Бытие (в помощь изучающим Священное Писание)

Понедельник [Быт. I,1-13]

Случилось однажды, что философ-атеист зашел в гости к известному богослову. Было это во Франции в XVIII веке, и богослову только что доставили заказанный им большой напольный глобус.

— Откуда у вас эта замечательная вещь? — спросил философ.

— О, это необыкновенная история — ответил богослов. — Видите ли, этот глобус появился у меня совершенно случайно благодаря особому совпадению под действием стихий.

— Не разыгрывайте меня! — воскликнул философ. — Неужели вы думаете, что я способен поверить в такие басни?!

— Но вы же, — возразил богослов, — верите в то, что наш мир появился совершенно случайно по воле стихий, а это ведь еще менее вероятно.

В этой истории, случившейся двести лет назад, немало иронии. Но есть в ней и нечто большее. Здесь мы сталкиваемся с извечным вопросом: насколько же, в конце концов, «случайна» сама случайность? И если, в самом деле, земной шар мог, то почему глобус не мог? А если не мог ни глобус, ни земной шар, тогда откуда всё это? В сущности, первая глава Книги Бытия — об этом. И ответ, который мы находим здесь, потрясающе однозначен: мир — творение Божие. Замечательная поэма о «шести днях» — это потом; а в начале — Бог, творящий небо и землю. И всё? — Всё! Ответ вызывающий, совершенно не укладывающийся в научные рамки, ответ, утверждающий чудо как основу мироздания — и в этом ответе вся Библия. Мир — это действительно чудо, чудо личного творческого акта, чудо присутствия Того, без Кого мир вообще теряет смысл, — и это, увы, не мизантропия, а правда жизни, к которой с печальной неизменностью приходит человеческая мысль, будь то размышления философа или алкоголика, с тоской глядящего в пустой стакан. Библия предлагает нам чудо сотворения как альтернативу безысходности — что, если попробовать принять её и последовать за логикой библейского автора? Это, конечно, странная и непривычная логика, но в мире много непривычного, и далеко не всё непривычное нам в нём недостойно нашего внимания.

Итак, бытие мира  — это чудо, чудо, совершённое Тем, Кто может и хочет творить чудеса. И мир, описанный в самом начале, в «первый день» творения (хотя одному лишь Творцу ведомо, сколько на самом деле длился каждый такой «день»), действительно достоин своего Творца. Он весь пронизан Божиим светом, и тьме в нём нет места. Больше никаких подробностей — библейского автора не интересует ни физика, ни метафизика; для него важно лишь, что подлинно Божий мир полон света и что в нём нет места тьме.

А далее священный автор рассказывает нам о драме, развернувшейся в самом начале мировой истории, драме, смысл которой мы с трудом можем уловить, потому, что драма эта вселенская и, как все вселенское, она едва постижима для нашего ума. Священнописатель и не пытается изложить все ее детали; он лишь говорит нам о том, что в «первый день» мир был залит светом, который затем померк. Наступил «день второй», и в сотворенный Богом мир вторгся хаос — речь идет о воде, которая на том символическом языке, которым написаны первые главы Книги Бытия, как раз и обозначала этот хаос. Творец полагает предел разгулу стихии, ставя ей четкую и непреодолимую границу — «твердь посреди воды», но вследствие этого и мир становится двойственным, появляется то «двоемирие», которое ощущалось мистиками всех времен и народов. Библейский рассказ о сотворении мира — не благостная сказка; увы, в мире есть злая воля, противопоставившая себя Богу, и библейский автор не считает возможным скрыть от своих читателей эту горькую правду. Но есть Бог, творящий чудеса, и Он творит новое чудо: «сушу из моря» и «траву, сеющую семя». «Суша из моря» на символическом языке священнописателя — это космос, чья гармония восхищала многих философов и поэтов с самых ранних времён, а «трава, сеющая семя» — символ жизни, жизни вселенской, непрестанно обновляющей лицо мироздания. Это — ответ Божий на вызов, брошенный Ему духом тьмы, желающим лишь одного — смерти и разрушения. Противостояние между Творцом и разрушителем оказывается основанием той драмы, в которой в свой срок придётся принять участие и человеку.