фарисеи, совершенно уверенные, что они, конечно же, встретят Мессию раньше других.

Но Христос, как видно, приходит к каждому, а не только к тем, кто ведёт интенсивную религиозную жизнь. Он приходит к тем, кто Его ждёт и кто готов Его принять. А это далеко не всегда зависит от религиозной активности человека. Парадоксальным образом иногда такая активность может даже помешать. Пастухи люди простые, и реакция на полученное откровение у них тоже простая: пойдём, посмотрим (ст. 15)! А когда, придя в Вифлеем, они увидели там младенца Христа, они просто, как умели, рассказали об увиденном (ст. 16–18). И пошли назад, прославляя Бога за рождение обещанного Мессии (ст. 20).

Достаточно сравнить этот простой рассказ-свидетельство с теми богословскими спорами, которые будет вызывать у тех же фарисеев и у учителей Торы почти каждое слово и каждый поступок Иисуса, чтобы понять, почему откровение о рождении Мессии получают именно пастухи. Будь на их месте учёные раввины, Дева Мария, скорее всего, ещё очень нескоро дождалась бы свидетельства о рождении Христа, которое было для неё так важно (ст. 19): ведь прежде, чем признать кого бы то ни было Мессией, нужно было тщательно исследовать дело. Но Богу чаще бывают нужны свидетели, чем богословы. Он не нуждается в том, чтобы мы анализировали и оценивали Его дела. Ему вполне достаточно того, чтобы от нас о них услышали другие.

Языческий Египет, со времен Исхода враг Израиля, навлекает на себя гнев Господа и обречен на бедствия. Но, как и в случае с другими народами, о которых мы читали раньше, Бог не хочет исчезновения Египта, Он просто хочет привести его к Себе. Поразительна картина, изображенная в ст. 25, — мирное единение Египта, Ассирии и Израиля, трех непримиримых соперников. Но это будет, говорит пророк Исаия, и именно ради этого, для радости всех людей рождается Спаситель, Христос Господь, соединяющий в новое человечество всех приходящих к Нему.

Продолжая разговор о спасении и о новом народе Божием, Павел обращает особое внимание на его духовную связь с прежним народом Божиим, с народом еврейским. Собственно, для апостола не существует двух разных народов: ведь Бог задумал и создал лишь один Свой народ, и приход Христа ничего в этом замысле не изменил, он лишь расширил границы народа Божия, включив в него тех, кто без Христа никогда не стал бы его частью (ст. 11–13). Но расширение не было чисто механическим, оно предполагало новое качество не только присоединяющихся к народу недавних язычников, но и самих евреев. Речь идёт прежде всего о том полном очищении от греха, которое возможно лишь кровью Христовой: ведь кровь тех очистительных жертвоприношений, которые в народе Божием совершались с древних времён, не могла избавить ни отдельного человека, ни весь народ в целом от власти греха полностью, очищая его лишь частично. Теперь, с приходом в мир Спасителя, пролитая Им на кресте кровь, Его смерть и Его воскресение дают возможность каждому очиститься полностью, так, чтобы грех уже не имел над очистившимся никакой власти (ст. 13).

Но дело не в одном лишь очищении, хотя полное избавление от греха является необходимым условием пребывания в Царстве. Дело ещё и в новом качестве духовной жизни, тех отношений, которые связывают верных с Богом, со Христом и друг с другом. Павел, разумеется, не случайно говорит о кресте, который «убивает вражду» между двумя прежде разделёнными частями человечества (ст. 16). Ведь именно крестная смерть Спасителя и Его воскресение открыли каждому ищущему дорогу в Царство. Прежде, говоря о Торе, учителя и наставники вели речь о заповедях и о том, как, соблюдая их, достичь праведности и стать живой Торой (апостол называет это «законом заповедей», ст. 15), хотя никто никогда не дерзал говорить о достижении им поставленной цели. Теперь появился Тот, Кто Сам стал примером живой Торы, осуществив то, о чём прежние учителя могли лишь говорить как о прекрасном, но недостижимом идеале (ст. 15; соответствующее греческое слово может означать не только «учение», но также и «пример», «образец»).

Явленное Спасителем новое качество духовной жизни и упраздняет преграду, прежде стоявшую непреодолимой стеной между народом Божиим и остальным человечеством: ведь теперь жизнь Царства, войдя в мир через Христа и во Христе, стала доступной каждому ищущему. Исходящее от Отца дыхание Царства теперь одинаково доступно как принявшим благую весть евреям, так и обратившимся ко Христу недавним язычникам (ст. 17–18), так, что теперь и те, и другие могут не только жить одной жизнью Царства, но и вместе созидать его, участвуя в осуществлении связанных с ним планов Божиих (ст. 19–22).