Мысли вслух на5 Декабря 2025

Как видно, уже в первохристианскую эпоху в Церкви были люди, уверенные, что христианам «всё можно». И апостол, полемизируя с этим широко распространённым взглядом на духовную жизнь, откликается: «всё можно» — да; но не всё полезно. «Всё можно» — конечно; но не всё служит созиданию. Соответствующее греческое слово означает буквально созидание или постройку дома, и предполагается, что речь идёт не об одних стенах. «Всё можно» звучит, как лозунг полного освобождения от всего, что связывает и ограничивает человека в непреображённом мире. Похоже, выдвинувшие его люди поняли и запомнили лишь одно: Царство Бога — Царство свободы. О том, чем эта свобода наполняется, они, вероятно, не особенно задумывались.

Возможно, ситуация усугублялась своеобразными «харизматическими» взглядами некоторых новообращённых, которые, впервые пережив реальность Царства и почувствовав, что такое благодать, решили, что от греха они теперь свободны и могут делать всё, что угодно, без всякого духовного вреда для себя: ведь, как они, вероятно, были убеждены, непреображённый мир со всем его злом больше над ними власти не имеет. Павел же напоминает им, что всё не так радужно, как может показаться в первые дни после обращения или в моменты духовного подъёма. Впереди долгий путь, путь внутреннего, духовного созидания, того выстраивания внутренней и внешней жизни, который предполагало понятие внутренней Торы.

И на этом пути борьба с грехом неизбежна: ведь путь в Царство ещё не закончен, он только начинается. И само созидание Царства (то самое созидание, о котором апостол говорит, что для него полезно не всё) тоже тогда ещё только начиналось: ведь речь идёт, в сущности, о первых двух поколениях христиан. А ведь путь каждого отдельного христианина завершается окончательно лишь в день полного преображения мира, в день возвращения Спасителя и торжества Царства. И апостол не устаёт напоминать о том, что христианство не «благодатная» расслабленность, а напряжённая духовная работа и созидание Царства, без которого христианская жизнь теряет всякий смысл.

Опыт показывает, что эта притча весьма трудна даже для утвердившихся христиан. Образ царя, как он описан в притче, указывает явно по знакомой нам уже мессианской библейской символике на Всевышнего Судию, а сама ситуация очень похожа на Последний Суд. Но сам этот образ ничего, кроме неприятия, отторжения и животного страха вызвать не может: жестокий, нелюбимый народом, алчный... и все это он подтверждает своими собственными словами и делами. Но так ли это в действительности, что это за образ на самом деле, кто есть его истинный прообраз, и если это всего лишь образ, то на чьем сознании он отпечатан?

Обратим внимание на слова: «Твоими устами буду судить тебя, лукавый раб». Мы должны надолго задержать здесь свое внимание, чтобы правильно прочесть идущие следом слова: «Ты знал, что я человек жестокий, беру, чего не клал, и жну, чего не сеял». Когда мы прочитываем эти слова в обычном темпе, мы, как правило видим в них всего лишь подтверждение тому, что мы и так видим: что царь этот алчен, что народ его не любит, что несогласных он велит казнить пред его лицом. Так вот все это вписывается в один образ и затвердевает в мозгу, а слова «твоими устами» по-настоящему оказываются незамеченными. А вот если прислушаться к ним, то картина мгновенно кардинально меняется. Это всего лишь представление одного нерадивого раба о царе, причем представление, которое ничего хорошего сделать ему не помогло.

Нам скажут, а как же представление всех «граждан», посылавших посольство и не желавших иметь такого царя? Но ведь это тоже только их представление. И наконец, но он сам говорит: «избейте их пред лицом моим». Однако подумаем, может быть, это всего лишь указание на известные слова псалма: Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих (Пс 109:1) или на слова другого псалма: «Я помазал Царя Моего над Сионом, святою горою Моею; возвещу определение: Господь сказал Мне: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя; проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе и пределы земли во владение Тебе; Ты поразишь их жезлом железным; сокрушишь их, как сосуд горшечника» (Пс 2:6-9)? Тогда это действительно лишь указание на Судный день.

На самом деле, здесь очень важный момент. Что часто подтачивает нашу веру, что заставляет нас страдать в смущении и сомнении? Часто мы видим, как люди, которые лучше всех, казалось бы, должны знать Бога, говорят нечто, что нам кажется полной дичью. И нас это смущает. Но мы не должны забывать, что это всего лишь их о Нем представление, хотя нам порой кажется, как и при чтении этой притчи, что оно такое очевидно соответствующее действительности. Заметим, наконец, что представление некоторых людей, упомянутых в притче, о царе мы так и не узнали. Представление людей, которые просто взяли и заработали деньги. Что они думают о царе? Этого мы не знаем.

Когда фарисеи и книжники упрекают Христа за то, что Его ученики не соблюдают старинных обрядов (Мф. 15:1-20), Он цитирует первый стих сегодняшнего чтения из пророка Исайи: «Этот народ приближается ко Мне устами своими, и языком своим чтит Меня, сердце же его далеко отстоит от Меня». Для фарисеев, хорошо знакомых со Священным Писанием, эти слова звучат суровым обличением: они сразу вспоминают продолжение слов пророка, которое евангелисты не включили в свой рассказ. А пророк говорит: «и благоговение их предо Мною есть изучение заповедей человеческих». В этом вся суть: вместо благоговения перед Богом, мы можем переносить наше благоговейное отношение на то, что думают о Нем люди, а это далеко не одно и то же.

Поразительно, между тем, продолжение слов Господних. Важно обратить внимание не это пророчество Исайи уже потому, что это даст нам возможность лучше понять Христа. Господь говорит через пророка, что народ Его вместо поклонения сердцем, поклонения в Духе и истине, чтит Его устами и предпочитает человеческую ограниченность. Наш инстинкт ждет далее предупреждения о суровой каре, которая постигнет людей за такую подмену. Господь же говорит: «еще немного, и... глухие услышат... и прозрят глаза слепых...». Он говорит, что искупит Авраама, и потомки его будут благоговеть пред Богом Иаковлевым. В глазах Господа важно, что Он Сам исправит наши заблуждения, что мы сможем приблизиться к Нему сердцем. Поэтому все это слово — пророчество о Христе.

Фарисеи и книжники привели к Иисусу женщину, взятую в прелюбодеянии, чтобы в очередной раз испытать Его благонадежность. Если Он предложит побить ее камнями, то нарушит римское право, если предложит отложить дело до суда, то пойдет против закона Моисея. Для них это просто юридическая задача, которая имеет какое-то логическое решение.

Но Христос переводит эту задачу из области отвлеченных рассуждений в конкретную реальность. Он предлагает тем, кто привел эту женщину, перестать быть безликими свидетелями и вспомнить, что они сами обыкновенные люди из плоти и крови, со своими достоинствами и недостатками. Господь предлагает каждому заглянуть в свое сердце, и лишь не найдя в нем греха, осуждать или не осуждать ее.

И как только проблема перестает быть абстрактной, а становится личной, отпадает потребность в ее разрешении. Когда человек встречается с бездной собственного греха, ему становится не до пороков ближних, и он уходит. Но именно в этом одиночестве и становится реальной встреча с Богом. Именно тогда можно услышать: «и Я не осуждаю тебя. Иди и больше не греши».

В Книге Чисел нередко повторяются те же нормы и правила ритуальной чистоты, которые мы находим в Книге Левита, и описание того же порядка жертвоприношений. В Книге Левита, впрочем, они даны в порядке более систематическом — в Книге Чисел же соответствующие правила и предписания оказываются разбросанными по разным её главам и включены в контекст исторических событий, связанных с путём народа от Синая к земле обетованной. Можно было бы сказать, что тут перед нами история Торы, история появления тех или иных предписаний, которые в Книге Левита даны систематически в виде, удобном для повседневного использования этих текстов священниками. Есть, однако, и ещё кое-что, выходящее за рамки истории как таковой.

Книга Чисел помимо прочего даёт нам увидеть, как Тора входит в историю, а история порождает Тору. Побивание камнями за нарушение шаббата — что это? Ненужная и бессмысленная жестокость? Чрезмерное религиозное рвение? Тупой формализм? В каких-то условиях — несомненно. А в условиях военного лагеря? Вопрос неоднозначный. Военная дисциплина есть военная дисциплина, в армии, особенно ведущей военные действия, всё намного жёстче, чем в мирной жизни. Тут послаблений быть не может — действовать на «авось» в надежде, что всё обойдётся, в военное время нельзя. Тора, стало быть, предельно строга? Возможно. По крайней мере, тогда, когда в этом есть необходимость.

В других ситуациях бывает иначе. Во времена Маккавейских войн, к примеру, строгое соблюдение шаббата стоило жизни некоторым из восставших — они отказывались воевать, не потому, разумеется, что Бог запрещает брать в руки оружие, а потому, что шаббат исключает всякую активность. И тогда же, во время Маккавейских войн, было постановлено: участие в военных действиях во время войны нарушением шаббата не является, ведь тут речь может идти о человеческой жизни, которая важнее ритуальных запретов.

Тора не ставит жизнь в жёсткие внешние рамки, она формирует её изнутри, поддерживает её, как своего рода духовный скелет, без которого жизнь человека растечётся, подобно студню. Конкретные же её проявления могут быть разнообразны, как сама жизнь, которую она направляет.

Как видно, Суд для мира оказывается не просто катаклизмом и не наказанием самим по себе, а, в первую очередь, провозвестием. Сам образ ангелов с трубой (ст. 6), несомненно, восходит к обычаю трубить во время праздника Йом-кипур, который является, прежде всего, днём суда и покаяния, в шофар (особого рода священный рог), что призвано напомнить каждому верующему еврею о Суде и о необходимости быть готовым к нему. И вот теперь вестники Божии возвещают, что день Суда наступил, уже знакомым трубным звуком, который, конечно, по масштабности не сравнить со звуком земного рога. Но провозвестие может быть разным: о Царстве может свидетельствовать и пронизывающая его любовь, и сила Божия, которую оно в себе несёт. Для тех, кто готов принять, дыхание Царства становится дыханием Божией любви, будь то человек, камень, дерево или животное. Конечно, на любовь Божию человек и камень ответят по-разному, но ответ будет непременно. Для тех же, кому Царство не нужно, кто его не хочет и ему противостоит, его дыхание оборачивается силой Божией, тем огнём, действие которого, конечно, может преобразить природу тварного мира так же, как действие любви, но уже не без потерь и не без разрушений, хотя бы потому, что грех и зло, которыми пронизан падший мир, с жизнью Царства не совместимы никак, а потому в процессе преображения мир должен быть от них очищен, притом очищен против воли тех, кто принёс их в мир, будь то люди или падшие духи.

Неудивительно, что это очищение оборачивается для мира катаклизмом, затрагивающим все основные известные древним начала мироздания: землю (ст. 7), море (ст. 8–9), реки и источники, олицетворявшие животворную силу мироздания (ст. 10–11), и небо, то видимое небо, которое для всякого язычника воплощало само мироздание, вечное и незыблемое, как годовой круговорот небесных светил (ст. 12).

Книга Бытия рассказывает нам о сотворении космоса, который был призван противостоять той разрушающей силе хаоса, которая вторглась в мироздание на «второй день» творения, рассказывает о суше, появившейся из вод мирового океана, о деревьях и траве — символах жизни в её вселенском, космическом измерении, о круговороте небесных светил, вернувшим миру тот незыблемый порядок, который Бог обещал Ною сохранить до конца времён ( 1:9-19). И вот теперь, в день Суда, всё рушится не потому, что Бог разочаровался в Своём творении, а потому, что испорченный грехом мир иначе не переделать, зло слишком глубоко въелось в его плоть, так, что без кардинальных мер, подобных сложной хирургической операции, теперь не обойтись. Но это ещё не самое страшное: вестник Божий предупреждает о том, что в день Суда мир ждёт ещё кое-что похуже самых жёстких действий, предпринятых Богом для его очищения (ст. 13).