Мысли вслух на18 Сентября 2025

Мы привыкли относить сказанное в притче о винограднике к обличаемым религиозным вождям израильского народа. Но всё, о чём говорится в Евангелии, относится не только к событиям отдалённых от нас мест и времён, но и к поступкам всех нас, кто в любом веке предстаёт перед Господом.

Те, кто вошёл в виноградник, первоначально были призваны туда на служение, но со временем захотели сами владеть плодами. Заметим, что Хозяин виноградника вовсе не собирается оставлять работников без награды, Он охотно делится с ними Своими плодами. Но людям хочется всего, даже если всё невозможно усвоить. Что ж, не съедим, так надкусаем. Но там, где нужны одни лишь плоды, Хозяин виноградника становится лишним, и возникает желание стать хозяином самому.

Такое самозванство может длиться долго, но Тот, Кто не бывает поругаем, рано или поздно разрушит наваждение. Вот только не все это поймут, и потому снова и снова будут пытаться настоять на своём. Значит, снова и снова надо усваивать сказанное Спасителем.

Об умножении пищи в Евангелии говорится неоднократно: в похожей ситуации события и развиваются аналогичным образом. Эта вновь и вновь повторяющаяся ситуация как бы напоминает нам, что тут не просто чудо, тут именно Царство во всей его полноте. Что такое, в самом деле, чудо?

С нашей точки зрения это всегда некое нарушение закономерного течения событий, вторжение несистемного фактора в те причинно-следственные цепочки, которые определяют течение событий в нашем мире. Между тем в такой ситуации всегда уместен вопрос: не является ли тот фактор, который мы воспринимаем как внесистемный, частью иной системы, взаимодействующей с той, внутри которой находимся мы?

Быть может, чудо является во многих случаях чудом лишь для нас, живущих в своём отделённом от Бога мирке, который нам кажется бесконечно большим, а в большом Божьем мире, нами обычно не замечаемом, чудо — норма жизни? В нашем падшем мире субстанции не слишком послушны человеческой воле, они тут ограничены своей собственной природой, но ведь это так только здесь, а в Царстве субстанции ограничены и определены лишь действием Божьей воли, и там они куда податливее для воли человеческой, если она действует совместно с Божьей.

Там возможна и плотная вода, которая держит человека, если он хочет на неё ступить, и абсолютно проницаемые двери, которые становятся такими, если человеку нужно сквозь них пройти, и увеличение количества пищи, если той, что есть, недостаточно для насыщения. Там и вода может стать вином, если воля человека хочет видеть воду вином, а не водой. Разумеется, речь тут идёт о воле человека, не поражённого грехом — а Иисус как раз и есть такой Человек. Он не просто творит чудеса — Он делает доверившихся Ему людей частью Царства, где чудо является нормой.

Тот факт, что событие, описанное евангелистом, повторяется снова в аналогичной ситуации, свидетельствует: перед нами не просто повторяющееся чудо, снова и снова творимое Иисусом, перед нами — приобщение к иному, новому миру, где и норма иная, где всегда возможно то, что в нашем падшем мире возможно лишь как исключение, как чудо. Так Иисус приучает тех, кто пошел за Ним, к иной, новой норме — к норме Царства.

Фарисей Симон принял Учителя довольно высокомерно, не оказав Ему принятых в Иудее знаков почтения. Он не предложил Ему омыть ноги и не приветствовал Его должным образом; вероятно, гости расположились для трапезы неподалеку от входа, где, похоже, толпились люди, следовавшие повсюду за Иисусом, да и просто любопытные. Может быть, просто под навесом, укрывшись от солнца, беседовал Симон со своим Гостем.

Вот в толпе у входа (или вокруг навеса) появилась эта женщина, и слова назаретского Учителя, услышанные ею, так тронули ее сердце, что она расплакалась. Ведь Он говорил о Боге, об истинном Свете и смысле жизни. Он говорил о попранной любви Творца, о нашем человеческом мелочном предательстве, и сердце этой женщины не выдержало. Вдруг она заметила, что слезы ее капают прямо Ему на ноги, потому что Симон предложил Ему место не в глубине тени, а у самого края навеса, там, где палят лучи полуденного солнца. Быть может, испугавшись, эта женщина стала вытирать ноги Учителя своими волосами — и вольно или невольно пролила на них и миро из сосуда... Симон же, который сердился из-за столпившихся у его дома зевак, заметил это и усомнился в том, что Иисус в самом деле пророк.

В возникшем диалоге с Симоном Господь в качестве вывода из притчи о двух должниках, которым были прощены пятьсот и пятьдесят динариев соответственно, одобряет слова Симона, что заимодавца более возлюбит тот, кому он больше простил. Само по себе это означает, что человек, получивший прощение больших грехов, больше возлюбит Бога. Но далее Господь сказал о грешнице, помазавшей миром Его ноги: прощаются ей грехи ее многие за то, что она возлюбила много. Сердце этой женщины (вероятно, и впрямь небезупречной) оказалось способно отозваться на слово Христа, на любовь Бога. В сущности, она оказалась способной попросить прощения, пусть не словами, но слезами. По слову Христа, нельзя представлять себе прощение как некий формально-законный акт. Когда речь идет о любви и покаянии, правила и справедливость закона отступают и появляется место для любви и милости Вседержителя. Вот о чем, похоже, не подозревает Симон.

Господь искупил нас и каждого назвал по имени. Искупление, то есть выкуп, означает не присвоение в виде собственности, если продолжать пользоваться сравнением из области купли-продажи, то искупление похоже на покупку птиц для того, чтобы выпустить их на волю. Не о подчинении говорит и то, что Он каждого зовёт по имени, здесь не то имя, которое хозяин даёт рабу, но то, которое помогает каждого из нас отличить от остальных людей. Это значит, что все мы для Него дороги, каждый выделен не в ущерб окружающим.

Мы названы свидетелями, и здесь мы встречаемся с новой степенью Его доверия к нам. Вообще-то Господь не нуждается в чьём-либо свидетельстве, Его сущность превыше всего, что можно сказать, но вот оказывается, что мы важны для Него не просто как творения, но как те, кому может быть оказано высокое доверие. Все наши грехи и слабости перед Его взором, но они не отменяют того, что мы остаёмся драгоценными в Его глазах.

Иаков, то есть впавший в грехи и отступничество народ Израиля, обличается в том, что он не взывал к Господу, тем не менее Он Сам, по собственной инициативе изглаживает грехи народа. Сразу же в голову приходит вопрос: а почему здесь не говорится о покаянии, неужели можно обойтись без него? Нет, конечно, покаяние необходимо, но теперь Господь даёт нам увидеть, что Его прощение и милосердие выше всего, с чем мы привыкли их связывать, и даже выше того, что мы способны представить.

Так трудно усвоить, что Царство Небесное ни в чём не похоже на земные царства. Поэтому вопрос «кто больше?», заданный учениками, ярко показывает не только их уровень, ведь несмотря на близость к Учителю они всё ещё руководствуются земными понятиями. Этот вопрос отражает состояние всей нашей падшей природы, со свойственными ей и ставшими такими привычными за много тысячелетий представлениями о господстве и подчинении.

Всякий раз, когда кто-либо стремится обосновать принцип господства, нетрудно заметить надежду самого обосновывающего, что господствовать станет именно он. Но Христос, как и во многих других случаях, даёт нам здесь совершенно иной взгляд на проблему. Взрослым людям, солидным, привыкшим себя уважать, Он предлагает стать такими, как дети. Нам рекомендовано отвергнуть то, что мы привыкли считать ценностью — не один лишь социальный статус, но и, в какой-то степени опыт. Но если он является опытом жизни, пропитанной грехом, он может и не иметь ценности подлинного жизненного опыта. Христос предлагает нам открыться навстречу Отцу подобно ребёнку, доверчиво принимающему от старших всё новое. Вот только в отличие от взрослых людей Отец никогда не злоупотребит детским доверием.

И не случайно сразу же после этих слов Христос говорит о соблазнах. Как легко на всю жизнь травмировать доверчивого ребёнка, и как горько, когда люди, искренне потянувшиеся к свету, нарываются на фарисеев и лжеучителей. Суровые слова об отсечении органов могут показаться призывом к членовредительству, но на самом деле здесь перед нами выраженный в предельной форме призыв быть требовательным к самому себе, к преодолению того зла, которое гнездится в нас самих. Это зло разрушает не только нас, но и угрожает тем, кто рядом. И особенно — тем, кто сумел стать по детски открытым.

Утверждая превосходство человека над ангелами, автор послания вместе с тем не забывает, что превосходство это при нынешнем состоянии как мира, так и самого человека оказывается пока ещё скорее духовной и метаисторической перспективой, чем наличной данностью. Слова св. Писания о том, что человек в глазах Божиих значит немногим меньше ангела, он воспринимает как относящиеся скорее к будущему, чем к настоящему (ст. 5–8). И речь идёт, разумеется, не о будущем нашего, хотя и преображающегося, но ещё не преображённого мира, а о той полноте Царства, которая откроется миру с возвращением Спасителя. Не случайно автор послания говорит именно об Иисусе как о Том, в Ком осуществились упомянутые им слова псалма о человеке, ни в чём не уступающем ангелам (ст. 9): ведь Иисус с самого начала, с момента Своего зачатия на земле уже нёс в Себе ту полноту Царства, которая нам откроется лишь в конце времён. В известном смысле можно было бы сказать, что Он Сам и есть Царство, а вся Церковь, как сообщество людей, в этом Царстве живущих, представляет собой Его продолжение в мире, который Церкви предстоит преобразить.

Иисус в полноте Своей преображённой человеческой природы и являет Собой тот образ человека, который стоит выше ангелов. И путь в Царство ищущим указывает именно Он. Конечно, откровения Божии могут даваться людям и через ангелов, на то они и «служебные духи». Но ни один из ангелов никогда не заключал в себе всю полноту Царства, и ни один из ангелов никогда не становился до конца частью нашего человеческого мира: ведь ангелы — духи, хотя и тварные, им чужда человеческая природа, как и всякая природа вообще. Они могут быть вестниками Божиими в нашем мире («ангел», собственно, и означает «вестник»), но войти в него не могут по определению, всегда оставаясь для него существами из другого мира. Мессия же вошёл в мир как Человек, при всей Своей уникальности никогда не перестававший быть именно Человеком. Потому-то и откровение Царства, принесённое Им в мир, больше откровения, возвещаемого ангелами (ст. 1–4): ведь ангелы, также причастные Царству, всё же не могли стать живым воплощением Царства, открывшегося людям. Тем воплощением, которым стал для ищущих пути Спаситель.