Мысли вслух на30 Декабря 2025

«Ибо всякое творение Божие хорошо, и ничто не предосудительно, если принимается с благодарением, потому что освящается словом Божиим и молитвою». Вспоминаются сейчас в связи с ними слова блаженного Августина: ama et fac quod vis, люби и делай, что хочешь. Родственность этих слов двоякая. И те и другие, будучи взятыми оторвано от своего контекста рождают «дурное толкование» в роде: все можно, все позволено, лишь бы ты с каждым был добрый и всех благодарил. А что это «все можно» в представлении человека падшего – это полная «свобода». На самом деле, тут и правда свобода, но совсем иного рода. В этом вторая грань родственности этих слов. Здесь преблагословенная свобода.

А понять это просто. Мы прибегнем к трем максимам обыденного современного русского языка. Первая: что естественно, то не безобразно. В этом есть свой толк и некая аллитерация на слова: «всякое творение Божие хорошо». Мы можем очень ценить этот несколько руссоистский порыв в сегодняшнем измученном городом человеке. Но оказывается, что некоторые потребности весьма естественны по природе, но запрещены законом. Скажем, отношения до брака, не говоря об адюльтере, тут сложнее, т.к. примешивается еще обман. Так что же? Слышали мы также, как люди приводят эти слова в оправдание своего нежелания поститься. Хотя зачем это оправдывать: пост – это радость, а не обязанность. Вкушайте пищу, вступайте в брак, говорит апостол предыдущим стихом.

Когда человек слышит от священника: я боюсь сказать тебе — все можно, и интерпретирует эти слова как «он не сказал нельзя», такому человеку еще недоступна эта преблагословенная свобода. Он подобен человеку, который сидел в тюрьме долгие годы и все это время бился головой о стены тюрьмы, в отчаянии, что нет того, кто бы его вызволил. И вот приходит тот, кто его выведет, и выводит его. Бывший заключенный оглядывается: какой простор! Иди куда хочешь, разгоняется, бежит, так переполняет его ощущение свободы, но при этом теряет ориентацию от охватившего его восторга и опять ударяется лбом о стену своей тюрьмы уже с внешней стороны.

И наконец еще две максимы обыденного языка: «все можно, но не все полезно» и «все можно, но некоторые вещи можно только один раз». Давайте с осторожностью и умом доверяться мудрости библейской, теологической и просто человеческой. И никакое слово не может дать абсолютного смысла, слова слишком точны, чтобы выражать суть, которая надвербальна. Если мы будем помнить об этом и держаться молитвенно за Бога – мы никогда не впадем в обман.

Отвечая фарисеям, Господь в сегодняшнем евангельском чтении говорит о том, что брак установлен Самим Богом в самом начале сотворения мира и является частью Божественного замысла. Эта мысль была новой и непривычной и для иудеев, и для внебиблейской культуры. Иудеи (и фарисеи в том числе) полагали развод позволительной вещью, но Господь «как власть имеющий» отвергает это постановление Моисеева закона, данное «по жестокосердию вашему».

Внебиблейский мир часто вообще отказывался видеть в женщине человека и считал брак уступкой немощной плоти. Именно поэтому то, что в первохристианских общинах к женщинам относились как к существам полноценным, вызывало в окружающем языческом мире насмешки и подозрения в разврате. В наследии двух тысячелетий христианской истории мы порой встречаем реликты этих представлений, но сила слов Христа такова, что общепринятые заблуждения публики так и не смогли полностью исказить правду.

Сегодня для нас, впрочем, важнее то, что установленный по воле Творца брак заслуживает уважения, как всякое божественное установление и не должен быть попираем в угоду сиюминутным порывам.

Апостол и евангелист Иоанн уже говорил нам о том, что познание Бога непременно должно выражаться в соблюдении заповедей. В соблюдающем слово Божие совершилась, то есть стала в полноте совершенной, любовь Божия. Продолжая свою мысль, в сегодняшнем отрывке апостол говорит о том, какие же именно заповеди он имеет в виду. Ведь иудей может понять его слова как призыв к соблюдению второстепенных заповедей, вроде гигиенических предписаний или постановлений о посте.

Слово апостола звучит со всей определенностью и ясностью. Он подчеркивает, что дает не новую заповедь, но ту, которая от начала была смыслом еще Ветхого завета. В то же время эта заповедь нова, потому что свет Христов делает ее ясной и, главное, выполнимой. И тут нам необходимо прислушаться к его словам. Отсутствие соблазна и жизнь во свете определяется, по словам апостола, только одним — любовью к брату своему.

Существенно, что в данном случае имеется в виду не близкий родственник или брат по вере, но всякий, разделяющий с нами нашу человеческую природу. Это в достаточной мере очевидно исходя из слов, сказанных Христом в конце пятой главы Евангелия от Матфея. Всякий, гневающийся на брата своего, говорит Господь, подлежит суду. Апостол Иоанн выражает ту же мысль словами: кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме. Поэтому, когда мы действуем, движимые нелюбовью, наша ненависть к братьям свидетельствует нам, что сами мы — во тьме.

Что заставило любимого ученика узнать Того, Кто стоял на берегу в утреннем тумане? После Воскресения Христос не привязан к какому-либо конкретному облику или месту, поэтому ученики не узнают Его, как не узнала Его сначала Мария Магдалина, пришедшая утром к гробнице. Что касается нас, то мы и вовсе не знаем, как Он выглядел, какой был у Него взгляд, голос — в этому мы похожи на семерых учеников, для которых Человек на берегу — ничем не отличается от всех остальных.

Но для ученика, «которого любил Иисус», то есть который сам больше всех Его любил, сочетание знакомого эпизода (когда-то они уже ловили рыбу вместе с Ним — см. Лк 5:4-9) и особого чутья, позволяющего узнавать тех, кого любишь, стало возможным узнать Учителя. А ведь возможное одному ученику — возможно и другим, и нам, спустя тысячи лет.

Сохранению наследственного надела в Торе, как видно, придаётся большое значение. Ради этого возможно даже наследование преимущественно по женской линии и запрещается переход родовой земли из одного рода в другой. Тут, несомненно, были исторические причины. В самом деле: вся земля в патриархально-родовой период была общинной, она была разделена между племенами и большими родами, а впоследствии — и между малыми семьями, постепенно выделявшимися из рода. Важно было сохранить эту землю в собственности племени, рода, семьи, тем самым не допуская чрезмерного имущественного расслоения. Тут уже неважно было, по какой линии идёт наследование.

Был, однако, и другой аспект этой проблемы, уже не родовой, а индивидуальный, личностный. С именем, тем более родовым, в те времена было связано очень многое. Глядя на то, как тщательно и даже ревниво оберегали в те времена честь своего рода, своего родового имени, можно было бы подумать, что родовая жизнь для людей тех времён совершенно затмевала жизнь собственную, индивидуальную, личностную. На самом деле, однако, это было не так. Родовое имя было для человека в первую очередь способом самоидентификации, самоидентификации именно личностной, глубоко индивидуальной.

Через родовое имя человек как бы концентрировал в себе всё то, что несёт в себе и что нёс не протяжении веков или даже тысячелетий до него его род, его семья. Конечно, тут могло быть немало не только хорошего, но и плохого — речь ведь идёт о падшем мире. Применительно к древности тут даже можно было говорить о чём-то магическом или почти магическом, о той связи, которая у всех народов породила в той или иной форме культ или как минимум почитание предков.

Однако ведь и Бог тоже знает человека по имени, родовое имя для Него — не пустой звук, а выявление связи его носителей между собой. Тут, конечно, нет места никакому магизму или автоматизму — Бог так не действует никогда. Он, однако, не хочет, чтобы из Его народа исчез хотя бы один род, чтобы хотя бы одно родовое имя оказалось забытым и утерянным. Потому и важны для Него законы сохранения рода, родового имени — и родовой земли, которую Он Сам распределял между племенами, уделяя каждому свой надел.

Видение Иоанна оканчивается словами вестника Божия, который сообщает апостолу, что всё, им увиденное, должно произойти «вскоре» (ст. 6–7). Он настаивает на том, чтобы Иоанн не скрывал того, что ему было открыто, именно потому, что «время близко» (ст. 10). Конечно, речь идёт не о каких-то конкретных сроках, о которых отказывался говорить даже Сам Иисус, ссылаясь на то, что они известны лишь Его небесному Отцу ( 24:36). Речь о другом: наступили времена, когда ничто не отделяет нас от Царства. Мы живём в эпоху наступающего Царства, в мире уже идут те духовные процессы, смысл которых открылся Иоанну, видевшему их завершение. После разгрома в 70 г. н.э. Второго Храма начался исторический этап, который можно считать финишной прямой на пути в Царство. Однако сколько времени продлится эта финишная прямая, известно одному Богу, быть может, ещё и потому, что её продолжительность определяется не только Им, но, не в меньшей, если не в большей, степени самими людьми. От выбора каждого зависит, сколько времени понадобится для того, чтобы настал день, когда можно будет подвести итог. Не случайно Иисус снова напоминает Своему апостолу о выборе между путём праведности и путём греха, выборе, который предстоит каждому и который теперь, в эпоху наступающего Царства, важен не меньше, чем прежде (ст. 11–17).

Не случайно говорится в книге и о том, что к ней не следует ничего прибавлять, равно, как не следует ничего и убавлять от неё (ст. 18–19). В самом деле, каждому известны те многочисленные интерпретации Книги откровения, которые нередко лишь искажают её духовный смысл, сводя всё к «страшилкам» в духе и стиле столь распространённого сегодня в литературе и в кино катастрофизма. Такого рода литература, впрочем, появилась не сегодня и даже не вчера, пугать читателя устрашающими «апокалиптическими» картинами любили и авторы прежних времён. Немало подобного рода литературы существовало и во времена, когда получил своё откровение Иоанн (а произошло это в 80-е или в 90-е гг. I в. н.э.). Между тем, такие книги нисколько не помогают читающим их духовно подготовиться к тем событиям, о которых говорится в Книге откровения, они лишь будоражат и пугают читателя.

Главной же задачей Иоанна, записавшего то, что он увидел, было духовно сориентировать и подготовить верных к тем новым вызовам, с которыми им предстояло столкнуться во времена, в которые им предстояло жить, во времена борьбы и противостояния Царства с силами тьмы, которое далеко не всегда выглядит так эффектно, как показано в мистических триллерах, но которое не перестаёт от этого быть менее серьёзным или страшным. Книга откровения — не «страшилка», она была написана для того, чтобы стать картой и компасом для тех, кому важно не сбиться с дороги, ведущей в Царство, и не обманываться на счёт тех, кто пытается помешать верным двигаться к цели.