Мысли вслух на Рим 14:1-12

Павел всегда с уважением относился к людям, соблюдающим нормы и правила своей религии. Но, с другой стороны, в церковных общинах в те времена было немало таких, кто «не различал дней», язычников, а фактически, просто, выражаясь современным языком, светских людей, для которых никакая религия сама по себе не была интересна. Как тут было поступить? Ведь у людей религиозных такое отношение к религии вызывало, как минимум, недоумение. Но Павел, как видно, не спешит их поддерживать. И это едва ли нас удивит, если мы поймём мотивы, которыми руководствуется апостол. Сам Павел был, конечно, человеком религиозным, он сам говорит о себе, как о «фарисее от фарисеев». Но он отнюдь не абсолютизирует собственную религиозность. И на то есть причины. Если бы религия могла быть спасением сама по себе, если бы она могла открыть своим адептам путь в Царство, апостол, наверное, относился бы к ней по-другому. Но он прекрасно понимает, что, будь оно так, Христу не надо было бы приходить к нам, чтобы нас спасти. А если религия не спасает, если она — дело человеческое, то и относится к ней надо соответственно, как к делу человеческому. Если есть в церкви люди, которым религия важна, это дело их совести, и, конечно, апостол был далёк от того, чтобы бороться с чьей бы то ни было религиозностью. Но он прекрасно понимал и все опасности, которые несёт религия для духовной жизни. А одной из главных опасностей была как раз абсолютизация религиозными людьми своей религиозности, как единственно возможной и единственно приемлемой формы христианской жизни. Такая абсолютизация не только отталкивала людей нерелигиозных, она искажала саму суть христианства, которое при таком подходе превращалось в род новой религии, тем самым выхолащиваясь и теряя свою духовную суть. И Павел выступает резко против — не религии как таковой, а абсолютизации всякой религиозности, в том числе и той, носителем которой был он сам. Избежать же такой абсолютизации можно было лишь одним способом: оставив выбор религии на усмотрение каждого члена церкви. С тем, чтобы каждый сам выбрал наиболее подходящую ему форму жизни в Церкви, а значит, и в Царстве.

В римской церкви бок о бок жили иудео-христиане, строго соблюдавшие все религиозные установления, и недавние язычники. Для ревнителей религиозных обычаев и традиций их соблюдение было неотделимо от самой возможности войти в Царство и пребывать там. Для одних вопрос о кошерной пище был вопросом духовной жизни и духовной смерти, другие относились к нему достаточно равнодушно. Павел же советует оставить спор о тонкостях религиозных установлений, которые, как он считает, вполне могут быть предоставлены на усмотрение каждого.

И дело тут не только в том, что у каждого обретшего Царство свои отношения с Тем, Кто ему это Царство открыл. Дело в том, что религиозность как таковая вообще не имеет прямого отношения к Царству. Для тех, кто уже обрёл Царство, всё оказывается одинаково действенным на духовном пути: религиозные праздники и их отсутствие, еда и воздержание от еды, и даже сама жизнь или смерть, ведь и они в Царстве перестают быть тем, чем являются в этом мире, так что смерть в Царстве оказывается лишь продолжением жизни в иной её форме.

В таком случае споры о религиозных обрядах или, тем более, осуждение тех, кто смотрит на них не так, как привычно людям религиозным, становятся не просто бессмысленными, но и прямо вредными, ведь такие споры нередко приводят к осуждению тех, кто осуждения вовсе не заслуживает. Каждый ищущий Царства и обретший его предстанет на суд Божий и даст Ему отчёт во всём, что сделал. Прежде ещё отчасти можно было судить по внешним, религиозным признакам о духовной жизни человека, так что несоблюдение тех или иных (в первую очередь, основополагающих) религиозных норм могло стать основанием для суждения о духовной жизни и о духовном состоянии человека. Теперь, когда речь идёт уже о жителях Царства, религиозный критерий перестаёт работать вообще. Лишь открытое нарушение заповедей, особенно тогда, когда нарушающий их ни в чём не раскаивается, действительно несовместимо с пребыванием в Царстве. Религиозность же как таковая не имеет для Царства особого значения. Главное, чтобы она не мешала, чтобы не приводила к осуждению тех, кто его вовсе не заслуживает, и чтобы споры о религии не отпугивали тех, кто ищет в Церкви не новой религии, а Царства.

В Римской церкви вопрос соблюдения (или несоблюдения) религиозных предписаний иудаизма стоял достаточно остро: христианская община Рима была очень разнородна. Там должно было быть немало евреев: ведь еврейская община Рима была в Римской империи одной из крупнейших общин диаспоры, и среди римских евреев наверняка было немало принявших Христа.

Но не меньше, вероятно, было в Римской церкви и недавних язычников: Рим был самым крупным городом империи, там было немало интересующихся и иудаизмом, и разного рода новыми духовными движениями, так, что почва для проповеди там была благоприятная. И вот тут-то, когда евреи сталкивались в христианской общине с недавними язычниками, и начинались разного рода коллизии на религиозной почве, в основном связанные с вопросами соблюдения шаббата и кашрута. Для язычников, даже активно интересовавшихся иудаизмом и посещавших синагогу (таких в еврейской среде называли обычно «боящимися Бога»), соблюдение иудейских религиозных предписаний обязательным не было.

И став христианами, они не видели для себя ни смысла, ни необходимости их соблюдать. Для них все дни были одинаковыми, и некошерное мясо с римских базаров они, как и прежде, ели без раздумий и без опасений. Но за одним столом с ними сидели евреи, которые со стола язычника могли позволить себе взять разве что какие-нибудь овощи или фрукты: кошерность всего остального на языческом столе была под вопросом, и правоверный еврей, соблюдающий все заповеди своей религии, не стал бы даже прикасаться к некошерной пище.

То же и с шаббатом, да и с другими иудейскими праздниками: для иудеев тут действовала целая система ритуальных запретов и ограничений, которая у недавнего язычника не вызывала ничего, кроме улыбки. Вставал закономерный вопрос: считать ли соблюдение религиозных норм и предписаний иудаизма обязательным для всех христиан? В принципе, состоявшийся незадолго до написания послания в Иерусалиме Апостольский собор ответил на этот вопрос отрицательно, решив, что язычникам, принимающим Христа, вовсе не обязательно становиться иудеями.

Но на практике вопрос стоял шире: имеет ли религия какую-то ценность для христианина сама по себе? Даёт ли она какие-нибудь преимущества тем, кто её хранит? Павел не отвечает на этот вопрос так однозначно, как, возможно, хотелось бы кому-то из адресатов его послания. Он оставляет его на усмотрение каждого члена Церкви, требуя лишь одного: не навязывать никому своей религии или своей безрелигиозности.

Павел ведь прекрасно понимает, что христианство — не новая религия, идущая на смену иудаизму или каким-то языческим культам, а жизнь со Христом в Его Царстве. Кому-то религия может в этом помочь, и тогда человек волен использовать её для достижения цели, а кому-то она скорее помешает, и такому не надо её навязывать, требуя от него соблюдения бесполезных для него норм и правил. Главное — жизнь в любви Христовой, а остальное лучше оставить на усмотрение каждого. В том числе религию.

Чем отличается существование человека от бытия любого другого тварного существа? В первую очередь, постановкой вопроса о смысле: зачем, для чего я живу? Бессмысленное существование пусто и недостойно человека, и такова же жизнь ради себя самого — это жизнь растения или животного, но не человека. Не всегда человек может сказать, что он уже нашел, определил для себя этот смысл, но сам поиск этого смысла уже наполняет его жизнь содержанием.

И вот мы сегодня читаем, что пишет о своей жизни апостол Павел, нашедший ее смысл на пути в Дамаск (Деян. 9). Для него главное — это отношения с Богом, принадлежность Ему. Именно Бог, сотворивший мир по Своему замыслу, придает и смысл всякому творению, и наше бытие осмысленно, когда оно соответствует этому Божественному смыслу. Тогда и получается, что мы живем не для себя, а для Господа. Ему принадлежит любой момент нашего существования, в том числе и смерть. А это означает, что смерть — не очень важное событие в нашей жизни, потому что она ничего не меняет в самом главном — нашей принадлежности Богу.

Иногда при серьезных разговорах с людьми складывается впечатление, что самое главное событие человеческой жизни — это смерть. Только при столкновении со смертью или при размышлении о ней мы начинаем ценить жизнь и даже, может быть, задумываться о Боге. Для апостола Павла (и вообще в христианстве) все наоборот. На первом месте Бог, Его вечное существование, Его полнота жизни. Следующий по значению факт — это наша принадлежность Ему. И уже в этом свете рассматривается вопрос о нашей человеческой жизни и смерти. И тогда оказывается, что моя физическая смерть ничего не меняет в том, что более значимо: в существовании Бога и в моей принадлежности Ему, — а значит, она не очень важна в моей жизни, она не может ее прекратить. В этом, наверное, и состоит Христова победа над смертью в моем конкретном случае.

"Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает". Осуждение себя - это не выполнение того, что мы принимаем на себя перед Богом. Не осуждать себя в своем избрании - это не оглядываться и не фантазировать. Не предполагать, "что было бы если бы...". Это навык прямого хождения перед Богом в тайне сердца. Это умение вести жизнь терпения и не завидовать тем, кто живет по-другому. Бывает, что мы смотрим на людей, которые не исполняют поста и думаем, что их жизнь легче, веселее, проще. Мы отступаем от своего выбора Христа. Через сомнение и фантазии мы впускаем в свою жизнь лукавство и недоверие Богу.

14-я глава послания к Римлянам часто наводит на довольно грустные мысли. Как ни увиливай, а все же слова апостола Павла в сегодняшнем отрывке из этой главы звучат довольно неожиданно при сравнении с жизнью современных христиан. Точнее, с теми ее принципами, которые мы обычно называем духовностью или духовным стилем. Царство Божие, видите ли, не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе! Спрашивается, почему же в таком случае мы до такой степени погребены под правилами поста, что порой принимаем их за суть своей веры? Про мир тоже неплохо вспомнить, когда мы митингуем против кого-нибудь... А уж слово «радость» кажется нам совершенно чужеродным.

История христианской Церкви до некоторой степени объясняет, как сложилась та «духовность», с которой мы сегодня имеем дело, только говорить об этом неинтересно и бесполезно. Апостол Павел в сегодняшнем отрывке сам, в сущности, объясняет, почему мы принимаем все это: чтобы не подавать другим повод к соблазну. Но есть в его словах одна важная вещь, на которую стоит обратить внимание. Само изобилие наших правил о том, что и как надо делать, показалось бы апостолу и его современникам весьма странным, потому что они знали то, что мы забыли: «все мы предстанем на суд Христов» и «каждый из нас за себя даст отчет Богу».

Забвение этого факта ведет к тому, что ты начинаешь без остановки поучать других. Вероятно, имеет смысл внимательно прислушиваться к словам Христа «кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном» (Мф. 5:19). Может быть, Господь имел в виду не инструкции в школьном стиле, а пример и воодушевление? Это важно, потому что, не думая об этом, ты рискуешь жить в Новом завете, как в Ветхом.

"Ибо ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы уверовали". С момента нашего обращения ко Христу, мы смотрим на мир уже другими глазами. Для каждого что-то меняется в его жизни. И принимая Причастие, мы становимся ближе Христу. Мы принимаем Его и тот путь спасения, который Он нам предлагает. И каждый из нас "будет восставлен, ибо силен Бог восставить его". Мы падаем и поднимаемся на нашем пути вслед за Христом. И нам уготовано падение в глазах этого мира, как путь спасения. Мы сами увидим глубину своего падения в покаянии. И Он восставит нас по милости своей. Восставит в день Воскресения мертвых в Жизнь вечную.

Сегодняшнее чтение из послания к Римлянам — один из самых важных отрывков Писания, если среди них вообще могут быть более и менее важные. Он должен лежать в основе представлений христиан о том, какие средства духовной жизни следует применять и как к ним относиться. Богооткровенная религия на практике отличается от идолопоклонства в первую очередь тем, что средства в ней не становятся целью. На вопрос о том, что нужно делать, чтобы наследовать жизнь вечную, апостол дважды говорит «облекитесь» (ένδύω, endyo означает одевать что-то на себя или всецело предаваться чему-либо): облекитесь в оружие света и в Господа Иисуса Христа. Не «приведите плоть в нужный вид» (вегетарианской диетой или иными средствами), но облекитесь в оружие света. Материальная природа человека требует известного попечения, ее силы нужно поддерживать и ее же нужно обуздывать, чтобы она не становилась главным, но: попечения о плоти не превращайте в похоти. В отличие от стоиков и эпикурейцев, апостол утверждает, что добрая жизнь и мудрое попечение (πρόνοια, pronoia, мудрость, осторожность, забота) о плоти не приводят нас к цели автоматически. Строго говоря, этот текст не приветствует ни бесконтрольности плотской стороны человека, ни умерщвления плоти как главного смысла жизни. Впрочем, в наше время, как и во времена апостола, первая опасность более актуальна, чем вторая.

Второе, и не менее важное в сегодняшнем отрывке: немощного в вере принимайте без споров о мнениях. Апостол утверждает, что не следует нам дискутировать о средствах духовной жизни (конкретно речь идет о посте). Мы отчитываемся в них перед Богом, а не друг перед другом. Между прочим, нельзя не заметить, что на протяжении всей нашей истории, равно как и в настоящее время, исполнить эти слова для многих из нас — непосильная задача. С другой стороны, эта свобода распространяется апостолом на область средств духовной жизни, но отнюдь не на содержание веры, как иногда пытаются это представить.

Наконец, небесполезно услышать слово оригинала: в 1-м стихе 14 главы апостол говорит: «Немощного в вере…». Άσθενής τή πίστει, astenis ti pistei, астеничный в вере. Так и возникает перед глазами, как в зеркале, тощий астеничный персонаж с обескровленной физиономией и вяло повисшими руками. По-русски мы называем это бледной немочью. Вот так мы верим. И вот поэтому сосредоточиваемся на себе, собственной духовной немощи и внешних проявлениях благочестия. Преодолевается это, как известно, только Кровью Иисуса Христа.