Мысли вслух на Быт 18:12

В древности у всех народов дети считались благословением богов. Много детей — большое благословение; бездетность — наказание и проклятие, прежде всего, разумеется, для женщины, но не только: если род пресекался, это (что неудивительно) считалось знаком гнева свыше, который падал на всех. А что, если Бог обещает детей тогда, когда надежды уже давно нет, хотя бы потому, что все мыслимые сроки их рождения уже прошли? Что означает в такой ситуации смех бездетной жены, мужу которой было обещано, что его потомки вырастут в народ, который, когда придёт его время, создаст своё государство на земле, в которую он пошёл? Смех той, которая должна была родить обещанного наследника? Что здесь: радость или горечь? Или уже и не то, и не другое? Наверное, произойди всё описанное несколькими десятилетиями (а может быть, и несколькими годами) раньше, реакцией Сарры был бы гнев, возмущение, или радость, в зависимости от того, хватило ли бы у неё сил поверить в сказанное. Но, видимо, Сарра засмеялась тем смехом, которым смеются тогда, когда уже нет сил ни на что, смехом, который становится теперь единственной реакцией на всё, что происходит в жизни человека, да и на саму жизнь тоже. Когда уже нет сил ни плакать, ни радоваться, жизнь становится смешной, как смешна человеку любая бессмыслица, любой абсурд, если он становится единственной реальностью, к которой все окружающие относятся абсолютно серьёзно. И тогда наступает момент вмешательства Божия в ситуацию. Это он полагает конец абсурду. И этот конец воспринимается, как чудо. Ведь чудо всегда предполагает прорыв подлинной реальности в наш мир, который после грехопадения по-настоящему подлинным не является. А история народа Божия только и могла начаться в настоящем мире. Начаться с чуда. Чуда, далеко не последнего в этой истории.

Сегодняшнее чтение состоит из двух очень важных отрывков. Первый – три Посетителя в гостях у Авраама. Это один из важнейших текстов Ветхого Завета, иллюстрирующий догмат о Пресвятой Троице. Все здесь странно: их трое, но говорит один, разговаривая с ними, Авраам разговаривает с Богом. Именно этот текст стал основой для "Троицы" Рублева, которая признается многими одним из самых убедительных комментариев к тексту.

Второй отрывок - одно из самых первых скрытых мессианских пророчеств. Несмотря на то, что и в древнем мире и сейчас очень сильно понятие коллективной ответственности за зло, Авраам задает сакраментальный вопрос о том, погибнет ли праведник за грехи нечестивых. Несомненно зло Содома и Гоморры, оно очевидно и для Авраама, но в своем разговоре с Богом он спрашивает не о том, какое будет наказание, а о том, есть ли возможность спасения. Как часто нам не хватает живости Авраама в наших молитвах. Он торгуется с Богом до последнего, до тех пор пока Бог своим уходом не открывает ему величайшую истину. Она гласит, что Бог – милосерден. Он готов открыть Аврааму глубину Своего милосердия и прямо указать нам путь, которым это милосердие явится: будет Праведник, Которым спасется весь город.

Встреча Авраама с ангелами всегда вызывала множество вопросов, ответы на которые породили множество самых разных комментариев — и не только литературных: достаточно вспомнить ту же «Троицу» Андрея Рублёва, которая ведь тоже своего рода комментарий к рассказу об этой встрече, только не литературный, а иконографический. Тут надо заметить, что в Библии о встречах с ангелами вообще говорится не так уж редко, хотя назвать рядовым событием такую встречу никак нельзя.

При всей необычности описанных в рассказе событий очевидно одно: такое или подобное могло произойти лишь в мире, не повреждённом грехопадением — и не потому даже, что в таком мире нет греха, а потому, что он един, не раздроблен на отдельные, разобщённые друг с другом и отделённые от Бога мирки. Самое замечательное в истории с ангельским посещением — то, что рассказ о ней совершенно чужд всякой мистике. Тут нет никаких упоминаний об экстазах, озарениях, каких-то особых духовных или аскетических практиках. Нет потому, что всё перечисленное нужно, чтобы заглянуть из одного мира в другой.

Бог же вовсе не творил мир таким, чтобы надо было заглядывать из одной его части в другую словно через замочную скважину. Он создал мир единым и цельным, и мир этот был пронизан светом в самый первый день творения — светом Божьего присутствия. Все разделения — это потом, все они стали следствием действия в мире воль, Богу противостоящих. Их действие и разделяет мир, разрушая его полноту — и вот тогда уже в таком разорванном на части мире приходится искать способы заглянуть в одну из его частей из другой.

Встреча, подобная описанной в Книге Бытия, была возможна лишь там и тогда, где и когда — хотя бы локально и на короткое время — цельность мироздания была восстановлена. Мир снова стал единым, и в этом едином мире люди и ангелы вновь стали ходить по одним и тем же дорогам. Мир опять стал Божьим Царством — пусть лишь в одной своей точке и совсем ненадолго, но всё же стал. Когда-нибудь он снова станет Царством — весь. Когда придёт время Мессии.