Мысли вслух на26 Марта 2020

Путь праведности во все времена воспринимался, как путь противостояния греху и освобождения от него. А вместе с тем во все времена всякому, кто относился к этому пути всерьёз, было ясно: полная свобода от греха — недостижимый идеал. И дело тут не только в недостатке решимости или человеческой слабости, но и в том, что после грехопадения сама человеческая природа противостоит желающему идти таким путём.

Когда Павел говорит о рабстве греху, речь идёт не об аллегории или гиперболе: после грехопадения человек действительно не властен полностью освободиться от того зла, которое проникло в его собственную природу, разлагая её изнутри. Конечно, с Божьей помощью разложению этому можно было противостоять, иначе ни о каком пути праведности вообще не имело бы смысла говорить.

Самое большее, чего мог достичь идущий путём праведности человек до прихода в мир Спасителя, — удержаться на склоне, не соскользнуть в бездну, не дать греху восторжествовать над своей жизнью безраздельно. О большем, о переломе ситуации в пользу праведности, таком переломе, после которого праведность стала бы присуща человеку, как его неотъемлемое качество, — о таком переломе не приходилось и мечтать.

Только приход Мессии изменил ситуацию кардинально. В мир вошло Царство, открывая идущим путём праведности новые возможности и новые перспективы. Теперь у идущего этим путём появилась, наконец, возможность избавиться от власти греха раз и навсегда. В самом деле: прежде, когда не только отдельный человек, но и мир в целом пребывал во власти зла и греха, вырваться из рабства греху можно было бы, лишь уйдя из мира, перестав быть его частью.

Альтернативой могло бы стать разве что пересоздание Богом мира заново. В некотором смысле именно это и происходит, когда в мир входит Царство: ведь законы Царства принципиально отличаются от законов непреображённого мира, так, что каждый, ставший его частью, может начать жизнь заново, с чистого листа. И путь праведности для тех, кто приобщился к Царству, становится именно путём полного освобождения от власти греха.

Но полное освобождение станет возможным лишь тогда, когда Царство раскроется также в полной мере, окончательно преобразив мир. Потому и говорит апостол, что целью жизни христианина является Царство: ведь, приобщившись жизни Царства в момент обращения ко Христу, христианин лишь начинает свой духовный путь, а завершится он с возвращением Спасителя во славе, когда и Царство раскроется до конца. Таким становится путь праведности после прихода Хориста: путём, начинающимся у порога Царства и завершающимся у престола Божия, где пребывает его полнота.

Камень краеугольный, драгоценный - это Христос. И камень в основание Сиона - это жертва Христа. Это Новый Завет в Его крови. Это Крест Господень, который стал жертвенником и символом любви Господа к людям. Да, когда-то Он рассеял народы и смешал языки. Но снова собрал всех и дал всем Спасителя мира - Сына Человеческого. Господь оставил нам ту же свободу, ту же землю, но дал нам возможность узнавать Его образ в людях, дал нам дар общения. Христиане всего мира узнают друг друга по образу Христа в каждом из нас. Нас могут разделять границы и привычки, незнание языков и неумение общаться. Но в молитве мы все обращаемся к Христу Спасителю, Христу Живому, Христу Искупителю. Всегда вспоминаем и носим на теле символ нашего спасения - крест. Тот камень, на котором совершилась жертва за нас и дарована надежда Воскресения.

История с золотым тельцом показательна во многих отношениях. В первую очередь в глаза бросается та лёгкость, с которой народ так быстро отрекается от всех своих обещаний и от взятых на себя перед Богом обязательств. А затем сразу встаёт следующий вопрос: как же можно с таким народом сделать хоть что-нибудь серьёзное? Тут-то мы и подходим к главному парадоксу всей истории народа Божия. Парадоксу, заключающемуся в том, что Бог делает невозможное при участии тех, с кем это невозможное становится невозможным вдвойне. Народ, который Бог считает Своим, оказывается Ему плохим помощником. Будь он просто слаб или неумел, ситуация была бы более-менее легко поправимой: ведь для Бога нет ничего невозможного, Он может сделать совершенным любого человека и любой народ, и уж тем более Свой собственный. Беда в другом: народ, который Бог считает Своим, сам не считает себя таковым. Конечно, в принципе, теоретически евреи всегда готовы были назвать себя народом Божиим. Проблемы начинались тогда, когда дело доходило до практики. Тут-то и оказывалось, что народу, заявлявшему о себе, что он народ Божий, египетский Апис был ближе и понятнее Яхве. Это была настоящая духовная катастрофа, не потому, что образ тельца для Бога оскорбителен, а потому, что в таком случае Яхве становился Аписом, Бог, сотворивший небо и землю, — священным быком. Что оставалось Богу? Бросить Свой народ, переставший быть Богу своим, и создать новый? Это был бы провал: план Божий не осуществился бы, по крайней мере, в очень значительной своей части. Пустить всё на самотёк? Это тоже очевидный провал: о спасении человечества пришлось бы забыть.

И Бог выбирает вариант, возможный лишь для Него: Он продолжает работать со Своим народом, обучая его так, как обучают иногда в случае нехватки времени молодых рабочих или солдат-новобранцев: в деле, на практике. Иного варианта нет. Но и для Бога тоже нет ничего невозможного: в конце концов Ему удаётся то, чего никогда бы не удалось никому из людей: его народ всё же, хоть и не сразу, становится народом-общиной, где никто уже не помыслит ни о каких иных богах, а в мир приходит посланный Им Мессия.

Первым уроком, преподанным Богом Своему народу, стал сам путь от Египта до Синая. И центральное место в описании этого пути занимает история с манной, посланной Богом в ответ на ропот народа, требовавшего пищи. На первый взгляд, она выглядит довольно странной: в самом деле, заповедь о субботе ещё не была дана, а между тем Бог через Моисея уже фактически требует от народа её исполнения (Исх 16:22–30). Но, если вдуматься, ничего странного здесь нет: ведь заповеди появляются на свете не тогда, когда Бог их открывает, они существуют столько же, сколько существуют отношения между Богом и человеком, а значит, столько же, сколько существует сам человек. И если падшее человечество о них порой забывало, это вовсе не означает, что заповеди переставали действовать, так же как природные законы не переставали действовать оттого, что люди о них не знали. Но почему Бог начинает обучение Своего народа с урока, посвящённого субботе? Чтобы понять это, важно вспомнить, чем была суббота для народа Божия. И дело тут не в календарных особенностях: субботний день — это каждый седьмой день независимо от того, как он называется в том или ином календаре, если только день этот полностью посвящается Богу. А для этого важно научиться останавливаться, прекращать в этот день свою обычную активность, даже если такая активность связана с добыванием хлеба насущного. И дело тут не в самоотверженности. Дело в том, чтобы суметь увидеть за естественным порядком вещей порядок иной, духовный. Психологическая инерция заставляет человека в той или иной ситуации вести себя определённым образом, например, делать запасы на чёрный день, пока есть возможность их сделать (Исх 16:20). Но для того, чтобы суметь рассмотреть за теми или иными событиями волю Божию, важно преодолеть эту инерцию, в данном случае, к примеру, отказавшись от таких попыток, - и Бог даёт Своему народу это понять, делая попытки бессмысленными. А когда ежедневный сбор манны станет обычным делом, войдя в привычку, окажется, что каждый седьмой день всё будет иначе: собирать в это день будет нечего, так что он не будет похож на все другие дни (Исх 16:26–27). И тогда человек, привыкший к повседневной рутине, выпадает из того потока обычных дел и событий, который нередко мешает ему увидеть за этой повседневностью Бога. Завеса привычного разрывается, и за ней становится видно Того, к Кому привыкнуть невозможно, даже если имеешь счастье лицезреть Его ежедневно.

На вопрос, когда же наконец наступит Царство, которое Он проповедует, Христос отвечает очень странным образом. С одной стороны, оно «не придет приметным образом», оно «посреди вас», оно уже растет в тех, кто к нему причастен. С другой стороны, Иисус рисует апокалиптические картины конца света, день, когда Сын Человеческий, как молния «сверкнет от края до края неба». Что же Он хочет сказать этим контрастом? Как можно совместить неприметное наступление Царства с громом, молниями и огненным дождем Второго пришествия? Видимо, перед нами не просто две различные картины проникновения вечности в наш мир, но и два образа жизни: можно жить вхолостую, «продавать, покупать, садить, строить», заглушая своей кипучей деятельностью признаки грядущего Царства, а можно — уже жить в нем, вернее, осуществлять его в жизни, в отношениях с людьми и Богом, взращивать Царство «посреди нас».

Если принадлежность к народу Божию не зависит от воли человека, означает ли это, что человек не несёт никакой ответственности за свою судьбу (ст. 19)? Как видно, апостол так не считает. Размышляя о воле Божией и о выборе человека, он не случайно отсылает читателя к Торе и к тем описаниям казней египетских, которые мы находим в Книге Исхода, а точнее, к тому выбору, перед которым стоял тогда фараон, как правитель своей страны (ст. 17 – 18). Тора в данном случае антиномична: она, с одной стороны, говорит о Боге, Который ожесточает (т.е. делает жёстким, неуступчивым) сердце фараона (Исх. 7 : 1 – 5, 13; 9 : 7, 12; 10 : 1 – 2, 27), а с другой — о фараоне, который сам ожесточает своё сердце, становясь причиной бедствий, постигших его страну (Исх. 8 : 15, 32; 9 : 34 – 35). В таком контексте процитированные Павлом слова о том, что Бог поставил фараона для того, чтобы показать на его примере Свою силу (в данном случае апостол, очевидно, ссылается на Исх. 9 : 13 – 16), приходится воспринимать скорее как указание на то, что выбор человека перед лицом Божиим во всяком случае оказывается свидетельством: или свидетельством благости Божией, если тот, к кому обращается Бог, говорит Ему «да», или свидетельством силы Божией, если в ответ звучит «нет».

Но тогда встаёт естественный вопрос: Бог всемогущ, так почему же Он не мог, ради спасения фараона, смягчить его сердце? Разве не во власти Божией было сделать могущественного правителя уступчивее? На этот вопрос Павел не отвечает. Он лишь сравнивает власть Бога над человеком с властью мастера над своим изделием, которое замысла мастера не может знать по определению, а потому в данном случае любые объяснения бесполезны (ст. 20 – 21). Ясно лишь одно: бывает, что Бог медлит с вынесением приговора даже тогда, когда, казалось бы, приговор должен быть уже давно готов и подписан (22 – 24). А для того, чтобы получить ответ на все вопросы, человеку нужно было бы охватить замысел Бога о мире и о каждом человеке во всей полноте, что невозможно по определению. Но исходя из текста Торы, на который ссылается Павел, можно быть уверенным лишь в одном: свобода человека для Бога важна, и Он учитывает выбор того, к кому обращается. Конечно, Бог в силах смягчить сердце каждого; однако не станет ли подобного рода вмешательство нарушением свободы того, чьё сердце Бог изменит таким способом? Но всё сказанное касается судьбы отдельного человека, стоящего перед Богом. Что же касается народа Божия в целом, то его судьба загадочна и таинственна, так, что здесь возможны самые неожиданные повороты и перемены (ст. 25 – 29).

То же касается и нового народа Божия: те, кто изначально не имел никакого отношения к замыслу Бога о Своём народе, становятся его частью, явив ту полноту верности, которая отличала Патриархов и пророков, а те, кто должны был бы идти в Царство впереди других, не получили того, чего искали, не нашли той Торы праведности, которую так хотели найти (ст. 30 – 31). Но и здесь вопрос выбора оказался центральным: судя по словам апостола, главную проблему он видит в том, что многие из его соплеменников и единоверцев Царству предпочли религию, те «дела Торы», которые сами по себе не позволяют достичь цели, Торой поставленной (ст. 32 – 33). И посланный Богом Мессия-Христос действительно оказался для них камнем, споткнувшись о который они уже не смогли двигаться дальше.