Мысли вслух на1 Мая 2025

Этот эпизод Преображения Господня вдохновлял многих богословов, проповедников и иконописцев. То, что Христос явил Свою славу ученикам, — это очень важный момент в отношениях между Богом и людьми. Бог еще раз подтверждает сказанное Им через пророка Амоса, что Он ничего не делает, не открыв Своей тайны людям. В этом чуде Иисус дает ученикам увидеть Его преображенный вечной славой лик, так чтобы у них была потом возможность узнать Его в воскресении (не Его вина, что ученики пали на лица свои). А явление Илии и Моисея, беседующих с Христом, позволяло ученикам лучше понять слова Иисуса: «У Бога все живы» (ср. Лк. 20:38).

Но кроме того, здесь Бог повторяет Свое свидетельство о Сыне — совершенном Сыне совершенного Отца. Совершенство отцовства — в любви Отца к Сыну. Совершенство сыновства — в послушании Сына благой воле Отца. Поэтому в Сыне явлено все благоволение Отца, в Его жизни раскрывается воля Божия о всех нас, и из этого вытекает: «Его слушайте»

Перед нами пример молитвы первых христиан. Как открыты их сердца Господу, как прямо взывают они к Своему Творцу. И это возможно, потому что сейчас они принадлежат Иисусу и идут за Ним, оставляя все нечистое в стороне. Нет стены греха, заслоняющей их от Его света. И нам Господь в нашем крещении Духом Святым дает возможность сломить эту стену с Его помощью, обрушив на нее всю радость и ликование Воскресения.

Но, как бы то ни было, затем следует путь, и путь с препятствиями, потому что "враг не дремлет". Вот и апостолы, объединенные Одним и в одно, приносят Отцу происходящее вокруг, прося "всей смелости" говорить слово Божие. И они просят этого не несмотря на то, что Он обещал: "...не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас", - а именно благодаря этому. Так и нам Слово Божие дано для того, чтобы направлять нашу молитву и подкреплять веру в Его силу и милосердие.

Говоря о традиционной Синагоге, следует иметь в виду, что и в духовном, и в религиозном отношении она отнюдь не была однородной. Свидетельство тому — выступление в Синедрионе одного из известнейших учителей Торы того времени, Гамалиэля (Гамалиила), имевшего множество учеников, среди которых был, между прочим, и Шауль (Савл), будущий апостол Павел. Гамалиэль принадлежал к школе Гиллеля — одной из двух главных богословских школ той эпохи (второй была школа Шаммая). Гиллель, живший примерно за два века до описываемых событий, главное внимание обращал на опыт прямого, непосредственного богообщения, которое, как он учил, было доступно каждому ищущему, если только этот ищущий был готов следовать Торе.

Речь шла, разумеется, не только о внешней Торе, но и о Торе внутренней. Гиллель не был религиозным формалистом, главным в духовной жизни он считал вдумчивое молитвенное чтение Торы, непрерывную внутреннюю молитву и внимание к своей внутренней жизни, к тем интенциям, которые определяют качество духовной жизни человека и её направление. Традиционных форм иудейской религии он, конечно, не отвергал, но смотрел на них лишь как на религиозную оболочку для главного, для собственно духовной жизни.

К этой школе принадлежал и Гамалиэль, воспринявший, судя по свидетельствам современников, её лучшие черты. Он-то и выступил в Синедрионе в защиту нового движения. Сам Гамалиэль, конечно, христианином не был, хотя впоследствии в христианской среде и ходили легенды о его обращении ко Христу. Но он был духовно достаточно чуток для того, чтобы понять, что тут, возможно, речь идёт о действии Божьем. И тогда он посоветовал храмовой верхушке и синагогальным лидерам не спешить.

Просто оставить в покое этих новых мессианистов и посмотреть, что будет дальше. И привёл весомый аргумент в пользу такого решения, указав на другие мессианские движения, закончившиеся ничем (а движения такие в те времена в Иудее вспыхивали нередко). Для властей это был беспроигрышный вариант: если новое движение подобно прежним, оно само и закончится, а если нет… что ж, тогда придётся думать, как быть дальше. Пока же можно было не волноваться. Так и было решено поступить: апостолов наказали за формальное неподчинение запрету Синедриона проповедовать новое священное имя и отпустили. И стали следить, что будет дальше.

Для слушателей евангелиста Матфея закон Моисея — не просто свод непонятных правил и установлений. Матфей приводит слова Господа Иисуса о том, что «скорее прейдут небо и земля, чем одна черта из закона» (Мф. 5:18). В чем же тогда состоит противостояние Христа и фарисеев?

Похоже, для фарисеев закон — это набор заповедей, делая которые, человек может угодить Богу, стать к Нему ближе, исполнить Его волю о человеке. Таков подход вообще всякого религиозного сознания, для которого суть отношений Бога с человеком заключается в совершении неких действий, которые Бог предписывает людям исполнять. Знакомый подход, не правда ли? Что же говорит о законе Христос? В Его толковании любовь к родителям оказывается выше подаяния на храм, чистота сердца — важнее чистоты рук. Вот к чему направлен Моисеев закон. Тогда, чтобы жить по закону Божьему? нужно быть более внимательным к сердцу, к отношениям с Богом и людьми, чем к исполнению законов или правил.

Слова Иисуса о свече, которую не прячут под колпаком, и о том, что дано будет тому, кто имеет, связаны между собой самым тесным образом — не случайно в евангелии они стоят рядом. На первый взгляд утверждение о том, что даётся лишь имеющему, могут показаться несправедливыми: мы привыкли к тому, что имущие должны помогать неимущим, а тут оказывается, что как раз именно имущие имеют шанс получить что-то сверх того, что они уже имеют, а остальным особенно рассчитывать не на что.

Дело, однако, в том, что законы духовной жизни несколько отличаются от законов жизни физической — как и сам духовный мир во многом отличается от мира физического. В мире физическом отдача всегда предполагает истощение того, кто отдаёт. Если я чем-то делюсь с другим, у меня становится меньше того, чем я поделился.

В духовном мире и в духовной жизни всё иначе. Иначе не потому, что он состоит из какой-то особой субстанции с особыми свойствами, а потому, что духовный мир отличается от физического непосредственным Божьим присутствием, определяющим его существование. Поэтому потенциал физического мира ограничен, потенциал мира духовного — безграничен. Мир физический ограничен собственной природой, мир духовный, будучи в основе своей воплощением непрерывно длящейся теофании, не ограничен ничем.

Речь, разумеется, идёт не о двух разных мирах — это лишь более-менее условное описание, а о двух состояниях творения, о его, с одной стороны, лицевой стороне, которой он обращён к Богу, а с другой — об изнанке, которой он обращён внутрь самого себя. Привыкнув к отнюдь не предназначенной нам Богом жизни на изнанке мироздания, мы с трудом можем представить себе отдачу как процесс накопления, а не растраты — в духовном же мире, на лицевой стороне мироздания это именно так.

Тут чем больше отдаёшь, тем больше получаешь — ведь отдавать означает включиться в поток той Божьей жизни, которая составляет основу духовного мира. Оттого и нельзя прятать свечу под колпак — если свет есть, он должен быть виден, иначе отдачи не будет. Такая логика нам, конечно, непривычна, но это логика Царства, и Иисус призывает нас жить, следуя ей, а не логике мира сего.

Вновь возвращаясь к теме брака и безбрачия, Павел прямо говорит, что у него нет однозначного решения этой проблемы: откровения от Бога, которое позволило бы ему дать определённый ответ, он, как видно, не получил, и потому вынужден ограничиться лишь собственным опытом служителя Христова (ст. 25). А личный опыт апостола был, как известно, именно опытом безбрачия, которым он и делится со своими читателями. Осмысливая путь безбрачия, апостол исходит из того, что, как видно, имел в виду Спаситель, когда Он говорил о Царстве небесном, которое «приблизилось». Павлу было очевидно, что мы живём именно в те самые последние времена, о которых говорили великие пророки Израиля, а потому идеальным для духовной жизни состоянием человека он считает такое, которое никак и ничем не привязывало бы его к жизни ещё не до конца преображённого мира и к его законам (ст. 29–35).

Апостол прекрасно понимает, что такое реальная семейная жизнь, в падшем мире в любом случае сопряжённая с житейскими и бытовыми проблемами, которых в ином случае можно было бы избежать. В семейной жизни нет греха, но в нашем, ещё не до конца преображённом мире она может стать источником не только радости, но и страданий, и Павел призывает желающих семейной жизни не закрывать глаза на этот очевидный факт (ст. 28). Потому-то апостол и предлагает каждому оставаться в том семейном положении, в котором он оказался (ст. 26–27). Для него важно лишь, чтобы и брак, и безбрачие были не случайностью, а осознанным выбором того, кто решается на тот или иной путь (ст. 36–40).

Никто не обязывается ни к браку, ни к безбрачию, если не чувствует в том или другом своего призвания. Но, решившись на брак, будущие супруги когда-нибудь неизбежно окажутся перед выбором, о котором Павел говорит совершенно ясно: исполнять ли волю Божию («угождать Богу») или предпочесть ей собственный комфорт («угождать мужу», «угождать жене»). По-видимому, именно этот момент и имеет в виду апостол, говоря о страданиях, неизбежных в семейной жизни, если речь идёт о христианской семье: ведь выбор воли Божией в такой ситуации нередко чреват, как минимум, дискомфортом. Но, предупреждая о трудностях, Павел всё же никого не отговаривает от семейной жизни и не пытается предопределить ничьего выбора: путь в Царство каждый проходит сам, и лишь идущий волен выбирать себе спутника жизни на этом пути.