Мысли вслух на12 Декабря 2019

Образ соли неоднократно встречается в Библии, использует его в Своих проповедях и Иисус. Мы сейчас очень легкомысленно к ней относимся: в самом деле, это ведь чуть ли не самый дешевый продукт питания! А во времена Иисуса это было по-другому, соль ценилась очень высоко. Чистую, не горькую соль было добыть трудно, а потребность в ней была не меньше, а больше, чем сейчас.

Все мы знаем удивительные свойства соли. Даже маленькие добавки соли придают пище вкус. Не просто делают соленой, но всякий вкус проявляется. Кроме того, соль — это самый древний консервант, она предохраняет продукты от гниения даже при высокой температуре. В духовной жизни человека тоже необходимо что-то такое, что предохраняло бы нас от внутреннего «гниения» и позволяло бы проявиться тем скрытым дарам, которыми наделил нас Творец. Иисус сравнивает с солью то, что мы получаем, обратившись к Нему: веру, Царство Божие, мир. Но при этом Он еще и предупреждает нас о необходимости принимать этот дар и хранить его. Ведь если суп несоленый, то его можно посолить, добавить соли, а если соль станет несолона, то добавляй — не добавляй, ничего не изменится. Значит, наша задача — быть постоянно обращенными к Тому, Кто дает нам соль истинную, не теряющую солености.

Притча о винограднике, как и все такого рода притчи, касается, прежде всего, народа Божия: ведь именно он в пророческой традиции символически называется обычно виноградником. В таком контексте смысл притчи становится вполне понятным, и понимают его все без исключения слушающие Иисуса. Более того: те, кого непосредственно касалось сказанное, прекрасно поняли, что оно касается именно их: возглас «да не будет этого!» — лучшее тому доказательство.

Ответ Спасителя на это «да не будет!» тоже достаточно однозначен: Он напоминает слушающим Его людям о краеугольном камне. Образ краеугольного камня встречается в притчах Иисуса постоянно, и смысл его заключается в том, что такие камни, использовавшиеся при постройке дома в качестве угловых элементов ленточного фундамента, не годились ни на что, кроме того употребления, к которому были предназначены. Нет сомнения, что, говоря о краеугольном камне, Иисус имеет в виду Себя, тем самым делая персонажами рассказанной Им притчи Своих слушателей. Как видно, Он хочет дать понять слушающим Его людям, что каждый из них стоит перед выбором, от которого нельзя уйти.

Многим, наверное, хотелось бы, чтобы Иисус оказался одним из многих — пророков, проповедников, учителей Торы, — словом, чтобы Он оказался обычным человеком. Тогда Его можно было бы слушать, не особо прислушиваясь, и принимать, не принимая, как делаем мы всегда, когда в душе не соглашаемся с говорящим. Вежливое, формальное приятие в таком случае означает всего лишь согласие с правом собеседника на собственное мнение, на отличную от нашей точку зрения, до которой нам порой, в сущности, нет никакого дела. Но и выдвигающий эту точку зрения должен в таком случае признать наше право на собственное понимание истины, отличное от выдвигаемого. Он должен допустить то, что сегодня называют плюрализмом, признать относительность всякой истины и всякого мнения, включая своё собственное, и тогда ему в свой черёд позволят высказаться, как всем прочим.

Согласись Иисус с такими правилами игры, Ему, возможно, не пришлось бы умирать на кресте. Но в том-то и дело, что Он никак не мог с ними согласиться, и не потому, что Ему непременно нужно было что-то кому-то доказать и выиграть все споры, в которые Его вовлекали слушатели, а потому, что принятие таких правил стало бы для Него лжесвидетельством и крахом Его миссии.

Ведь Он принёс в мир Царство и явил миру полноту Божию, а это было уже не просто одно из множества мнений или даже одно из множества откровений: Он действительно явил миру всю полноту истины и всю полноту откровения. Все великие мудрецы и пророки, приходившие до Него, задавали вопросы и высказывали мнения; Он не задавал вопросов, Он на них отвечал, и Сам стал ответом на все возможные вопросы. И принять Его можно было только в таком качестве: любое другое отношение к Нему было бы лукавством.

Конечно, если человек действительно не осознаёт, Кто перед ним, дело ещё поправимо: не осознанное сегодня может быть осознано завтра. Но если речь идёт о нежелании принимать очевидное, нежелании отказаться от собственного права на мнение перед лицом живой Истины, ситуация тупиковая: ведь Истина не может перестать быть истиной, как бы этого кому-то ни хотелось. Остаётся или принять, или отвергнуть. Или считать этого странного Учителя Тем, Кем Он Сам считает Себя, или относиться к Нему, в лучшем случае, как к безумцу, а в худшем — как к сознательному отступнику и богохульнику, претендующему на то, на что не может претендовать ни один человек. Приходилось выбирать: третьего не дано.

Бедные и нищие ищут воды, и нет её... Как похоже это на то, что происходит с нами. Язык пересыхает от жажды, а воды нет... И хочется гневно спросить, где же Бог, почему Он допускает такое... Если мы вовремя остановимся и сформулируем вопрос иначе, то получим ответ. Он — здесь. Он рядом и ждёт, когда мы откроем Ему сердце. Но обиженный внутренний голос продолжает: «А почему тогда Он допустил, чтобы всё вокруг было пустыней?» Ответ прост. Потому что действительно пустыня — сердце человека без Бога. И только если Он войдёт, пустыня станет прекрасным садом.

Сегодняшнее чтение даёт нам ещё одно свидетельство торжества того Царства, которое принёс в мир Иисус. Во все времена и у всех без исключения народов торжество смерти над жизнью воспринималось как нечто несправедливое и недолжное. Все попытки посмотреть на смерть с позиций стоика или натурфилософа, относящегося к ней с философским спокойствием и принимающего её как нечто закономерное и неизбежное, а потому нормальное, были, как правило, безуспешными: в момент встречи со смертью лицом к лицу она всё равно вызывала к себе лишь ужас и отвращение. Нередко, конечно, к этим чувствам примешивались и другие, связанные с причинами и обстоятельствами смерти, но они уже к смерти как таковой отношения не имели: их источником были именно упомянутые причины и обстоятельства, а не смерть как таковая.

Библия объясняет такое отношение к смерти: смерть вошла в мир вследствие грехопадения, она — часть мирового зла, которое неизбежно должно будет исчезнуть после того, как мир, преображённый силой Божией, станет частью Царства. И Иисус, прослезившись при виде скорбящих людей (ст. 32 – 36), подтверждает, что смерть не мнимая, а подлинная трагедия человеческой жизни.

Это, разумеется, не конец, впереди — воскресение, Суд и Царство, в евангельские времена среди верующих евреев о воскресении знал каждый (ст. 23 – 24). Но смерть всё равно оставалась состоянием, для человека противоестественным, она противоречила замыслу Божию о человеке и его предназначении. И потому Царство оказывается несовместимо со смертью.

Иисус не случайно говорит о Себе, что Он и есть воскресение (ст. 25 – 26): ведь Он несёт полноту Царства в Себе, и смерть отступает перед Царством. Конечно, возвращение к прежней, ещё не преображённой силой Божией жизни в прежнем, ещё не ставшем частью Царства мире едва ли можно считать завершением пути. Это ещё не то воскресение, которого ожидали верующие евреи. Но смерть и Царство несовместимы, и потому даже тот, кто ещё не преобразился до конца, в Царстве обретает ту полноту жизни, которая ему доступна.

Никто не может вместить в себя больше жизни, чем он в состоянии вместить, но, соприкоснувшись с полнотой жизни Божией, каждый обретает ту меру жизни, которая ему доступна. Лазарь ещё не дошёл до полного преображения, но жить той жизнью, которой живёт в нашем, ещё не до конца преображённом мире всякий здоровый человек, он был вполне в состоянии. И он получает эту возможную для себя полноту, выходя на свет Божий из гробницы, в которой был погребён (ст. 38 – 44). И тогда каждый смог наглядно убедиться, что Царство действительно вошло в мир, а вместе с ним в мир вошло и воскресение, о котором до сих пор думали, что оно было ещё впереди.

Казалось бы, столь наглядная демонстрация должна была растопить и обратить все сердца, но ничего подобного, как видно, не произошло. Одни действительно обратились (ст. 45 – 46), другие же ещё больше укрепились в своём неприятии Христа и Царства. Но свидетельства были слишком наглядны, и отвергающим Царство не оставалось ничего другого, как в своём последовательном отвержении прийти к мысли о необходимости избавиться от Того, Кто принёс Царство в мир (ст. 47 – 53). Так неприятие Царства ведёт на крест посланного Богом Спасителя мира.

История Израиля полна примеров того, как маловерие израильтян приводило их к поражениям, а упование на Бога — к победам. Наверное, каждый из нас знает, насколько это верно и для нас. Наиболее ярким символом этой закономерности стал медный змей. Всякий, кто поднимал глаза на небо, чтобы посмотреть на змея, получал исцеление от язв, вызванных неверием. Христос связывает знамя, на котором поднимался змей, со Своим крестом (Ин 3:14), тем самым свидетельствуя, что Он — Тот, на Кого должен уповать новый Израиль — Бог крепкий и Отец будущего века.

Обращаясь к пастырям Церкви, апостол напоминает им о том, о чём не раз говорил Сам Спаситель: в Царстве нет начальников и подчинённых, хозяев и рабов, пастырей и паствы в той форме, к которой мы привыкли в нашем падшем мире. И дело не только в том, что пастырь управляет паствой не отдавая ей приказы, как начальник подчинённым, а предлагая ей собственный пример, которому призывает следовать: такими были все настоящие учителя и духовные наставники всех времён и народов.

Дело в том, что в Церкви пастырь вообще никем не управляет. Никак: ни отдаваемыми командами и распоряжениями, ни личным примером. Просто потому, что распоряжаться в Церкви может лишь Тот, Кто принёс в мир Царство и стал его Царём. Церковь — всего лишь продолжение Царства на земле, его на земле представительство, не больше, не меньше. И Пастырь в Церкви один, а все остальные — лишь Его помощники. Но дело не только в этом очевидном факте.

Дело ещё и в самой природе Царства (если и поскольку можно применительно к Царству говорить о природе). В Царстве все различия, столь значимые в мире сем, нивелируются. Конечно, люди и в Царстве остаются сами собой, и все они так же отличаются друг от друга, как в нашем мире. Но в нашем мире эти различия определяют очень многое и в плане возможностей человека, и в плане его положения в мире. В Царстве всё иначе: там различия между людьми определяют не меру возможностей и тем более не меру полноты жизни, а лишь форму и способ существования человека.

Так сказать, способ его бытования в Царстве. И единственное, чему там учатся, — это существованию. Бытованию. Пребыванию. Всё остальное — лишь средства и способы для того, чтобы научиться главному. Но если ты христианин, начинать учиться надо уже здесь и сейчас, на земном этапе своего пути. Конечно, в некотором смысле земной этап лишь приготовительный класс, но и здесь можно при желании и соответствующих усилиях успеть немало. Так вот главной задачей пастыря и является обучение пасомых жизни Царства.

Разумеется, только собственным примером — иначе никак. Но примером не той или иной деятельности, а примером собственной духовной жизни. По принципу не «делай, как я», а «будь, как я». Тогда сами собой исчезают соперничество и протест против «начальства»: речь ведь идёт не о том, кто займёт то или иное место, и даже не о том, кому делать то или иное дело, а о том, как жить и как быть. А тут уж соперничества не бывает по определению: бытие и жизнь у каждого свои. И в Царстве тоже.