Мысли вслух на28 Декабря 2025

В своих посланиях Павел нередко сравнивает христианскую жизнь с забегом, а христиан — с бегунами на стадионе, соревнующимися между собой. Так и здесь апостол сравнивает адресатов своего послания с бегунами, которые начали свой забег хорошо, но затем что-то их остановило так, что голоса истины они больше не слышат. Исходя из ближайшего контекста становится понятно, что речь идёт об увлечении той самой религиозностью, которой никогда не было достаточно для подлинно праведной жизни.

Символом этой религиозности становится обрезание, с которым, по-видимому, некоторые члены Галатийской церкви связывали свою духовную жизнь даже больше, чем со Христом. И тут их духовный путь заканчивается. Заканчивается именно как путь, которым им предстояло идти или бежать и который должен был проходить в непосредственном общении и единении со Христом. Путь христианина — путь Царства, а не путь религии. Но дело не только в этом.

Павел не случайно говорит адресатам своего послания, что они остановились. Не свернули на другой путь, не повернули назад, а именно остановились. Оно и неудивительно: ведь религиозность может и помочь человеку на духовном пути, и помешать. А религиозная жизнь как таковая к жизни духовной прямого отношения не имеет, хотя и связана с ней. Связана прежде всего как форма с содержанием. Или, точнее, как источник форм для того содержания, которым наполнена духовная жизнь в той её части, что связана с богообщением.

Вот тут религия действительно может оказаться полезной. Но не тогда, когда она превращается в самоцель. Не тогда, когда религиозная жизнь подменяет собой жизнь духовную, ту динамику связывающих человека с Богом и с другими людьми отношений, которую не заменит никакая религия. Тут речь действительно может идти лишь об остановке на духовном пути. А если остановка продлится достаточно долго, то, может быть, и об отказе от этого пути: ведь человек может и удовлетвориться одной религией, если сделает соответствующий выбор. Но тогда уже надо будет говорить только и именно о религии, а не о христианстве.

Слова «много званых, но мало избранных» часто воспринимают как утверждение некой элитарности. Однако, если посмотреть на притчу внимательнее, можно заметить иное. Пир был приготовлен для определённого числа гостей, которые отказались прийти. Вместо них пригласили других, и их количество, вероятно, было примерно таким же. Но затем позвали ещё гостей, а значит, избранных оказалось, наоборот, даже больше, чем изначально званых. Возможно, это видимое противоречие и смутило евангелиста Матфея, побудив его добавить эпизод об изгнании из числа избранных.

Но мы ведь знаем, что, когда мы говорим о видимом противоречии, речь идет о каком-то важном посыле для нас. Вспомним слова: «Сказал раб: господин! исполнено, как приказал ты, и еще есть место». Нам кажется, что в этих словах: «есть еще место» какое-то очень важное указание на то, что в каком бы отчаянном состоянии мы ни находились, как бы ни казалось нам, что сейчас «затворит надо мною пропасть зева своего» ( 68:16), всегда есть вот это упование, что «есть еще место» и оно на самом деле есть.

Но все-таки этот строгий рефрен звучит: много званных, мало избранных. Да, а кто сказал, что строгость — это плохо? Строгость хороша до той самой черты, за которой у того, к кому прилагается строгость, не начнется депрессия, отчаяние, уныние и т.д. Вот тут срочно надо менять строгость на нежность.

Конечно, это надо почувствовать, что человек у черты. Никто из людей на это не способен, как бы мы ни обнадеживали себя своей душевной чуткостью. Но «невозможное человекам, возможно Богу». И Он всегда рядом со строгостью помещает беспредельную доброту. А дальше Ему нужно настраивать сердце человека на восприятие того или другого, в зависимости от того, в каком состоянии этот человек находится. И это всегда хорошо Ему удается, если человек Его любит.

Слова сына Сирахова об уважении к отцу прямо связаны с вопросом о соблюдении пятой заповеди, требующей уважительного отношения к собственным родителям. Заповедь эта для многих оказывается трудновыполнимой. И дело тут не в том, что зачастую родители требуют внимания, на которое у взрослых детей порой уже не остаётся времени. И даже не в извечном, как мир, конфликте отцов и детей. Дело в нас самих, не желающих признавать очевидное.

Все мы, хотим мы того или нет, дети своих родителей, и с этим фактом ничего нельзя поделать. Все мы получили от них в наследство если не имущество или социальный статус, то уж во всяком случае характер и наклонности. Они могут нам нравиться или не нравиться, но жить с ними нам придётся. Отвергая своих родителей или что-то такое, что нам в них не нравится, мы тем самым в известном смысле отвергаем самих себя. И дело тут не в том, что родительское наследство как-то предопределяет нашу жизнь.

Предопределение становится реальностью нашей жизни лишь тогда, когда из неё уходит Бог, и она перестаёт быть частью Его промысла. Дело в том, готовы ли мы принять на себя ответственность за свой выбор в той конкретной ситуации, в которой его приходится делать потому, что мы оказались именно в этой ситуации, и ни в какой другой. Разумеется, мы вольны винить кого-то другого в том, что оказались там, где оказались. Но это и будет на практике означать отказ от ответственности.

Конечно, делая выбор и принимая решение, мы не только можем, но и должны понимать причины, по которым ситуация, в которой мы оказались, сложилась так, как сложилась. И нет никакого неуважения к родителям в том, что мы будем, между прочим, понимать и осознавать также и их роль в происходящем. Нельзя лишь обвинять их в чём бы то ни было.

И не потому, что это неуважение по отношению к ним, а потому, что это отвлекает нас от главного: от того решения, которое надо принять и осуществить. Бог может помочь нам сделать выбор, принять решение и осуществить его, но Он не будет помогать нам искать виновных. Нам Он помогает лишь в ответе на вопрос «Что делать?». На вопрос «Кто виноват?» Он ответит Сам в своё время. В конце концов, это ведь Он Судья и Спаситель, а не мы.