Новость дня на 28 Марта 2015

Мысль о том, что зло — всего лишь отсутствие добра, распространена сегодня довольно широко. И в известном смысле её можно считать глубоко верной: ведь, если Бог творит мир, по слову св. Писания, «вполне хорошим», то зло в нём возможно лишь как искажение, извращение и разрушение созданного Богом. А значит, в известном смысле, зло можно рассмотреть как следствие уменьшения той меры благости, которую Бог вложил в Своё творение. И, конечно, человек, знающий Бога, никогда не стал бы противодействовать Ему и портить созданное Творцом. Если бы, конечно, не одно «но»: порча не обязательно может быть преднамеренной. А может оказаться и преднамеренной, если портящий сознательно стремиться сократить меру присутствия Бога в сотворённом Им мире. Но всё же в основе всякого действия, увеличивающего меру зла в мире, лежит именно незнание Бога. И речь идёт не о сомнении в том, что Бог есть, и даже не о яростном отрицании Его существования. Речь о нежелании впускать Его в свой мир и в свою жизнь. И, парадоксальным образом, в конечном счёте оказывается не так важно, какими намерениями было изначально вызвано такое нежелание: ведь, независимо от намерений отгораживающихся от Бога, объективно их позиция приводит к духовной деградации как их самих, так и ту часть творения Божия, которая благодаря их усилиям утрачивает связь со своим Творцом. А в таких условиях даже хорошие, вроде бы, намерения и начинания могут привести ко злу или злом обернуться. В такой ситуации призыв «не подражать злу» означает, очевидно, не внешнее подражание, не копирование чужих греховных действий, хотя копирование чужого греха, разумеется, ни к чему, кроме греха, копирующего привести не может. Речь идёт о том отношении к Богу, к людям и к миру, которое разрывает все связи, связывающие человека с Богом, и разрушает все его с Ним отношения. Впрочем, то, что начинается обычным подражанием чужой греховности, впоследствии может легко войти в привычку, которую древние не случайно называли «второй природой» человека. А усвоение чуждой себе природы в конечном счёте вполне может сделать человека чужим и себе самому, и Богу. Потому-то, как видно, и предостерегает апостол от любого подражания чужим грехам, от всякого участия во зле. Оно страшно не само по себе, не только потому, что в таком случае человек неизбежно будет грешить и сам, а потому, что извращает саму природу человека, делая её негодной для Царства. А значит, негодной и для спасения.

Хотя послание Иоанна персонально адресовано одному определённому человеку, в нём на конкретных примерах, приведённых для назидания всей общины, показаны проблемы, важные для всей Церкви, поэтому оно справедливо названо соборным. Гаий одобряется за верность истине, проявившуюся совершенно конкретным образом - принятием странствующих братьев. Казалось бы, частное обстоятельство, но оно оказывается принципиальным, поскольку не все братья способны проявлять братолюбие.

Дело не в одном лишь Диотрефе, любящем первенствовать, поступки этого конкретного человека обнажают огромную проблему: среди братьев усиливаются разногласия и распри, к неизбежным разногласиям примешиваются честолюбивые амбиции. Даже странно: ведь ранняя Церковь гонима, использовать церковные связи для того, чтобы сделать карьеру, вроде бы невозможно. Но сила человеческого тщеславия такова, что даже в трудных условиях преследований срабатывает страсть самоутверждения за счёт окружающих. Она настолько сильна, что выражается в стремлении задавить тех, кто вошёл в Церковь раньше, включая одного из первых апостолов.

Гонения от лжебратьев - реальность, многократно отравлявшая жизнь христиан. Но не будем смущаться, рано или поздно правда торжествует. Ведь и потуги Диотрефа оказались тщетными, и мы о нём помним только благодаря упоминанию его имени у того самого апостола, которого Диотреф не хотел принимать, но которого Церковь будет признавать всегда.

Это небольшое послание апостола может показаться малозначительным, по крайней мере, для нас сегодня. Мы ничего не знаем об упоминающихся в нём людях, да и сама ситуация остаётся для нас понятной лишь отчасти. Очевидно, речь идёт о какой-то внутрицерковной или околоцерковной проблеме, притом достаточно непростой. Ясно одно: для Иоанна свидетельством о Христе и о Царстве оказывается, в первую очередь, верность. Верность не идеям и убеждениям, а конкретным людям в конкретных ситуациях. Оно и понятно: ведь христианство — не религия, а жизнь в Царстве, Царство же — не идея и не концепция, а реальность, создаваемая и формируемая в первую очередь именно отношениями.

Отношениями людей с Богом и со Христом, их отношениями между собой, наконец, отношениями Самого Христа с Его небесным Отцом, образующими духовную основу Царства. А в отношениях мелочей не бывает. Они, собственно, из мелочей и состоят. Как и духовная жизнь. И жизнь вообще. Это только кажется, что в жизни и в отношениях важны эпохальные события и судьбоносный выбор. На самом же деле причиной эпохальных событий становится множество принятых в повседневной текучке решений, которых мы за этой самой текучкой порой даже не замечаем. А судьбоносные решения подготовляются решениями отнюдь не судьбоносными, а самыми обычными, повседневными, на которые мы часто не обращаем внимания из-за их кажущейся малозначимости.

То же свойственно и жизни церковной: чтобы содействовать истине, порой достаточно всего лишь открыть кому-то дверь в свой дом, хотя бы ненадолго, а перед кем-то её, наоборот, закрыть. Протянуть кому-то руку — а кому-то руки не подать. Улыбнуться в ответ на чьи-то слова — а на чьи-то отвернуться. Всё это — решения и поступки, не менее значимые, чем те, которые мы считаем большими и важными. Из них и складывается жизнь. Всякая жизнь. И жизнь Церкви. И жизнь Царства.