Мысли вслух на19 Ноября 2025

Упоминание Иаковом мудрости в связи с терпением на первый взгляд может показаться несколько странным. Но так может показаться нам сегодняшним: ведь мудрость для нас сегодня нередко связывается с чем-то книжным, философским, абстрактным. Мудрость же, как понимает её Библия, всегда была чем-то скорее практическим, чем абстрактно-умозрительным. Соответствующее еврейское слово, как и его греческий эквивалент, обозначает прежде всего искусство, навык, в первую очередь навык практический. Мудрым человеком могли назвать, например, искусного мастера, умеющего изготовить красивую вещь из камня, дерева или металла: тут нужен был и практический навык мастерового, и то чувство красоты, которое присуще художнику. Мудрым называли также и того, кто умеет управлять — неважно, собственным ли домом или целой страной.

Тут навык был связан уже не с мастерством ремесленника, а с той опытностью, которая позволяет выстраивать отношения с людьми, учесть интересы каждого и сделать так, чтобы поставленная задача была решена — не за счёт ущемления чьих-то интересов, а ко всеобщей пользе. Но высшей формой мудрости была мудрость праведника, опыт и навык праведной жизни. Казалось бы, праведность — дар Божий, от человека тут зависит мало. Но всякий дар надо уметь принять, и навык праведной жизни связан именно с этим умением. Как идти за Богом вопреки собственной греховности, идти так, чтобы поменьше спотыкаться?

Мудрость ищущего праведной жизни и была связана с ответом на этот вопрос. О такой мудрости и говорит Иаков. И упомянутая им стойкость (так точнее было бы перевести то греческое слово, которое в Синодальном переводе передано как «терпение») играет в её приобретении немалую роль. Тот духовный стержень, на котором держится вся жизнь человека, внутренняя и внешняя, может быть прочным лишь тогда, когда внешние события не размывают его и не разрушают. А как сделать его таким, об этом Иаков советует спросить у Бога. Оно и понятно: ведь это Бог делает человека праведником, открывая ему дорогу в Царство.

Продолжая разговор о жизни Царства, Павел обращает внимание на её важнейшую особенность: призванные к такой жизни должны всегда сохранять состояние освящённости (ст.7; в Синодальном переводе освящённость называется обычно «святостью»). Здесь апостол, очевидно, продолжает традицию, сформировавшуюся ещё в те времена, когда была написана вторая часть Книги Левита ( 19-27): именно здесь впервые прозвучал призыв не просто к чистоте, который звучал и прежде, а к освящённой жизни ( 1-2).

К освящённой жизни призывает адресатов своего послания и Павел (ст. 3–7). Казалось бы, в таком случае в призывах апостола нет ничего принципиально нового. Но дело всё же обстоит не совсем так: призыв действительно остался тем же, но обстоятельства изменились принципиально. Прежде призыв к освящённой жизни звучал именно как призыв и пожелание; теперь он звучит, как требование. Ничего удивительного в такой перемене нет: ведь прежде речь шла о праведности в здешнем, ещё не преображённом мире; теперь речь идёт о Царстве, куда зовёт своих слушателей и читателей Павел. В мире непреображённом вопрос освящённой жизни — это, прежде всего, вопрос праведности во всей её полноте: ведь освящённость предполагает преображение человеческой природы, без которого она не способна к праведной жизни, если, конечно, понимать праведность не как формальное следование некоему моральному кодексу, а как обретение внутренней Торы.

Однако Тора никогда не требовала от человека такой праведности, она лишь предлагала её, как идеал, к которому призывала стремиться. Но идеал и исключительные случаи нашего, ещё не преображённого мира, как видно, являются нормой для Царства, так что апостол, следуя Самому Спасителю, призывает верных к освящённой жизни не как к чему-то исключительному, а как к норме, без которой невозможно стать жителем Царства. А значит, невозможно и быть христианином.

Это заключительные слова притчи о трех рабах, получивших от господина различные суммы и по-разному использовавших их. Сама притча неотделима от того контекста, в котором Господь ее произносит. Именно восходя в Иерусалим Он предлагает ее ученикам, и это означает, что Он сравнивает Свой приход в Иерусалим на Страсти с возвращением господина к своим рабам. Именно теперь наступает день посещения Божьего, как назвал этот момент Сам Господь. Именно у Креста выясняется, что ты сделал с жизнью, которую Бог вручил тебе. Не тогда, когда хотят «нечаянно взять» Иисуса и «сделать Царем», проверяется наша верность Ему. Напротив, верность Богу требуется от нас, когда Он унижен и умален пред людьми, когда род человеческий издевается над своим Создателем и насмехается над Ним.

Основное требование, которое предъявляется в притче к рабам, — использовать данное им в управление так, как это сделал бы сам господин. Важно даже не приращение данного им в управление богатства: господин не предъявляет претензий, если рост не слишком велик. Судя по тому, что сказано последнему, нерадивому рабу, важно именно соответствие образу действий господина. И еще один существенный аспект притчи заключается в том, что никому из рабов даже в голову не приходит, что оставленное им серебро принадлежит не господину, а им самим. В самом деле, такая мысль была бы очевидно ошибочной. Поскольку серебро здесь выступает в качестве символа жизни и возможностей человека, сказанное можно распространить на них. Ни жизнь, ни способность действовать в этом мире, не принадлежат нам самим — это дар, который мы получаем от Бога для того, чтобы использовать их по Его образу и подобию. Нам дается необходимая для этого свобода, но вместе с ней возлагается на нас и ответственность за то, как мы распоряжаемся данной нам жизнью.

Господь говорит нам, что судьба полученного дара жизни зависит от того, как мы им пользуемся. Тот, кто делает это в соответствии с замыслом Господа, получает с избытком. Тот же, кто поступает иначе, лишается всего. Эти слова пугают нас и часто вызывают протест. Нас страшит судьба нерадивого раба, и потому приговор господина кажется несправедливым. Но серебро в притче и наша жизнь в реальности не принадлежат нам, поэтому есть только один способ не подвергнуться участи нерадивого раба, а именно — быть верным. Это выбор, который приходится делать и отвечать за него, но нельзя же, в самом деле, отказываться от этой ответственности.

Евангельская поэма о Слове, которое вначале, неоднократно становилась предметом самого разного рода богословских размышлений, нередко весьма абстрактных. Между тем, сама она никакой богословской абстракцией не является. Она, наоборот, как никакой другой библейский текст свидетельствует о конкретности Бога.

Конечно, Библия далека от того, чтобы изображать Бога безличной силой или безликой энергией. Вся она рассказывает нам о воле и о промысле Сотворившего мир. Но тайна личности Бога, тайна Его внутренней жизни остаётся тайной. Каков Он? Каким Он знает Себя и что Он знает о Себе?

Ответить на эти вопросы в точности, конечно, невозможно: не человеку проникать в тайны Божьей личности. Но поэма о Слове приоткрывает нам эту тайну. Что такое слово? Для нас оно свидетельство полного осознания реальности: то, что названо, словом, осмыслено и понято если не до конца, то, по крайней мере, до того предела, дальше которого мы пока проникнуть не в состоянии.

Для Бога в Его отношении к миру слово — орудие, инструмент, который Бог использует для осуществления Своих планов и замыслов. А что такое Его Слово для Него Самого? Оно существует столько же, сколько Сам Бог, — значит, Оно извечно, Оно Само Бог. Оно открывает что-то — что? Кому? Открывает Богу Бога?

Может быть: ведь Бог знает Себя, а в Его вечности нельзя быть вначале познающим, а потом познанным: здесь всё вместе и всё вдруг, Бог, познающий Себя, извечно и навсегда остаётся познающим и познанным вместе. И эта внутренняя жизнь Творца, эта тайна Его самопознания через воплощение Слова оказывается каким-то таинственным образом связана с Его Царством: Слово воплощается в личности Христа, а Христос приносит в мир Царство, связанное с полнотой Слова, которое вначале.

Жизнь Царства и наше спасение связываются тем самым с самой глубиной Божьей личности, с той глубиной, где нет и не может быть ничего случайного. А значит, и сами мы для Бога не случайны и не вторичны, мы так же Ему абсолютно важны, как абсолютно важен Он Сам Себе. В этом наша радость и наша надежда.

Книга Чисел не случайно получила своё название — чисел в ней действительно много. Правда, название это дали ей переводчики, а по-еврейски она называется, как и все книги Пятикнижия, по первому слову первой главы. Впечатление, однако, передано верно, по крайней мере, первое впечатление: книга полна чисел. Самых разных. Как статистическая ведомость или бухгалтерская книга. Почему? Зачем?

Задающие себе и другим такие вопросы как бы с самого начала предполагают: цифры — дело бездуховное. Ну или уж точно скучное. У Бога всего немеряно — так зачем тогда нужны цифры? Точных наук, правда, без цифр не бывает, но уж при общении с Богом-то они наверняка не понадобятся, это ведь не математика. Вот у Пифагора и его последователей, например, вся космическая гармония была связана с числом — но то у Пифагора. Ещё, правда, у Платона — но он ведь тоже язычник, как и Пифагор.

Между тем при ближайшем рассмотрении число оказывается вещью очень даже духовной. Не потому, что число лежит в основании мировой гармонии — хотя тут ещё вопрос открытый. Дело не в мировой гармонии, в конце концов, а в нас самих. Страх числа в нашей жизни зачастую связан со страхом конкретики. Точности. Однозначности — там, где она необходима. Того самого, без чего говорить всерьёз о духовной жизни трудно. Она ведь — не парение в розовых и голубых снах наяву, а вполне реальная жизнь. Такая же плотная, надёжная, ощутимая, как обычная наша жизнь — только полнее и объёмнее. Вместительнее. Она вмещает все цифры мира сего — и всё, что за ними стоит, тоже. В отличие от статистической ведомости или бухгалтерской книги, где цифры абстрактны.

Как вот в этом списке способных носить оружие мужчин из всех двенадцати еврейских племён — они тут не случайно, конечно, перечислены. Это армия, вернее, племенное ополчение, готовое идти и завоёвывать обещанную Богом землю. Для нас тут всего лишь цифры и названия племён. Для Бога — конкретные люди, с которыми Он Сам пойдёт воевать туда, куда их посылает. Тут-то и становится понятной главная разница между цифрами в бухгалтерской книге или в статистической ведомости и цифрами в Книге Чисел: те цифры у людей, эти — у Бога. У Бога, у Которого действительно не забыт никто.

Сегодня мы начинаем читать последнюю книгу Священного Писания — Апокалипсис. Это греческое слово означает откровение, то есть то, что Бог открывает избранным о невидимой реальности и о том, что нам необходимо знать о грядущем. Читая эту книгу, нужно быть готовым к тому, что все видения здесь описаны на языке символов, часто непонятных и странных, без соблюдения строгой формы и последовательности повествования. Именно поэтому чтение сопряжено всегда с кропотливой работой по пониманию и переводу текста на доступный язык. Иначе смысл откровения так и останется тайным или искаженным.

Как и книга пророка Даниила, Апокалипсис является ответом на самый острый для верующих вопрос: почему Бог попускает гонения на избранных Его? Апостол и евангелист Иоанн возвращается к основным темам всех пророческих писаний Ветхого Завета и говорит о великом Дне Ягве, о святом народе, порабощенном могущественными врагами, рассеянном и почти уничтоженном вследствие жестоких гонений, о возвещении дня спасения и о необходимости бодрствовать в ожидании Второго Пришествия.

В сегодняшнем коротком тексте мы находим приветствие к семи церквям и использование числа, выражающего полноту, означает для нас обращение ко всей Церкви. Иоанн видит и созерцает то, что дает ему Господь и, используя язык ветхозаветных пророков, пытается облечь увиденное в наиболее понятную для нас форму. Близость конца мира для него столь очевидна, что могла бы нас смутить, если бы не очевидная связь со словами Христа на горе Елеонской о том, что времена и сроки нам не дано знать. Близость пришествия Христа в славе должна означать для верующих постоянную готовность и бодрствование. Иоанна призывает нас соблюдать пророчество, тем самым возвращая нас к тому, что пророчество не предсказание будущего, а возвещение воли Божией через Его посланца. Исполнение этой воли и есть то, для чего человек был сотворен Богом, который есть Альфа и Омега, Владыка творения и истории, их начало и конец, или, как говорит Исаия, первый и последний (Ис 44:6).