Мысли вслух на27 Ноября 2025

Как часто задают вопрос: «Чем же виноваты Иуда, Пилат и первосвященники, если Иисусу все равно надлежало пострадать и быть убитым? Ведь иначе бы Он не умер».

Здесь все перевернуто. Не потому эти люди становятся убийцами, что Иисусу надо умереть, а потому Иисусу надо умирать, что люди — убийцы. Человек своим грехопадением принес в мир человеческую смерть, более того, первая смерть человека — не от болезни, не от землетрясения, а от руки брата. Мы все грешники, а грех — это смерть, мы все — убийцы. И Единственный не-убийца, пришедший в этот мир, был обречен. Но ужасает внутренняя тьма (а значит, и «качество» жизни) тех, кто становится исполнителями этой акции мира сего.

Удивительную притчу рассказывает сегодня Христос Своим ученикам. Отношения между Богом и человеком Он сравнивает с отношениями между хозяином и неверным управителем. При неминуемой угрозе отставки этот управитель решился (быть может, впервые) оказать милосердие к бедным должникам Владыки. Так перед выборами регулярно объявляют о повышении зарплат, пенсий и пособий. В сущности, управитель делает это за счет Владыки, но Господь не осуждает его, а лишь делает ироническое замечание о догадливости сынов века сего.

Гораздо важнее, что облагодетельствованные за счет Владыки должники принимают управителя не просто в дома свои. Здесь Господь выходит за рамки притчи и говорит о вечных обителях. Таким образом, милость, оказанная людям, оборачивается совершенно незаслуженной, но реальной возможностью войти в вечные обители самого Господа.

И еще поразительно, что не хозяин допускает туда управителя, но те, кого пожалел управитель. Поэтому так важно для нас быть благодарными и молиться о тех, кто так или иначе помог нам.

Нам так хотелось бы точно знать, когда произойдут указанные события, поэтому уже две тысячи лет люди ломают голову над вычислением дат предстоящих катаклизмов, хотя Господь ясно предупреждал нас этого не делать. В самих гаданиях о временах и сроках есть подмена, когда наше внимание отвлекается к поискам даты конца от того, как мы живём до его наступления. А между тем из сказанного следует, что гораздо важнее в любой момент быть готовыми, а значит, в любой момент следует достойно жить перед лицом Господа.

Одними из самых трудных для понимания речей Христа в Евангелии являются те, в которых Он открывает, что указанное Им время близко. Но вот уже двадцать веков прошло, а мир по-прежнему лежит во зле. Может быть, Он говорил о предстоящем вскоре разгроме Иерусалима, а вовсе не о глобальном суде?

Думается, что Он действительно пророчествовал о событиях ближайших десятилетий, но, как и ветхозаветные пророки, через образы тех катаклизмов, свидетелями которых предстояло стать Его слушателям, Он раскрывал смысл и других событий. Эти события по земным меркам далеки от "текущего момента", но по масштабам вечности находятся рядом. Поэтому не стоит гадать, сколько земного времени продлится господство зла в мире (может быть, ещё очень долго). Приговор злу уже вынесен и оно обречено на исчезновение.

Интересно: почему Иисус в ответ на просьбу некоего царедворца исцелить его сына упрекает просящего в неверии? И кого Он имеет в виду, говоря «вы»? Тот круг людей, к которому принадлежал обратившийся? Может быть, речь идёт об одном из приближённых правителя Галилеи Ирода Тетрарха, которые вообще не отличались ни верой, ни благочестием. Наверное, именно поэтому Иисус и сказал ему о чудесах и знаках («знамениях»), которые нужны таким людям, как доказательство силы чудотворца.

Но просивший не потребовал никаких доказательств, он просил лишь одного: помощи для своего больного сына. Он зовёт Иисуса к себе в дом, но Тот даже не заходит к просящему, исцеляя его сына на расстоянии. Переход неожиданный и, на первый взгляд, несколько странный: только что Иисус сомневается в вере просящего, и вот теперь такое исцеление, исцеление, предполагающее именно живую и глубокую веру. Как видно, решающую роль сыграла тут реакция царедворца на то общее обвинение в неверии, которая прозвучала из уст Спасителя. Просящий, как видно, отнюдь не пытается оправдываться, он не уверяет Иисуса в своей вере, он вообще ничего не отвечает на Его упрёк, так, как будто упрёк этот вовсе его не касается. Он лишь снова и снова повторяет свою просьбу. Он как бы отвечает Иисусу: говори, что хочешь, мне всё равно, я Тебе доверяю, я прошу Тебя помочь моему сыну, мне нет дела до того, что думают о Тебе другие, хотя бы они были людьми моего круга. Кто бы что ни думал и ни говорил, я пришёл к Тебе и прошу Тебя о помощи.

На первый взгляд, такая настойчивость может показаться несколько непочтительной: ведь просящий, в сущности, игнорирует слова Того, к Кому обращается с просьбой. Но Сам Иисус, как видно, так не считает: ответ царедворца Его вполне удовлетворяет, и Он исполняет его просьбу. И неудивительно: ведь речь в данном случае надо вести именно о полном доверии, о таком доверии, когда тому, с кем говоришь, позволены любые упрёки и самые жёсткие слова: отношения слишком ясны и слишком глубоки, чтобы жёсткие, но правдивые слова могли их омрачить. Именно такие отношения связывают живущих в Царстве. А тут уже возможно любое исцеление.

Посвящение левитов на служение состоит из двух элементов: очистительного ритуала, связанного с омовениями, и собственно посвящения, сопровождаемого жертвоприношениями, причём одно из них является очистительным, завершая собой процесс очищения, а второе — уже собственно посвящением на служение. Такая последовательность вполне понятна, если вспомнить главный смысл существования священнической общины как таковой. Смысл же этот заключается в том, что в народе Божьем в каждый момент времени должно существовать некоторое количество людей, освящённых постоянно и, соответственно, постоянно пребывающих у алтаря, в Божьем присутствии, там, где только и возможно освящение.

Именно поэтому священникам во всё время служения запрещалось уходить со двора Скинии, а позже —Храма, и поэтому же им были предписаны более строгие правила ритуальной чистоты. Двор Скинии, как и храмовый двор, был священным пространством, там Божье присутствие открывалось человеку, и человек, естественно, должен был очиститься прежде, чем входил в это пространство, особенно надолго. Казалось бы, зачем нужны ещё дополнительные очищения, когда и без того в Торе достаточно подробно описаны все случаи, когда оно необходимо?

Нам, живущим в эпоху наступающего Царства, когда смерть уже далеко не всевластна, трудно представить себе ситуацию дохристианского мира. В те времена зло и смерть царили над миром абсолютно, именно смерть была последней реальностью, а осквернение во всех его формах было проявлением этой их власти. Преодолевались смерть и зло только Богом и только там, где Он присутствовал — до прихода Христа места Своего присутствия Он выбирал Сам и Сам же их обозначал тем сиянием, которое многие видели над Скинией и в Святом-Святых Храма.

Оказавшись на дворе Скинии или Храма, человек на время переходил из царства смерти в царство жизни, затем возвращаясь обратно. Там, у алтаря, было тогда единственное место на земле, где смерть отступала перед жизнью. Неудивительно, что жить там, в этом царстве жизни, для человека, привычного к царству смерти, было задачей, как минимум, нетривиальной. Вот поэтому-то, понимая всю сложность задачи, и стремились служители алтаря к особой чистоте — чтобы не осквернить той жизни, с которой они соприкасались.

Церковь Филадельфии, как видно, удостоилась от Иисуса похвалы, что бывает нечасто. Здесь тоже явно присутствует традиционный для этой (конца 80-х или начала 90-х гг. I столетия) эпохи конфликт местной церкви с местной же синагогой. Конфликт был связан с общей изменившейся ситуацией: после катастрофы 70 г., после разгрома Иерусалима и Храма, Церковь и Синагогу больше не связывало ничего, кроме общего прошлого.

Прежде на Церковь евреи смотрели как на часть Синагоги, хотя часть, на взгляд многих, довольно странную, неортодоксальную, проникнутую каким-то непонятным, как считали некоторые, нелепым мессианизмом — но всё же как на часть Синагоги, а значит, как на часть еврейского народа, народа Божия. Теперь на христиан начинали смотреть как на чужаков, которые к этому народу вообще не имели отношения. Конечно, тут было много той религиозности, которая требует единства взглядов, концепций и внешних форм. После катастрофы 70 г. многие отшатнулись от мессианизма вообще и от разного рода движений, казавшихся сомнительными, включая движения мессианские.

Можно было бы сказать, что Синагога в это время становилась более ортодоксальной и в своей ортодоксальности более жёсткой по отношению к тем, к кому раньше она была склонна относиться терпимо. Конечно, такие взгляды и тогда разделяли не все, но многие. Эти люди были готовы отсечь всех, кто не соответствовал их представлениям о том, какой должна быть синагогальная жизнь. Вот они-то и выступали против христиан особенно резко, и тем более резко потому, что христиане широко открывали двери недавним язычникам — такое для религиозных ортодоксов было уже совершенно неприемлемо.

Но, по словам Спасителя, дверь на небо для христиан открыта, и никакие религиозные ортодоксы не смогут её закрыть. Более того: тут вновь звучит упоминание нового имени и тех колонн (столпов), которые поддерживали крышу Иерусалимского Храма. Речь, очевидно, идёт о цели, к которой стремится всякий христианин: войти в Царство, преобразившись и став одной из его духовных опор. В самом деле: новое имя ведь предполагает сущностные изменения самого человека, обновление его жизни и самой его природы.

Для полноценной жизни в Царстве такое обновление абсолютно необходимо, иначе жизнь эта станет просто невозможной. А с другой стороны, всякий, ставший жителем Царства, становится и его опорой. Царство ведь и существует как сложная система взаимодействий между его жителями, как структура связывающих обитателей Царства отношений. Основано оно на отношениях, соединяющих Отца с Сыном, но и все прочие, в нём живущие, добавляют к этому основанию каждый свой камень. Вот поэтому так важен Царству каждый: он ведь, если только он действительно житель Царства, не просто гость, но и строитель, созидающий Царство и его жизнь.