Мысли вслух на19 Октября 2025

Что такое то Царство, которое принёс в мир Иисус? Если говорить кратко, это пространство, заполненное дыханием Божьим. Тем самым дыханием, которое впоследствии назовут Духом, станут считать третьей ипостасью св. Троицы, о котором напишут множество богословских трактатов.

А у этого дыхания между тем есть своя история, восходящая к дохристианским временам: ведь впервые о дыхании Божьем заговорили пророки, которые не богословствовали, а просто ощущали это дыхание не только в своём сердце, но и во всём своём существе. Но это была ещё только предыстория.

Настоящая же история начинается в день Пятидесятницы, когда дыхание Бога врывается в мир, полагая начало тому Царству, раскрытие полноты которого станет смыслом всего последующего существования человечества. И каждому христианину предстоит принять в этом прямое и непосредственное участие. Павел не случайно говорит о том, что именно Бог Своим дыханием воскрешает из мёртвых Самого Иисуса. Смерти нет места только в Царстве, в падшем мире она всевластна, так, что даже Мессия не может избежать её власти. Он не подвластен греху, смерть не является для Него неизбежной, но если Его убить, в падшем мире Он умирает так же, как всякий человек.

Таков закон падшего мира, лежащего во зле: смерть в нём всегда имеет приоритет перед жизнью. Но в Царстве всё наоборот, здесь приоритет имеет жизнь, в Царстве нельзя никого убить и нельзя умереть самому, если только не умертвить себя специально, дав над собой власть греху, как произошло с Ананией и Сапфирой. Неудивительно, что, мёртвый в падшем мире, в Царстве Иисус оказывается жив.

Царство теперь входит в мир, и путь последователей Христа повторяет Его собственный: вошедшие в Царство умирают лишь в этом мире, и лишь постольку, поскольку он ещё не преображён. В Царстве мёртвых нет, здесь живы все, когда-либо его искавшие и ожидавшие: ведь в Царстве нет прошлого, настоящего и будущего, по крайней мере, таких, какими мы их знаем в мире, ещё не преображённом.

А в конце времён, когда Царство раскроется во всей своей полноте, перед выбором встанет каждый из тех, кто когда-либо жил на земле: прежний порядок вещей уходит; куда же идти дальше? Это, наверное, и будет день последнего Суда. День, когда жизнь, наконец, станет жизнью до конца и в полноте, а смерть, увы, смертью полной и окончательной.

Сегодня, когда мы призваны Церковью сосредоточить молитвенный взгляд на явлении воскрешения сына наиновой вдовы, хочется, словно в икону вглядываясь в этот текст, остановить внимание на словах: "...и отдал его [Иисус] матери его". Казалось бы, это совсем незначительная деталь, не влияющая существенно на нарративную компоненту текста, иными словами, как бы самоочевидную и поэтому не останавливающую нашего внимания. И вот именно на эту деталь стоит обратить более пристальное внимание, потому что в ней глубочайший заложен смысл, возможно, она важнейшая во всем тексте, несмотря, а может, благодаря своей незаметности. Ибо в слове Божием нет ни одной лишней или ненужной запятой, все предельно сконцентрировано, слито и беспустотно.

Итак, "и отдал его [Иисус] матери его". В этих словах весь смысл воскресения. Часто атеисты упрекают нас за то, что мы верим в «сказки» просто потому, что боимся смерти. А они-де, мол, хоть тоже как все боятся, но мужественно в себе этот страх преодолевают. Вот такие они сильные и смелые, а мы слабые и беспомощно хватающиеся за иллюзии. Но на самом деле надо как-то донести до них такую простую вещь, что для нас ценно не наше бессмертие, отнюдь. Для на важно нечто совсем другое, святое и нетленное: любовь. Любовь матери к сыну, сына к матери, любовь внука к бабушке и дедушке, а бабушки и дедушки - к внуку, любовь к мужу и жене, любовь к друзьям, к учителям, любовь к живому, конкретному человеку. Вот в чем смысл воскресения.

Как-то один священник, служащий в храме при больнице, где от рака умирают маленькие и большие дети, рассказывал про одного мальчика, который тоже умирал, и перед смертью, исповедуясь, сказал, что он страшно боится, что он плохой христианин, потому что не очень верит в загробное существование. И он ему ответил, что как раз наоборот это говорит о том, что он настоящий, честный христианин. Не личное бессмертие нам дорого, не райская жизнь, что ждет нас как награда за земные муки, не фантазии о потусторонних прекрасностях бередят наш ум, а что-то, что рождается в самой ткани этой, земной жизни: любовь к мамочке, которая тебя родила на этот свет, к папочке, к братику, к сестренке - вот на чем мы сосредоточиваем свой мысленный взгляд, когда думаем о конце нашего существования. И вот, что так явно говорит нам сегодня Евангелие, если не проходить мимо слов, кажущихся такими понятными.

В завершение своего наставления Тимофею Павел снова и снова призывает его не отступать от вверенного ему служения, смыслом которого является свидетельство и верность тому, что составляет основу жизни христианина. А помочь в этом Тимофею должно священное Писание, которое он, по свидетельству апостола, изучал с детства (ст. 14–17). Павел, как видно, не конкретизирует, о каких именно книгах идёт речь, но нетрудно догадаться, что прежде всего он имеет в виду ту часть иудейского канона, которая в иудаизме называется «поздними пророками». В основе её лежали записи проповедей великих пророков Израиля, свидетельствовавших, среди прочего, о грядущем Мессии и о наступлении мессианского Царства. Но апостол, оставаясь верным своему пониманию Торы, напоминает своему ученику, что для воспитания праведности полезно всё священное Писание (ст. 16; в Синодальном переводе «для наставления в праведности»). Священное писание для Павла — не источник идей для обоснования той или иной религиозной доктрины, а духовный компас, помогающий верным ориентироваться по дороге в Царство с тем, чтобы не сбиться с пути праведности.

Между тем, желающих сбить их с этого пути, судя по словам апостола, будет много, тем более, что уже недалеко то время, когда многие и сами будут рады обмануться, прислушиваясь к учителям, говорящим то, что приятно слышать их последователям (ст. 3–4). Такая массовая духовная недобросовестность может на первый взгляд показаться странной, но она станет понятнее, если вспомнить об особенностях падшей человеческой природы, которой вообще свойственно избегать всего, что может причинить ей боль или дискомфорт, хотя бы и ради её исцеления. Между тем, Павлу уже не раз приходилось говорить и писать о том, что всякий, желающий не просто говорить о Торе, а всерьёз ей следовать, вынужден будет идти наперекор собственной греховности — процесс, который никому не покажется ни лёгким, ни приятным. Духовная жизнь — не интеллектуальные наслаждения и не религиозные восторги, а путь противостояния злу. И путь этот куда труднее пути теолога-теоретика или религиозного активиста: ведь и тот, и другой могут наслаждаться плодами своего труда уже в этом мире, а праведник увидит их лишь в конце долгой и трудной дороги. Неудивительно, что многие предпочитают пути праведности, ведущему в Царство, иные, более лёгкие пути, на которые и зовут их упоминаемые Павлом учителя. Но «басни», даже самые красочные и увлекательные, не заменят подлинной жизни, и апостол напоминает своему ученику о возложенном на него Церковью служении — служении свидетеля, указывающего ищущим путь в Царство.