Мысли вслух на16 Октября 2025

В Книге Плача, как и в некоторых других библейских книгах, звучит тема отвержения и наказания Богом Своего народа. На первый взгляд эти утверждения могут показаться слишком человеческими, Бог предстаёт в них кем-то наподобие разгневанного земного правителя. Но при более внимательном рассмотрении за ними обнаруживается духовная глубина и осознание неких очень важных законов духовной жизни.

Речь, конечно, не идёт о наказаниях в человеческом смысле слова. Иногда, впрочем, Бог может применить достаточно жёсткие методы воздействия на человека с тем, чтобы привести его в нужное духовное состояние, но и тут речь идёт не о наказании, а именно о достаточно сильном и иногда неожиданном для человека духовном воздействии, которое сам человек может воспринять как нечто для себя нежелательное, по крайней мере, в первый момент. Но чаще бывает иначе.

У Бога для каждого человека и для каждого народа есть свой план. Или, точнее, у Него есть Свой собственный план относительно человечества, в котором каждый человек и каждый народ может поучаствовать, если захочет: место в Божьем плане найдётся каждому. Тем более найдётся такое место для народа Божьего, само существование которого от Божьего плана неотделимо. Но что, если отдельный человек или целый народ откажется от участия, не захочет воспользоваться своей возможностью занять определённое ему Богом место в планах Божьих?

Тогда, очевидно, такой человек или народ окажется там, где ему быть не предполагалось, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И тогда уже не Божья воля, а случайность будет определять существование такого человека или такого народа. Не Промысел, а рок, судьба. И если это губительно для всякого народа, то для народа Божьего губительно вдвойне: ведь само его существование возможно лишь в рамках Промысла. Но именно этот факт и предстояло осознать народу-общине — в плену.

О себе самом Павел говорит, что ему всё равно, оставаться ли ещё в этом мире или его покинуть. Он готов, следуя воле Христовой, выбрать то, что лучше для возложенного на него служения. Самому апостолу хотелось бы освободиться и быть со Христом, но, если для его братьев полезнее, чтобы он продолжил свой земной путь, он согласен и на это.

Такое отношение к жизни и смерти Павел считает для христианина нормальным и естественным, он и своих филиппийских братьев призывает смотреть на жизнь и смерть так же, как смотрит он сам. Оно и неудивительно: ведь с приходом Христа тут действительно многое изменилось. И прежде всего изменилось соотношение нашего непреображённого мира и Царства, которое, по словам Спасителя, «приблизилось».

Прежде, до прихода Христа, смерть так или иначе означала уход в мир теней, который в Библии назван шеолом (в греческих и грекоязычных книгах упоминается греческий аналог шеола — аид, откуда, между прочим, происходит и русское слово «ад»). Были (к примеру, в Египте или в Греции) и представления об ином посмертии, но что именно за ними стоит, какого рода духовный опыт, точно сказать сложно. Представление же о мире теней можно считать универсальным, общечеловеческим, оно так или иначе существует у всех народов. Там, в мире теней, жизни нет, есть лишь её бледное подобие, которое и жизнью-то можно назвать с большой натяжкой.

Скорее это некое существование между бытием и небытием, при котором памяти о земной жизни не остаётся, а самосознание едва теплится. С приходом Христа же всё меняется. Процесс всеобщего воскресения начинается уже в момент крестной смерти Спасителя, первые воскресшие выходят из гробниц именно в этот момент. И впоследствии он продолжается: шеола, мира теней в прежнем виде больше не существует, и если прежде смерть означала окончательную (до прихода Мессии) утрату полноты жизни, то теперь она — лишь граница, разделяющая этапы пути христианина.

Завершение земной жизни означает для христианина лишь начало новой, а какой она будет, зависит от того, как он прошёл свой земной путь. Потому-то апостол и говорит, что для него нет разницы между жизнью и смертью: он ведь живёт не по своей воле, его земной путь определяется волей Христовой, а значит, и момент завершения этого пути тоже определит Сам Христос. Таков путь христианина, и именно таким путём призывает Павел идти своих филиппийских братьев.

Размышляя о Торе и о Царстве, Павел обращается к одному из ключевых библейских понятий — к понятию праведности. Он говорит о том, что с пришествием в мир Христа ситуация в этом отношении изменилась коренным образом: теперь праведность явлена во всей полноте вместе с Царством, которое принёс Мессия (ст. 21–22). Прежде праведность достигалась хоть и с помощью Божией, но всё же человеческими усилиями; теперь она вошла в мир через Иисуса и стала частью той жизни Царства, которую Он принёс с Собой и к которой теперь может приобщиться каждый, если только он готов довериться Иисусу (ст. 24). И эта принесённая Иисусом в мир праведность несопоставима с той, что была явлена даже величайшими праведниками прежней эпохи: ведь полнота праведности означает свободу от греха, а от него до пришествия в мир Иисуса Христа не был свободен ни один человек (ст. 23).

Апостол не случайно связывает эту полноту праведности с отражённым в Торе понятием искупления (ст. 25–26): как выкупающий раба давал ему свободу от рабства, которой тот никогда не достиг бы собственными усилиями, так и Иисус, явив миру полноту праведности, освободил от власти греха тех, кто этой праведности искал, но не мог полностью освободиться от греха собственными силами. А полнота праведности, принесённая в мир Иисусом, неотделима от полноты Царства: она освобождает верных от любого греха, ведь она не совместима ни с каким грехом так же, как Царство не совместимо ни с каким злом (ст. 25). Не случайно Павел называет то, что сделал Иисус для Своих верных, «жертвой милосердия»: соответствующее еврейское слово означало именно готовность дать тому, в отношении кого милосердие проявлено, нечто заведомо им незаслуженное, такое, на что тот не имеет никакого права ни по закону, ни по заключённому между сторонами договору.

Если так, если праведности не достичь никакими «делами Торы» (ст. 28), то сама Тора становится действительно универсальной: ведь праведность обретается лишь благодаря той верности, которая связывает ищущего праведности с Богом через Иисуса Христа (ст. 27–28). Здесь нет разницы между евреем и язычником: бывший язычник, доверившийся Иисусу и через Него обретший Царство, получает ту же полноту праведной жизни, что и еврей, которого с детства приучали следовать Торе (ст. 29–30). Но значения Торы это отнюдь не умаляет: ведь Тора не просто текст, Тора — духовный закон, определяющий отношения человека с Богом столько же, сколько существует сам человек. Такая Тора остаётся незыблемой даже после пришествия в мир Христа, ведь она остаётся основой духовной жизни человека не только в нашем, ещё не до конца преображённом мире, но и в Царстве.

Стефан напоминает собравшимся исторический путь, пройденный народом, ведомым Богом, но внимание он заостряет на тех эпизодах, когда народ бунтовал против Его воли, отвергал или не понимал тех пророков, которых посылал Господь. Приведённых примеров могло быть и больше, но и упомянутых Стефаном было достаточно для того, чтобы вплотную подвести слушателей к той мысли, что одна лишь принадлежность к традиции не обеспечивает механического следования верным курсом и не гарантирует соблюдение воли Бога.

Можно многое вызубрить, можно хорошо разбираться в ритуальных предписаниях и даже бегло ориентироваться в тексте Писания, но если сердце окажется закрыто, то очень легко можно не узнать Того, Кого, вроде бы, ждал и на Кого, как казалось, возлагал всю надежду.

Обычным и основным жертвоприношением яхвиста было принесение в жертву животного. Было и приношение хлеба — точнее, особым образом испечённых лепёшек, которое, однако, так и не стало главным. Многое тут, конечно, объясняется чисто исторически: евреи изначально народ кочевой, земледелия не знавший, а значит, излишками хлеба не располагавший. К тому же плоды земли, как правило, в жертву Богу или богам приносят всё же земледельцы — с Богом или с высшими силами делятся обычно тем, что в основном едят сами.

Это нам сегодня порой кажется, что Богу надо непременно предложить что-то особенное и невиданное, что нам самим в диковину, а в древности на дело смотрели проще: делились тем, что имели сами — но делились лучшим из того, что имели. Так, как делятся с лучшим другом, которого пригласили в дом. Было, однако, и ещё кое-что, дававшее приоритет приношениям животных. Это кое-что связано с близостью человека к животному миру.

Не случайно во время сотворения Богом мира в один день с человеком были сотворены именно животные, скот, а точнее, домашний скот, если переводить соответствующее еврейское слово буквально. Речь ведь идёт об освящении человека в процессе жертвенной трапезы, а жертвенное мясо предварительно освящается Богом; то, посредством чего человек освящается, должно быть чем-то человеку близким даже физически — между тем человек всё-таки по природе животное, а не растение.

Жизнь или, по библейскому выражению, «душа» животного в крови, как и «душа» падшего человека — она после грехопадения тоже уходит в кровь, становится подобной «душе» животного. Животное и падший человек разделяют общую жизнь, она у них во многом похожа. А еще падший человек получил от Бога право и власть есть этих самых животных. Вот поэтому освящённое мясо — самый простой способ освятить человеческую природу.

Человеку достаточно лишь съесть освящённое мясо — и дело сделано. В том, конечно, случае, если человек обращается к Богу с молитвой — не случайно же перед тем, как заколоть жертвенное животное, приносящий жертву возлагает руку ему на голову. Возлагая руку, человек молится — молитвой благодарения или молитвой покаяния, в зависимости от того, о какой жертве идёт речь: о жертве мира или о жертве за грех. С хлебной лепёшкой, да и ни с какими другими плодами земли так не получится. Поэтому лепёшки хоть и приносили в жертву, но как бы в дополнение к главному. К тому, что освящает человека, давая ему возможность полноценного богообщения.

Подобно своему учителю, автор послания сравнивает духовный путь с соревнованиями бегунов на стадионе: каждому предстоит свой забег, и добежать до цели может лишь тот, кто будет бежать, не теряя из виду Иисуса, Который опередил всех бегущих, так, что все остальные бегут за Ним, уже достигшим цели (ст. 1–2). При этом он напоминает своим читателям, что события их собственной жизни, которые они воспринимают, как наказание от Бога, вовсе не свидетельствуют о том, что Бог их отверг и им нечего больше надеяться на спасение. Автор послания приводит им в пример Самого Христа, Которому пришлось перенести наказание, которого Он вовсе не заслуживал, но, отвергнув которое, Он не смог бы сделать для ищущих Царства и спасения того, что Он для них сделал (ст. 3–5). Опираясь на традицию, отражённую в Книге Притчей, автор напоминает своим читателям о том, что наказание — не зло само по себе, что оно — часть того, что мы называем сегодня воспитательным процессом, притом часть необходимая, и, поскольку отношения Бога с человеком предполагают и воспитательный аспект тоже, наказание становится неизбежным, иначе отношения между Богом и верными были бы не отношениями отца и детей, а отношениями чужих друг другу людей (ст. 6–11).

Конечно, если иметь в виду приведённую автором аналогию, приходится думать, что речь идёт о гонениях за веру, на что прямо намекает фраза автора «вы ещё не до крови сражались, борясь с грехом» (ст. 4), ведь, говоря о пролитии крови в борьбе, авторы новозаветных книг практически всегда имеют в виду исповедничество или мученичество. Но автор послания привносит новые смысловые оттенки в традиционное выражение. Возможно, это было связано с тем, что некоторые из его современников стали воспринимать гонения и преследования в традиционно иудейском духе не как неизбежность, а как наказание Божие за те или иные грехи, совершённые общиной в целом или отдельными людьми. Автор же прямо говорит им о том, что гонения могут стать и наказанием за грех в том случае, если сами гонимые забудут о страданиях Христа. В таком случае то, что могло бы стать свидетельством, каким оно становилось для свидетелей, понимавших смысл происходящего, оказывалось наказанием для тех, кто искал лёгкого пути, пытаясь избежать того, о неизбежности чего Спаситель прямо и совершенно однозначно предупреждал Своих последователей, притом предупреждал неоднократно. А целью наказания было, в данном случае, напомнить верным о пути, с которого они свернули или готовы были свернуть, забыв о цене, заплаченной Спасителем за торжество того Царства, к которому и они сами приобщились, избрав путь, показавшийся им теперь слишком тяжёлым.