Известно, что св. Писание придаёт совершенно особенное значение среди пророков Израиля Моисею и Илии. Значение это особенно резко оттеняется в день Преображения Господня, когда, по слову Евангелия, рядом с Иисусом являются именно эти два пророка (Мф 17:3; ср. Мк 9:4; Лк 9:30). Такое свидетельство, разумеется, не может быть случайным; оно говорит о совершенно особенной их роли в истории Израиля. О встрече Моисея с Богом на Хоребе уже немало было сказано выше. Но эта встреча в жизни Моисея была не единственной; Книга Исхода упоминает ещё одну (Исх 33:17 — 34:10). Замечательно то, что здесь, как и в первый раз, является слава Божия (Исх 33:22) и звучит таинственное имя Божие (Исх 34:5). Но Лик Божий остаётся сокрытым; Моисею открывается лишь прикосновение «руки Божией» (Исх 33:23). Это сокрытие Лика означает, очевидно, не то, что Господь скрывается от Моисея; ведь и двух пережитых встреч хватило на всю оставшуюся жизнь, так, что лицо пророка до конца его дней сияло духовным светом (Исх 34:29-30) (наверное, таким же, как тот, который осиял св. Серафима Саровского во время его беседы с Мотовиловым). Не исключено, что речь здесь идёт о некотором особенном Присутствии, которое открывает себя в том числе и действием посредством природных стихий, быть может, так, как описано это в псалме Давида, где Господь «несётся на крыльях ветра» (2 Цар 22:11) (или «на крыльях духа»; соответствующее евр. канфей руах может означать и это; теофания, дыхание Божие совершенно сливается здесь с действием природной стихии). Такая внешняя теофания непременно должна была быть дополнена теофанией внутренней. И это произошло пять столетий спустя после Исхода: невдалеке от того места, где Господь открылся Моисею, с Ним встретился в это время другой великий пророк Израиля — Илия (3 Цар 19:9-14). Но это было другое время и другая встреча, и гонимому пророку Бог явился не в буре, не в огне и не в землетрясении, как было это пятьсот лет назад; Он явился теперь в «голосе тонкого безмолвия» (3 Цар 19:12; евр. коль дмама дака; в синодальном тексте — «веяние тихого ветра», выражение, появившееся из-за предпочтения синодальными переводчиками текста Септуагинты, с которого и сделан перевод). Это не просто тишина, как отсутствие всякого звука (она обозначается на иврите иным словом); это именно безмолвие, то апофатическое безмолвие, в котором только и может духовно чуткая и мистически одарённая душа услышать голос Божий (невольно вспоминается св. Тереза Авильская, писавшая, что Господь иногда зовёт душу каким-то совершенно невыразимым, пронзительным «свистом»). Звук этого «голоса» и есть подлинное, до конца явленное откровение Имени; теофания становится теперь не только внешней, но также и внутренней, и тогда происходит новое чудо: совершенно невыразимый прежде Голос начинает воплощаться, облекаясь в плоть человеческих слов (не случайно первые записи пророческих откровений начинаются вскоре после Илии).
И здесь мы сталкиваемся с тайной слова — не слова Божия, а слова человеческого. Слово представляет собою основу любого человеческого языка. Все иные языковые элементы и структуры так или иначе с ним связаны и в нём находят своё завершение — даже и те, которые, подобно предложению, превосходят его и включают в себя как составной элемент. Но определить слово исходя из формальных, чисто языковых критериев практически невозможно. Есть языки, где в качестве слова воспринимается целое предложение, а есть и такие, носители которых видят отдельное слово в каждой словоформе. Всё это напоминает нам о том, что слово, даже просто человеческое слово, — подлинно дар Божий. Человек далеко не сразу научился воспринимать слово так, как воспринимаем его мы; для этого нужно было преодолеть магическую тотальность предисторического мышления, перейти от предистории к истории. Слово открывается человеку только тогда, когда он становится вполне человеком; прежде того существует лишь континуум языковых элементов, и человек живёт внутри него так же, как живёт он до времени внутри того мира, который называется «мифологическим сознанием». Слово делает человека хозяином этого мира, которого прежде он был лишь одним из элементов. Произошло это, вероятнее всего, среди тех племён, которые были предками народов семитских, хамитских и арийских; но духовное значение события вышло далеко за рамки одного этноса, затронув, по существу, весь мир: возврата назад, к предисторическому типу языкового сознания, уже не было.
А теперь, во времена Илии, тайна слова раскрывается до конца, и раскрытием этим стало единение слова человеческого со словом Божиим. Вся история пророческого движения есть, в сущности, не что иное, как вслушивание в тот «голос безмолвия», который впервые услышал Илия. А услышать этот таинственный голос значит — дать зазвучать в себе Имени, открывшемуся на Синае, так, что оно становится подлинно хлебом жизни. И тогда Имя начинает звучать и открываться народу Божию в простых человеческих словах, являя свою бесконечную, неисчерпаемую глубину и сохраняя одновременно изначальную простоту, подобно тому, как предвечное Слово, оставаясь простым, несёт в себе бесконечное разнообразие Премудрости Божией. Присутствием Имени в сердце человека совершается подлинное освящение всякого слова, исходящего из сердца во имя Божие, и молитва становится поистине внутренним жертвоприношением, которое теперь может быть дополнено освящением тела через жертвоприношение внешнее. Но присутствие это есть также и воплощение Имени, а Имя это есть не что иное, как откровение Слова, Которое, по свидетельству Евангелиста, «было в начале» (Ин 1:1). Имя открывается пророкам Израиля как слово Божие, непосредственно к человеку обращённое и в человеке воплощающееся, так, что их уже невозможно разделить; но воплощением этим слово не уничтожается и не растворяется, оно остаётся самим собою, очищая и освящая своим присутствием человека, который также до конца остаётся самим собою. О таком очищении и освящении напоминает нам откровение Исайи (Ис 6:6-7). Известен в Библии и образ символизирующего слово Божие свитка, который служитель Божий должен съесть, чтобы получить дар пророчества (Иез 2:8 — 3:4; ср. Откр 10:8-11), дар воплощения того слова, которое, как говорит Апостол, «проникает до разделения души и духа» (Евр 4:12). Это всепроникающее слово знали пророки Израиля и старались вместить его, — вместить невместимое. И настал наконец в жизни Общины Израиля день, когда невместимое Слово вместило Себя в человеческую плоть (Ин 1:14). Но и тогда слово человеческое, освящённое присутствием предвечного Слова, не потеряло своего значения, и слово Того, Кто Сам есть воплотившееся Слово, может очистить (Ин 15:3) и стать предварением совершенного единения (Ин 15:4). И тогда священным Писанием, по слову Апостола, становится сам человек (2 Кор 3:3) — истина, известная уже пророкам Израиля (Иер 31:33-34), но вполне реализованная лишь во Христе. Потому-то Литургия Слова предшествует Литургии Тела и Крови: прежде приобщения к благодатной полноте нужно непременно услышать Слово, обращённое к общине в целом и к каждому её члену конкретно. Потому-то так важна именно Литургия, общее молитвенное делание, ведь общецерковная молитва и есть тот невидимый храм, который освящается прежде всего, — а от него уже и священные сосуды, и иконы, и самые камни храма. Потому-то возможна Литургия без храма, без икон, с минимальным числом священных сосудов (как это было у первых христиан и не раз впоследствии во время гонений), но нет Литургии без соборной молитвы, так что даже один, в отсутствии народа, епископ или священник не может литургисать. А когда Слово воплощается, вместе с Ним начинает приоткрываться и Лик.
Благодаря регистрации Вы можете подписаться на рассылку текстов любого из планов чтения Библии Мы планируем постепенно развивать возможности самостоятельной настройки сайта и другие дополнительные сервисы для зарегистрированных пользователей, так что советуем регистрироваться уже сейчас (разумеется, бесплатно). | ||