Мысли вслух на24 Декабря 2025

Чаще всего тайна Рождества для нас связана с приятным праздничным настроением. Вообще, чувство умиления и радости сопровождает, обычно, известие о рождении ребенка в семье знакомых - но не слишком близко - людей; появление же ребенка в собственной семье часто связано с томительным - и не всегда позитивным - ожиданием: мы не знаем достоверно, как он там проводит эти девять месяцев, здоров ли, все ли нормально, как пройдут роды, не подведут ли врачи. И с рождением ребенка наши тревога и беспокойство не ослабевают, а наоборот - растут с каждым днем. Наши дети заставляют нас все время и везде чувствовать дыхание смерти.

Празднование Рождества приводит к осознанию столь же страшного факта: Бог пришел в мир, чтобы дать нам Царство - но это Царство, которым Он владеет, нам можно передать только через завещание. Мы отказались от возможности жить в Царстве, выбрав не жизнь и добро, а смерть и зло. И тогда Он родился, стал крошечным и беззащитным, доверившись людям полностью и безраздельно. Он родился в мир - и, значит, принимает на себя всю тяжесть смерти. Он хочет ввести нас в Царство, и Ему остался один путь - завещать нам то, что принадлежит Ему.

«Возьми крест свой и следуй за мной…» Вспоминается детская, точнее полудетская история. Один человек оказался в отчаяннейшем положении, не то из-за семейных трагедий и неурядиц, не то из-за денег, которых не хватало даже на самое необходимое. И вот взмолился он к Богу с упреком, что де мол, слишком у меня тяжелый крест. И сказал ему Господь: хорошо, будь по-твоему, приглашу тебя на Небо, и ты сам выберешь тот крест, который будет тебе по силам. Так Он и сделал. И вот идет этот человек, а вокруг разные кресты стоят, ну как у нас на кладбищах: есть маленькие деревянные, есть металлические, а есть огромные, выше человеческого роста каменные. И вот ходит он, ходит, и увидел крест, который показался по душе ему: этот, говорит, выбираю. А Господь, улыбнувшись, говорит ему, так это и есть твой крест.

На самом деле, здесь что-то простое говорится, простое, но важное. Мы часто жалуемся на свою жизнь, а вот поди-ка ты заставь нас тащить чужой крест, так завопим. Потому что мы слабые и немощные. Это только Господь смог сделать так, чтобы все наши крестики слить в один Свой Крест силою Всеблагого Своего могущества. Поэтому: «и твержу, пусть плохо мне приходится, хуже было Богу моему и больнее было Богородице» (Гумилев Н.С.)

Но почему вообще должно быть больно, почему вообще мы должны тащить эти проклятущие кресты. Почему нельзя было обойтись без этого. Этот вопрос ответа не имеет, но разве не радость быть с Господом, разве не радость сделать так, чтобы хоть чуточку стало Ему полегче. Ведь, да? Если так, нам надо только увидеть это, осознать, что, неся свой крест, мы соучаствуем в Божьем страдании и облегчаем его. Как это увидеть, а просто молиться и тогда увидишь. Молиться, предъявляя Богу себя не в каком-то виде, а во всей простоте. Благодаря его за эту высшую в мире радость, кому-то быть нужным.

Рождественский сочельник — один из самых сложных дней в году. Тексты, читаемые сегодня утром и вечером, передают все напряжение, скопившееся в нас к этому дню. Вроде бы пророчество есть, известно, что оно сбылось, мы знаем уже, для чего и как Бог пришел к нам Человеком. Но, в ожидании Рождества, мы все проживаем день, когда Он еще не родился, но ждать уже нет сил. А вдруг все не так? А вдруг это ошибка, фантазия, вечное стремление выдать желаемое за действительное? Мы ждем Его, мы боимся ошибиться, мы собираемся вместе, чтобы пережить эти несколько часов, оставшиеся до Его рождения.

И, когда мы увидим Его, Младенца, данного нам во Спасение, вместе с Захарией мы будем смеяться над своими страхами и потому, что Он опять вывел нас из «тени смертной».

Господь Иисус несколько раз говорит в Иоанновом Евангелии о том, что Он пришел, чтобы люди, слышащие Его весть, Его ученики уверовали и имели жизнь, которую Он принес от Отца. Поэтому в Своей последней перед арестом молитве Он просит об учениках и их последователях, а не о мире, не о тех, кто Его не принял.

Но в то же время, Он просит и о мире — в косвенной форме — чтобы мир поверил в Него, видя единство учеников. Тем самым, Он ожидает от тех, кто поверил в Него, продолжения Его работы — способствовать спасению и оживотворению всего мира, не заменяя Христа, а являя Его присутствие в своем единстве, свидетельствующем о том, что они уже живут божественной жизнью, подражая неподражаемому единству Отца и Сына.

Описанная в Книге Чисел война кажется сегодняшнему читателю удивительно жестокой. Даже Тора предписывает не уничтожать во время войны мирное население и не разрушать без необходимости всё вокруг, что попадётся под руку. Правда, там речь идёт о войне вообще. Для той земли, которую Бог предназначил Своему народу, делается исключение. Она должна быть очищена от язычников.

Речь не обязательно идёт о поголовном уничтожении: возможно было также изгнание. Главной проблемой были языческие алтари, которых не должно было остаться на земле. Вместе с алтарями же неизбежно должны были исчезнуть и те, кому они принадлежали: в те времена у каждого народа и племени был свой бог и свои святилища, без которых ни народа, ни племени быть не могло. Народы исчезали вместе с алтарями своих богов, а боги уходили в забвение вместе с народами, которые им поклонялись.

В данном же случае всё было несколько серьёзнее. Дело в том, что, помимо алтарей и культов публичных, общественных, у древних были ещё и боги домашние, которым поклонялись у домашних алтарей. В основном это были покровители рода, семьи, дома, и нередко статуэтки таких домашних богов путешествовали вместе с теми, кто им поклонялся. Без них невозможно было переехать на новое место: оно осталось бы без благословения, и новый дом не принял бы въезжающих. Девушка, выходя замуж и переезжая в дом мужа, обязана была почитать богов своего мужа и своего нового дома, однако никто не мог ей помешать взять с собой и своих домашних богов. Это было даже прямо необходимо: оставить священные статуэтки дома означало разорвать с домом своего отца, что могло иметь даже юридические последствия (например, потерю права наследования). При смешанных браках поэтому в еврейских шатрах неизбежно должны были появляться изображения и статуэтки местных языческих богов, которым поклонялись жёны-язычницы. Вот поэтому-то и говорится о них, что они вводят народ Божий в грех, и поэтому же проявляется по отношению к женщинам такая беспощадность.

Тут, конечно, не настоящее решение проблемы — язычество ведь всегда коренится в душе, тут скорее попытка решить вопрос по-варварски просто, как решали его в этих местах в те времена. Однако проблема действительно была серьёзной и требовала своего решения.

Поражение дьявола и сил тьмы сопровождается возгласами торжествующей Церкви, доносящимися от Престола славы (ст. 5–7). На первый взгляд может показаться, что в этом торжестве присутствуют довольно хорошо различимые мстительные ноты (ст. 1–4). Но дело, конечно, не в том, что христиане радуются катастрофам, которые обрушиваются на мир вследствие его греховности. Ведь образ «Вавилонской блудницы» появляется в видении Иоанна не просто так, он, несомненно, связан с другим женским образом — «жены Агнца», готовой к тому браку, который в новозаветных книгах становится символом мессианского Царства (ст. 7–9).

Здесь одновременно параллель и антитеза: ведь в библейских книгах, как ветхозаветных, так и новозаветных, супружеские отношения становятся символом отношений Бога со Своим народом, так же, как и с отдельным человеком. Новозаветная символика брака, брачного чертога и брачного пира, как символов мессианского Царства, оказывается продолжением этой традиции, а образ «Вавилонской блудницы» — её элементом, который, разумеется, тоже не случаен: ведь и в ветхозаветных книгах (прежде всего, в книгах пророческих) язычество нередко рассматривается как духовный разврат, как измена тому союзу с Богом, символом которого становятся супружеские связи.

В таком контексте гибель «Вавилонской блудницы» становится не просто символом катастрофы, обрушивающейся на тех, кто противостоит Богу, она оказывается торжеством Завета над изменой, верности над отступничеством, Царства над его врагами. А такое торжество, разумеется, не может вызвать у верных ничего, кроме радости, и не потому, что им доставляет удовольствие видеть, как наказывают грешников, а потому, что торжество Царства для них является целью и смыслом жизни. Конечно, любой христианин хотел бы, чтобы спасся каждый, чтобы вне Царства не остался бы никто. Но это зависит от выбора тех, кому Царство предложено, а его никто не может ни предопределить, ни изменить: ведь Царство не навязывается, оно предлагается, и принять его можно лишь по доброй воле. Конечно, о выборе отвергающих Царство остаётся лишь пожалеть, но радости верных по поводу его торжества это сожаление не уменьшит.