Мысли вслух на14 Ноября 2025

Говоря об «отмене прежней заповеди», которую, впрочем, по смыслу соответствующего греческого слова правильнее было бы назвать «отказом», автор послания говорит, что такое случается по причине её «бессилия» (именно так в греческом тексте). Судя по контексту, речь в данном случае идёт не о том, что заповедь плоха, как таковая, что она недостаточна для решения поставленной Богом задачи, а о том, что она не является совершенным инструментом достижения поставленной цели: та Тора, которая действовала в дохристианские времена, как видно, не могла решить задачи полного освящения и преображения человека. Именно поэтому и потребовалось нечто большее, что могло войти в мир только со Христом. Но это большее не дополняло прежнюю Тору механически, не означало её роста, подобного тому, о котором можно говорить, к примеру, в случае надстройки дома, когда надстройка не предполагает изменения или переделки изначального строения. Ведь большим было не что иное, как то Царство, которое принёс в мир Спаситель. Оно, конечно, включает в себя всю полноту освящения, доступную человеку, по сравнению с которой любое прежнее освящение было лишь частичным и относительным. Но полнота эта не состоит из частей; доведение освящения до полноты означает полное преображение человеческой природы, это новое качество и новое состояние человека, а не продолжение прежних очистительных и освящающих ритуалов. И это новое качество, превосходя всё, что было дано человеку прежде, делает прежнее духовно неактуальным. Ведь в Царстве возможна лишь полнота, жизнь с избытком, и никак не меньше.

Говоря о Царстве и о том, как его обрести, Спаситель, как видно, на первое место ставит вопрос о жизни, о том, какой жизнью живёт человек. Такой подход можно считать вполне традиционным. В самом деле: ведь и в Библии, когда речь идёт о человеке и о его жизни или жизненной силе (Синодальный перевод в этом случае говорит обычно о «душе»), проводится чёткая грань между человеком, каким он был до падения, и человеком, каким он стал после падения.

До падения эта сила была связана, прежде всего, с тем дыханием жизни, которое Бог вдунул в человека при сотворении; после падения она оказалась связана преимущественно с кровью, с физиологической сущностью человека, так же, как и у животных, у которых она тоже связана с кровью. Как видно, жизнь представляется библейским авторам цельной и неделимой, она не разделяется на духовную и физическую так, чтобы одну её составляющую можно было бы отделить от другой, но качество жизни при этом может быть различным, определяясь духовным состоянием человека: чем полнее и интенсивнее его отношения с Богом, тем больше в жизни человека духовного и тем больше его духовная составляющая преобладает над природной, подчиняя её себе. В Царстве же, как видно, жизнь человека полностью преображается.

Здесь важно лишь одно: живёт ли человек этой жизнью, или нет. Если его жизнь оказывается частью жизни Царства, то даже смерть его физического тела принципиально ничего не меняет: ведь в Царстве природы в прежнем её качестве нет, а в новом, преображённом состоянии она уже не является для духа чем-то совершенно иноприродным, как в непреображённом мире. И в той мере, в какой жизнь человека в нашем преображающемся, но ещё не преображённом мире принадлежит Царству, он может не опасаться потерь в момент физической смерти: ведь к Царству смерть отношения не имеет. А вот если вся жизнь человека остаётся по-прежнему связана лишь с непреображённым миром и с непреображённой телесностью, рассчитывать ему не на что: смерть для него окажется единственной и последней реальностью.

Царство всё равно в конце концов преобразит наш мир, сделав его своей частью, но человек, не имеющий отношения к Царству, не будет иметь к этому торжеству Царства никакого отношения, по крайней мере, до дня Суда. Потому-то и советует Иисус бояться не того, кто может убить человека физически, а того, кто может лишить его Царства: ведь, имея Царство, человек и в случае физической смерти ничего не теряет, а утратив Царство, он раньше или позже неизбежно потеряет всё, в том числе и физическую жизнь, которую он сохранил столь неадекватной ценой.

В описании того, как наступает Царство Божие, непривычно выглядит слово «оставится». Понятно, что жизнь человечества мало похожа на то, что мы знаем по словам Иисуса о свойствах и проявлениях Царства. Но выясняется, что выбор для нас будет именно таким: или идти в неизвестное, или оставаться здесь, но теперь уже навсегда. Вражда, войны, горе, болезни, смерть будут вечными, что мало кому понравится. И выбирать приходится одно из двух.

Кажется, только так можно понять сегодняшнее евангельское чтение. Но упоминание о жене Лота дает нам своего рода инструкцию и о том, как надо уходить. Почему она тогда оглянулась, несмотря на запрет? Возможно, это было простое любопытство: что же там происходит после того, как ты ушел, как они живут, как они умирают, что они кричат, когда на них обрушивается огненный дождь? Возможно, это был последний взгляд на город, где она прожила всю жизнь, с которым было так много связано: дом, семья, дети, - все было там, и всего, что там было хорошего, ей было жаль. Или это было обычное человеческое желание еще раз пережить прошлое, прокрутить в голове несколько раз все драки, после которых еще хочется махать кулаками и выйти победителем. Возможно, есть и другие причины, достаточные с нашей точки зрения для того, чтобы обернуться и посмотреть на то, что не увидишь больше никогда. Но идти, повернув голову назад, практически невозможно: если и не станешь соляным столбом, то сломаешь ноги, а то и шею свернешь.

Простые слова ангела: «Бог даровал тебе всех плывущих с тобой» снова приводят нас к древнему убеждению, что мир (или, в данном случае, корабль) держится на нескольких праведниках. Павел, которому Богом суждено побывать в Риме, оказывается гарантом спасения нескольких сот человек — его конвоиров, торговцев и матросов.

Очевидно, плавание прошло бы гораздо благоприятнее, если бы все пассажиры корабля осознавали особую роль узника, которого они везут в Рим. Это плавание становится как бы моделью всего мира и отдельных сообществ — есть те, на которых этот мир держится (подобные Тому единственному Праведнику, ради Которого он был создан и Которым был спасен), и есть те, кому роль этих праведников неочевидна. Но (и тут скрывается великая тайна Божьего промысла) погибнуть или спастись они могут только вместе — ведь они плывут на одном корабле, живут в одной стране, в одном мире, на одной планете... Так что сегодняшнее чтение ставит перед нами двоякую задачу — держаться за тех, на ком держится мир (начиная с Того, Единственного), и самим по возможности быть лучом света в своем царстве — на работе, в семье, в стране и т.д.

Книга Левита предписывает достаточно жёсткие правила относительно года шаббата и года юбилея. Здесь, конечно, особенно в том, что касается юбилейного года, присутствует и сугубо социальный, имущественный аспект: требование вернуть всю общинную землю в распоряжение соответствующих общин должно было поддерживать социальную стабильность. Было, однако, и другое: люди и земля должны были иногда получать отдых.

Дело тут не в экологии — один год из каждых семи в этом отношении ничего не менял. Дело в смысле шаббата как такового. Что такое шаббат по своей сути? День отдыха? Да, несомненно. Отдыхать совершенно необходимо. Но как? Можно отдохнуть, проведя время в бездеятельности, а можно — в богообщении. Шаббат и предполагает богообщение — хотя бы, имея в виду четвёртую заповедь, однажды в неделю. Главное — чтобы это было действительно время, проведённое с Богом.

Провести время с Богом означает, помимо прочего, на время забыть о повседневной текучке. Не случайно верующим евреям во время шаббата предписан не только запрет на работу — о работе во время шаббата запрещается говорить и даже думать. О ней в этот день вообще надо забыть. Выпасть из того круга, в котором человек (ели он не живёт в монастыре или где-нибудь в горах или в лесу) крутится ежедневно — иногда как белка в колесе. Без такого выключения из потока повседневности полноценное богообщение невозможно.

Однако поток ведь включает в себя не только повседневность — кроме дневного круга есть ещё и годичный, особенно в обществе сельском, земледельческом, каким и был Израиль, когда были даны предписания о годе шаббата и о годе юбилея. Сельскохозяйственный год размерен и более-менее однообразен: сев и уборка урожая сменяют друг друга с регулярностью, которая приучает человека к полной зависимости от природных циклов и к бесконечному круговороту, из которого выхода нет, да и не нужно.

Традиционное язычество в значительной мере представляет собой освящение этого круга в его нескончаемом вращении. Между тем год шаббата и особенно юбилея его разрывает, вырывая человека из привычной природной, пространственной и временной, матрицы: год без обычных занятий для земледельца, привыкшего к своему труду, может оказаться самым настоящим внутренним потрясением и освобождением — а это повышает шансы на встречу с Богом лицом к лицу, без которой не может быть полноценной духовной жизни.

Для понимания смысла видения, записанного автором Книги Даниила и вложенного им в уста своего героя, важно помнить, что оно было получено неизвестным нам по имени визионером-апокалиптиком в середине II в. и, вероятно, уже после смерти Антиоха Эпифана (ст. 45). Упомянутые в нём события легко узнаваемы. Начинается рассказ с противостояния Персидской империи греческому миру, приведшему к её падению (ст. 2–3; «могущественный царь» — очевидно, Александр Македонский). Затем говорится о распаде империи Александра, на месте которой возникают государства, созданные его преемниками (ст. 4). А далее следует краткое описание противостояния двух из трёх эллинистических государств, созданных преемниками Александра: Сирии («северное царство», «северный царь») и Египта («южное царство», «южный царь») (ст. 5–20). Здесь упомянут брак дочери египетского царя Птолемея II Береники с царём Сирии Антиохом II и последующее отстранение её от власти, приведшее к войне между двумя государствами (ст. 5–9); победа Селевка III над Египтом, на сорок лет закрепившая Иудею за Сирией (прежде она входила в состав Египта) (ст. 10); временная победа в 217 г. Птолемея IV, вновь вернувшего себе некогда принадлежавшие его деду земли (ст. 11–12); победы Антиоха Великого, не только вернувшего Иудею под власть Сирии, но и захватившего некоторые малоазийские земли («острова», ст. 13–19). Упомянута и непосильная дань, наложенная на Иудею Селевком IV, сыном Антиоха Великого (ст. 20).

Казалось бы, в этом перечислении исторических событий прошлого нет особого смысла: ведь и автора Книги Даниила, и его современников интересовало не столько прошлое, сколько настоящее и будущее. Но апокалиптика немыслима вне истории. Картина мира, где все враждуют со всеми, где идёт бесконечная и бессмысленная война должна была привести визионера к простой мысли: в падшем мире ничего изменить нельзя, но Бог не упускает из виду судьбу Своего народа, внимательно отслеживая все перипетии мировой истории постольку, поскольку народ в них участвует. Но, до тех пор, пока перипетии эти не касаются Его народа непосредственно, Он ждёт, ждёт потому, что время прихода Мессии и явления Царства ещё не пришло.