Мысли вслух на27 Декабря 2025

Потребность в воде — одна из самых основных для жизнедеятельности человеческого организма. Это особенно хорошо знают люди, живущие в жарких и сухих местах, подобных Израилю. Там, например, в наши дни в обязанности полицейских входит проверять, есть ли у туристов, осматривающих местные достопримечательности, с собой запас питьевой воды. И вот сегодня мы читаем, как Иисус вроде бы обещает решить эту проблему раз и навсегда: та вода, которую Он может дать, способна умножаться в человеке, подобно хлебам, накормившим тысячи человек. Более того, эта вода обращает человеческую жизнь в жизнь вечную. Самарянка, услышавшая это обещание Иисуса, воспринимает его совершенно буквально и просит о такой воде (позже Иисус обратит похожие слова Израильтянам, и их реакция будет несколько иной — Ин. 7:37-43).

Но о воде ли говорит Иисус? В 7-й главе Иоанн поясняет: «Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него», — потому что именно Дух творит подлинную жизнь и соединяет ее с вечностью. Понимаем ли мы, в чем мы действительно нуждаемся для нашей жизни, а не «жизнедеятельности организма»? Ищем ли мы этого, просим ли об этом?

Обычно люди, делающие свои первые шаги в познании Писания, радуются видимой понятности этого текста. Как хорошо, думают они, «возносящий себя смирён будет, и смиряющий себя вознесён будет». И изо всех сил стараются познать науку смирения. Но вскоре они обнаружат, что смирение не такая простая вещь. Что смирение бывает внутреннее и внешнее. Что есть смирение как антитеза наглости, а есть как антитеза дерзновению.

Казалось бы, идеал смирения — Божия Матерь: «...да будет мне по слову Твоему ( 1:38)». Но ведь к ней мы обращаемся со словами: «Радуйся, смертных к Богу дерзновение» (Акафист Богородице, икос 3). Иными словами, мы должны понимать, что такое истинное смирение, которое во благо время сменяется истинным дерзновением, а что есть желание возвыситься, неважно перед людьми или перед Богом, ради возвышения своей собственной персоны. Здесь все не так просто, как кажется на первый взгляд. Будем размышлять об этом молитвенно.

Свидетельствуя о Христе, Иоанн вместе с тем свидетельствует и о Царстве. Иначе и не может быть: они неразделимы. Само явление Сына связано с тем, что невидимая, недосягаемая прежде Божья жизнь, жизнь небесного Отца становится видимой (ст. 2). Видимой через конкретного Человека и в конкретном Человеке, Которого можно пощупать руками и рассмотреть так же, как можем мы рассмотреть и пощупать всё, что есть в нашем мире (ст. 1). И через это стать частью Царства, приобщиться той жизни, которой живёт Отец и которую во всей полноте несёт в Себе Сын (ст. 3). Это и есть христианство. Иоанн не случайно говорит о полноте радости (ст. 4; Синодальный перевод называет её «совершенной радостью»). Речь идёт о той радости, которая связана с присутствием Божьим в жизни человека или общины. Об этой радости знали, конечно, и до прихода Христа.

Но вот полноты её в дохристианские времена не знал никто. И дело тут не в том, что она никогда и никем не переживалась в полноте, и даже не в том, что всякая радость вместе с жизнью тогда завершалась шеолом, миром теней, царством мёртвых, которое уравнивало всех. Дело в том, что дыхание Божье, дыхание Царства не могло вместиться в полноте ни в одном человеческом сердце — и потому не могло раскрыться миру изнутри, так, чтобы быть доступным каждому ищущему.

Извне это дыхание долетало, и в мире во все времена были люди, которые его ощущали. Но полностью преобразить наш мир, вернуть его в то состояние, в котором он мог бы снова стать частью Царства, как было до падения, можно только изнутри. И Спаситель, придя в мир, приносит в него Царство. Во всей полноте, теперь доступной каждому ищущему и готовому довериться Ему.

Но приобщиться жизни Царства означает не только прикоснуться к ней внешним образом. Это означает также впустить её внутрь. Сделать так, чтобы наше сердце стало той дверью, через которое дыхание Царства входит в мир. Падшему человеку это не по силам. Но можно отрыть своё сердце Христу, впустить Его в свою жизнь, и тогда Он сделает наше сердце той дверью, через которое дыхание Царства ворвётся в мир так же, как когда-то оно ворвалось в него через открытые окна Сионской горницы. Тогда наша жизнь и станет до конца христианской — мы будем жить Царством и в Царстве.

Распятие и смерть Иисуса — не просто момент Его биографии, а поэтому, описание этого события — не просто один из рассказов о Его жизни. Это — свидетельство. Евангелист несколько раз указывает на свидетелей казни: любимого ученика, Марию, других женщин, тех, кто «засвидетельствовал», чье «свидетельство истинно». Иоанн хочет перенести нас на место распятия, чтобы и мы могли вместе с ним стоять у креста, подтверждая правдивость его рассказа другим ученикам.

Зачем нужно это свидетельство, зачем цитаты из Закона и пророков? Неужели мы сомневаемся, что Человек, живший две тысячи лет назад умер? Конечно, нет. Значит, свидетельство Иоанна — это не свидетельство о смерти, а свидетельство совершившейся победы...

Границы обещанной Им народу земли Бог определяет абсолютно чётко, так, что, знай мы точное расположение упомянутых в тексте географических пунктов, её и сегодня можно было бы провести на местности с точностью до сотен метров. Такая точность может показаться почти неправдоподобной, и всё же Бог именно так проводит границу той земли, на которой предстоит жить Его народу. Он же выбирает и тех людей, которым придётся в своё время, уже после завоевания, разделить землю между племенами.

Такая тщательность заставляет задуматься. Вопрос о границах, об их изменении, о завоеваниях разными народами разных земель и о последствиях этого всегда был актуальным, и прежде всего в контексте представлений об «исторических правах», «законных границах», аннексиях и правах завоевателя и прочем подобном, на что обычно ссылались как победители, так и побеждённые.

Между тем для Бога вопрос о границах и их перемещениях никогда не был вопросом формальным и чисто юридическим. Как, собственно, и вопрос о «правах человека» вообще, по крайней мере, в том смысле, в котором его обычно ставят в наши дни. Просто потому, что ни у отдельных людей, ни у народов нет никаких неотъемлемых прав. Разумеется, сам человек может думать, будто они у него есть, но при первом же столкновении с природой ли, с обществом ли он очень скоро понимает, что и природа, и социум знают лишь одно «право»: право сильного.

Альтернативой этому праву может быть лишь любовь, но она не свойственна ни природе, ни падшему обществу, она есть лишь у Бога. Для Бога же важна только динамика отношений — будь то с отдельным человеком или с целым народом, поскольку можно говорить об отношениях с Богом целых народов. Бог ведёт каждый народ, ставя каждому народу свою историческую задачу и предлагая ему оптимальный с Его точки зрения исторический путь так же, как ставит он свою духовную задачу каждому человеку, предлагая и ему оптимальный путь, духовный и жизненный.

То, что народ имеет и то, как он этим распоряжается, зависит от того, какой путь он выбирает и насколько этот путь соответствует Божьему о народе замыслу, так же, как и то, что принадлежит отдельному человеку и то, как он распоряжается ему принадлежащим, зависит от того, какой путь выбирает человек и насколько его выбор соответствует Божьей воле.

Если путь отдельного ли человека, целого ли народа далёк от Божьего замысла, война неизбежна, и тогда вопрос о том, кому и что принадлежит, будет определяться по результатам этой войны. Если же народ или человек движется вслед Богу шаг в шаг, все границы Бог определит Сам. Для Него они, собственно, уже определены, и Он открывает Своё определение Своему народу. Дальнейшее зависит уже от самого народа.

Книга откровения завершается описанием нового, преображённого мира, духовным центром которого становится небесный Иерусалим. Как видно, преображение природы и явление небесного Иерусалима оказываются двумя сторонами одного и того же духовного процесса, которым завершается первый этап истории Царства, целиком включающего в себя преображённый дыханием Божиим мир. По-видимому, речь идёт именно о первом этапе, за которым, вероятно, последует иной, новый, содержание и смысл которого пока остаются для нас тайной. Очевидно лишь, что жизнь с наступлением Царства отнюдь не останавливается в своём развитии, она только принимает некие новые формы, пока для нас малопонятные. Ясно одно: упомянутые Иоанном «новое небо» и «новая земля» предполагают полное обновление творения, качественное изменение самой природы нашего мира. Об этом же свидетельствует упоминание апостолом моря, которого «больше нет» (ст. 1).

Море в библейских книгах символизирует обычно хаос, а также силы, за ним стоящие и его породившие, силы, противостоящие Богу и стремящиеся разрушить созданный Богом мир. Неудивительно, что в новом, преображённом мире места этим силам больше нет. А центром нового мира оказывается Иерусалим, что и неудивительно: ведь именно с Иерусалимом и Храмом связано то Присутствие, которое сделало еврейский народ народом Божиим. Не случайно и в видениях Иоанна Престол нередко обретает черты и формы Храма или Скинии. Теперь же, после преображения, Престол становится духовным центром преображённого творения, его смыслом и средоточием. Символом этого средоточия и становится «новый Иерусалим, сходящий от Бога с неба» (ст. 2).

В новом мире, наконец, исполнилось то, что приоткрывалось в видениях великим пророкам Израиля: исчезла пропасть, прежде разделявшая Бога с Его народом, пропасть, связанная не столько с несопоставимостью Бога и человека, которая для Бога преодолима, сколько с греховностью человека, преодолеть которую может только он сам через раскаяние и обращение. И теперь, когда грех человека и зло мира исчезли, уже ничто не мешает той полноте богообщения, которой так желали праведники и свидетели Божии (ст. 3–4).

Богообщение же это, как видно, включает в себя уже не только человека, но и всё творение, ставшее намного восприимчивее к духовным воздействиям. Прежде мир, пронизанный злом, едва на них реагировал; теперь он, очевидно, стал отзывчивее к воле Божией, а вместе с тем и более зависим от Его воздействия. «Творю всё новое» (ст. 5) относится, вероятно, не только к факту обновления и преображения творения, но и к самому его существованию: теперь ещё больше, чем прежде, оно определяется тем дыханием Божиим, которым пронизано Царство. Мир существует, постоянно обновляясь под воздействием своего Творца, и если прежде это было скрыто, то теперь именно явленная каждому духовная свежесть и новизна творения свидетельствуют о Боге не менее ярко, чем прежде свидетельствовала о Нём праведность верных. Так в новом, преображённом мире свидетельство человека сливается со свидетельством обновлённой действием дыхания Божия природы.