Новость дня на 31 Мая 2004

Сегодняшнее чтение предлагает нам одно из наиболее ясных свидетельств Иисуса о Самом Себе и о Своей миссии. Древние пророки не раз сравнивали еврейский народ, ведомый Богом, со стадом, которое ведёт за собой пастух. И Иисус, как видно, тоже использует этот образ в Своей притче (ст. 1 – 5, 7 – 16). Он говорит о Себе как об истинном Пастыре, подобного которому Израиль не видел и не увидит (ст. 7 – 10).

На первый взгляд, такое утверждение может показаться странным, ведь на протяжении многовековой истории у еврейского народа были и пророки, и подлинные духовные учителя. Но Иисус, как видно, говорит в данном случае не о пророках и не об учителях, а о тех претендентах на роль Мессии, которые в евангельские времена в Иудее действительно появлялись во множестве. Как правило, все такие претенденты призывали народ к мессианской войне, обещая восставшим поддержку свыше - а заканчивались эти восстания появлением римских легионов и очередной кровавой расправой с участниками мятежа. Но вождям подобного рода движений, как правило, обуреваемым религиозным фанатизмом, не было дела до страданий и гибели тех, кого они увлекли за собой: ведь они, как им казалось, делали дело Божие, которое требовало жертв.

Не случайно Иисус сравнивает их с разбойниками, которые приходят лишь для того, чтобы «убивать, грабить и разрушать» (ст. 10). И речь в таких случаях приходилось вести не только о погубленных зря человеческих жизнях, но и о дискредитации самой идеи мессианского Царства, которое в сознании современников начинало связываться с кровью, с безжалостной войной на уничтожение против всех, кто не поддерживал восставших. Неудивительно, что во время большой мессианской войны 70 г. н.э., когда Иерусалим оказался в руках вождей восстания и выдержал довольно долгую римскую осаду, зверства восставших в осаждённом городе, судя по свидетельствам участников тех событий, намного превзошли жестокости римских солдат.

А если, как и бывало чаще всего, восстание, не успев ещё начаться, оканчивалось поражением, самозваные «мессии» нередко скрывались, бросив доверившихся им людей на произвол судьбы. Не случайно в притчах Иисуса появляется образ наёмника, бегущего от волков, нападающих на стадо (ст. 12 – 13). И неудивительно: ведь вождь, опирающийся лишь на свои человеческие силы или на своих соратников, неизбежно терпит поражение перед лицом другой такой же силы, намного превосходящей его собственную. И тогда поведение его определяется уже не внешней, а внутренней силой, которая зависит лишь от отношений проигравшего бой вождя с Богом.

А Царство, которое принёс в мир Иисус, с самого начала не предполагало опоры на внешнее, оно не нуждалось ни в политической, ни в военной поддержке для своего существования и распространения. Более того: сила Царства делала сильным даже того, кто, с точки зрения нашего, еще не преображённого, мира, никак не мог победить и был обречён на поражение и даже на смерть. И Самому Иисусу совершенно не нужна была мессианская война, Ему нужно было лишь дать Царство тем, кто готов был его принять. Но, в отличие от появлявшихся в те времена во множестве «мессий», жизнь Иисуса принадлежала лишь Ему Самому и не зависела от внешних обстоятельств (ст. 17 – 18). Так же, как и Его Царство.

«Потому любит Меня Отец, что Я полагаю душу Мою, чтобы снова принять ее». Сложно понять эти слова, хотя многие проходят мимо этой сложности, сосредотачиваясь на прозрении Иисусом Своего Воскресения. Но сложность в другом. «Потому любит Меня Отец…» А разве любовь Отца не безусловна, разве всякая настоящая любовь не безусловна? Мы любим человека не за то, что он что-то хорошее делает, а просто потому что мы не можем не любить его, и даже если он делает что-то плохое, если мы по-настоящему любим его, мы прощаем, как бы трудно нам это ни было. Настоящая любовь не зависит ни от чего. Но есть существенная разница: я делаю что-то ради того, кто меня любит, потому что я в какой-то мере ответственен за любовь ко мне, она меня к чему-то обязывает, или я делаю что-то, потому что это созидает любовь. В первом случае мы имеем надежное убежище – любовь, которая, мы знаем, будет всегда. А во втором, мы творим любовь сами. Так что же Отец? Неужели Он не любил бы Сына, если бы Тот не принял на Себя Искупления? Конечно, любил бы, ибо Его любовь настоящая, она безусловна. Но Иисус… Ничто преданное, никакая изначальная любовь не обязывает Его поступать так, как Он поступает, Он поступает так потому что Он Сам хочет так поступить, это вольный акт творчества любви.

Иисус обычно не говорил прямо о Своём мессианстве. Но намекал Он на него нередко. И Его слова о Себе как о добром пастыре — тоже намёк. В те времена ведь претендентов на роль Мессии появлялось немало. Ещё во времена Маккавеев, за полтора примерно столетия до прихода Спасителя, начинается новый всплеск мессианизма. Мессианизма политического. Мессию ждут как освободителя сначала от власти светской династии, а потом — от власти римлян. Ждут как великого земного Царя.

А ведь традиционные иудейские представления о Мессии вовсе не предполагали, что Мессией непременно нужно родиться. Им можно было стать так же, как становятся пророками те, кого Бог призвал на пророческое служение. Потому и появлялись лжемесии так же, как лжепророки. А заканчивалось всё в лучшем случае ничем, в худшем же — трагедией. Римские власти политического мессианизма отнюдь не поощряли, а любое массовое движение подавляли быстро и беспощадно. Нередко бывало, что новоявленный «мессия» при этом исчезал, а репрессии падали на рядовых участников движения.

Впрочем, безумцев и авантюристов от мессианизма это не останавливало. Не случайно Иисус называет их «ворами и разбойниками»: настоящими пастухами своего стада они уж точно не были. Оно и неудивительно: ведь и стада эти люди своим не считали. И дело тут не только в том, что они были самозванцами. Дело ещё и в самом характере политического мессианизма. В представлении о Царстве, которое сторонникам такого мессианизма представлялась реальностью тоже чисто политической, а значит, вполне земной. Такое земное царство нельзя было построить без жертв.

Неизбежная война и последующие пертурбации, политические и социальные, без жертв были невозможны. Конечно, всё оправдывалось величием цели. Но погибшим от этого было не легче. И только Иисус принёс в мир Царство, которое не нужно было утверждать силой. За которое не нужно было воевать с властями мира сего. Оно тоже потребовало жертвы — но этой жертвой стал Сам Спаситель. И Он поэтому имел право говорить о Себе, как о настоящем пастухе Своего стада: ведь Он стал дверью в Царство для каждого ищущего и не погубил ни одного из них.