Мысли вслух на14 Августа 2025

Слова Христа: «Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему... хотя и медлит защитить их»,- в Синодальном переводе нередко вызывают смущение у читателя. Господь предлагает ученикам притчу о неправедном судье, который все же защищает бедную вдову по причине ее неотступности. Неправедный судья, от которого нелепо и ждать справедливости, не смог устоять против твердости просительницы. Тем более, говорит Христос, Бог, любящий избранных Своих, откликнется на их просьбы. Так и понимает эту притчу евангелист Лука, поэтому он озаглавил ее: «притча о том, что должно всегда молиться и не унывать».

Если человек не сразу получает просимое, он начинает сомневаться в благости Божией. Это распространенная ошибка, обусловленная незнанием Бога. Притча Христа как раз опровергает такое мнение. Но тогда почему Бог «медлит защитить их»? Этим словам Синодального перевода соответствуют совсем иные слова оригинала. Греческий текст содержит здесь один глагол в значении «быть терпеливым, обладать выдержкой»: «терпит в них» (в избранных Своих). Patientiam habebit in illis, «хранит терпение в них», вторит ему Вульгата. «И долготерпя о них», с большой точностью передает это славянский текст. Речь, следовательно, идет об участии Бога в перенесении страданий избранных Его.

Трудно передать этот смысл по-русски, чтобы получился перевод, а не толкование. Может быть, «Неужели Бог не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, разве не Он долготерпит [в них]? Конечно, даст Он им скорую защиту... Но найдет ли Сын Человеческий, прийдя, веру на земле?». Для нас важно понимать, что Господь не говорит о безразличии Творца, который снисходит до воплей Своих людей как будто нехотя, в промежутке между более важными делами. Отнюдь нет. Христос подчеркивает именно участие Бога в наших страданиях. И, кроме того, из оригинального текста следует, что это участие входит в самую глубину отношений Бога с миром и Его замысла о нем.

С практической же точки зрения важны слова Христа о вере. О долготерпении Божьем и страданиях избранных Христос говорит нечто, с трудом понятное не только нам, но, вероятно, и ученикам. Но, говорит Он, дело не в том, каков Бог. Дело в недостатке веры, который не дает нам возможности увидеть, узнать, как скоро дарует Бог Свою защиту. И тот же недостаток веры лишает нас возможности попросить и обрести эту защиту.

Продолжая разговор о спасении, о Мессии и об ангелах, автор послания обращает внимание на сущностно важный в этом отношении момент. Он говорит о Мессии как о Человеке, Который может помочь людям именно потому, что Он и Сам Человек.

Мир ангелов по-своему замечателен, а ангелы превосходят людей в их наличном состоянии потому, что они не пали (речь идёт, разумеется, об ангелах, сохранивших верность Богу, а не о падших духах). Но при всём том ангелы и люди принадлежат, в известном смысле, разным пластам реальности. Ангелы и люди сотворены изначально по-разному, их взаимодействие было с самого начала задумано Богом как взаимодействие существ пусть и духовных, но существующих каждое своим способом и в присущих только ему формах.

Ангел может донести до человека Божью весть (греческое слово «ангел», как и соответствующее ему еврейское, и означает, собственно, «вестник»), но он не может помочь человеку в том положении, в котором человек оказался после падения. Не может, в частности, ещё и потому, что человек — существо одновременно и духовное, и природное, в котором обе составляющих соединены совершенно особенным, неповторимым ни в духовном, ни в природном мире образом.

Разумеется, нельзя исключать в принципе явления в мир Божьей полноты, вмещённой в рамки ангельской природы (поскольку применительно к ангелам можно говорить о природе). Богу возможно всё. Но для человека такая полнота всё равно осталась бы недоступной, она, может быть, и была бы для него как-то воспринимаемой, но во всяком случае оставалась бы от него отделённой так, что человек никогда не смог бы стать в Царстве своим, не смог бы оказаться его настоящим обитателем. Такое мог сделать для человека только другой Человек, Человек, вместивший в Себя Божью полноту и в то же время абсолютно «свой» по природе для всякого человека.

Настолько «свой», что даже возможность смерти оказывалась для Него вполне реальной (для ангела смерть в человеческом смысле слова невозможна в принципе). И Мессия стал как раз таким «своим» для каждого, отличаясь от падших людей только неиспорченностью Своей человеческой природы. Но это «только» как раз и сделало возможным для Него вмещение Божьей полноты и соединение её со Своей человечностью. А значит, сделало возможным и спасение, открывая ищущим дорогу в Царство.

Третья глава Книги Иисуса Навина достаточно очевидно свидетельствует, что когда-то она входила в состав той композиции, которую библеисты называют обычно Шестикнижием, завершая собой рассказ об Исходе и об обретении народом земли, обещанной Богом ещё Аврааму и его потомкам. Здесь налицо параллель с переходом через Красное (точнее, через Тростниковое) море, о котором рассказывает Книга Исхода, а Иисус Навин показан тут как продолжатель Моисеева дела, перед которым воды Иордана Бог раздвигает так же, как когда-то перед Моисеем Он раздвинул воды Тростникового моря.

Некоторые библеисты считают текст третьей главы ритуальным, предполагая, что он связан с каким-то древним святилищем, возможно, тем самым, что было построено в память о переходе через Иордан и начале завоевания земли (впоследствии оно утратило значение религиозного центра, а его священные камни стали восприниматься лишь как старинный памятник, напоминающий о давно прошедших славных временах). Очевидно, что ритуальная процессия того рода, которая в этой главе описана, с торжественным перенесением через реку Скинии и Ковчега, была возможна лишь после завоевания: едва ли такая процессия могла быть безопасной на глазах у противника.

В данном случае, впрочем, это неважно: священнописатель ведь создаёт не просто историю, а историю священную. Начиная историю завоевания с описания древнего обряда, включая в свой рассказ ритуальный текст, автор хочет сказать, что перед нами не просто кочевники, вторгшиеся на чужую территорию, которую они хотят завоевать, перед нами — народ Божий, идущий в землю, обещанную ему Богом. Конечно, Бог не сторонник войны, в этом смысле «священных» войн не бывает, но Богу надо проложить путь своему народу — если понадобится, и через войну тоже. Война Божьим делом не бывает, а вот путь сквозь войну и через неё к цели — может быть, если другого пути нет.

Эти три притчи обычно называют притчами о покаянии, но это покаяние в них показано с совершенно необычной стороны. Здесь описан не столько опыт кающегося человека, его переживания, боль и так далее — Иисус говорит о том, как радуются Бог и Его ангелы, когда человек находит дорогу домой. Это покаяние «с точки зрения» Бога.

Видимо, это не случайно. Когда человек рассуждает о своем обращении, о поисках Бога, о вере, он всегда склонен думать о себе — о своих мотивах, о своем духовном пути. Бог здесь представляется как безликая «цель», до которой нужно добраться, как абстрактный «смысл жизни», который нужно найти. А оказывается, что для Бога наше обращение гораздо важнее, чем мы это осознаем, — Он радуется, как пастух, потерявший любимую овечку и нашедший ее снова, как бедная женщина, которая собирает соседок на праздничное угощение с радости о найденной монетке, как отец, увидевший навсегда потерянного сына. «Богу небезразлична ваша судьба, — как бы говорит Иисус, — пусть это поддержит вас в пути».

Важнейшая проповедь Христа, сохраненная Матфеем, начинается с заповедей блаженств. И вот с самого начала Иисус обрушивает на слушающих парадоксальные формулировки, которые им нелегко усвоить. Да и на протяжении всех последующих веков по поводу заповедей блаженств не раз раздавались недоуменные вопросы.

Между тем само построение этих заповедей содержит в себе ответы на возникающие по их поводу трудные вопросы. Так, если плачущие блаженны потому, что утешатся, значит, нищие духом блаженны именно потому, что в Царстве Небесном их нищета будет восполнена. Кроткие, в нынешнем жестоком мире оттесненные на обочину, будут наследовать землю, а значит, не будут задавлены сильными и наглыми.

Понятно, что алчущие и жаждущие правды насытятся около Того, Кто Сам есть носитель высшей правды, но то, что милостивые будут помилованы, означает не только получение ими награды за свои милосердные дела, это ещё и констатация того, что в нашем земном мире им слишком часто за добро платят злом.

Чистые сердцем должны увидеть Бога. Между тем из Ветхого Завета мы знаем, что не может человек увидеть Бога и остаться в живых. Какова же сила чистоты сердец, что даже невозможное становится доступным для тех, кто ей наделен!

Две последние категории, упомянутые в заповедях блаженств, миротворцев и изгнанных за правду, которым обещаны высшие награды, можно рассматривать раздельно. Но все-таки их хочется объединить, и не только следуя свойственному библейской поэзии параллелизму, но и потому, что этими качествами, как и остальными, перечисленными среди заповедей блаженств, призваны обладать все верные. Не случайно ведь обетования и начинаются, и заканчиваются одинаково — обещанием Царства Небесного.

Завершая своё послание фессалоникийским христианам, Павел призывает их хранить ту жизнь Царства, к которой они приобщились. Сохранить же её, как видно, можно, лишь оставаясь жителями Царства, к чему апостол и призывает адресатов своего послания. Главной целью всех духовных усилий верных Павел считает сохранение той духовной цельности, без которой невозможна жизнь в Царстве и которую нужно пронести до дня Суда и возвращения Спасителя (ст. 23). А для того, чтобы её сохранить, необходима, прежде всего, открытость к миру, готовность его принимать и «исследовать» (ст. 21). В самом деле, задача верных — нести Царство в мир, и самоизоляция тут, конечно же, исключена в принципе.

Но, вместе с тем, для решения этой задачи совершенно необходимо научиться отличать добро от зла и делать правильный выбор в тех конкретных ситуациях, из которых жизнь, собственно, и состоит, с тем чтобы каждая такая ситуация оборачивалась бы для каждого верного торжеством Царства независимо от того, где и когда она возникла (ст. 21–22). А научиться так жить можно только одним способом: позволив тому дыханию («духу») Божию, которое пронизывает Царство, изменить свою человеческую природу, сделав её пригодной для новой жизни. Но такое преображение будет невозможно, если не дать Богу той свободы, которая Ему нужна, свободы доступа к человеческому сердцу, в частности, и в собраниях верных, которые, собственно, и существуют для того, чтобы стать центрами этой духовной работы. Потому-то и призывает апостол «не угашать духа» и «не уничижать пророчества» (ст. 19–20): ведь именно в таких формах чаще всего и проявляет себя действие Божие, направленное на преображение человеческой природы.

Но работа эта, как почти всё, связанное с духовной жизнью человека, является делом богочеловеческим, а потому одного лишь воздействия Божия тут недостаточно: необходима ещё и та среда, в которой результаты такого воздействия смогут сохраниться и закрепиться. Церковь, по мысли апостола, и должна стать той средой, где ищущие новой жизни смогут не только приобщиться к Царству, но и жить в нём, выстраивая свои отношения с Богом и с ближними именно по законам Царства, а не по законам нашего, ещё не преображённого мира (ст. 14–18). И тогда Церковь станет тем, чем её задумал и создал Сам Христос: сообществом людей, живущих в Царстве и несущих его в мир.