Мысли вслух на5 Декабря 2022

Что называет Павел «бесовскими учениями» и почему? Прежде всего, очевидно, те религиозные предписания иудаизма, которые связаны с кашрутом, с разделением пищи на чистую и нечистую. Казалось бы, сложно ожидать такого от человека, никогда не отказывавшегося от своего еврейства. Но, став христианином, Павел никогда уже не абсолютизировал свою религию, не считал её нормы обязательными для каждого христианина.

Между тем, в разных церковных общинах нередко появлялись «учителя», считавшие своим долгом требовать от своих братьев в обязательном порядке того, что ещё совсем недавно было для них, как для язычников, совершенно не обязательным, и чего сами евреи никогда от них не требовали. Другой проблемой были проповедники (порой неумеренного) аскетизма, того, что апостол называет «телесным упражнением».

Речь тут идёт, разумеется, не о физических упражнениях и не о спорте, а об упражнениях аскетических (само слово «аскеза» по-гречески и означает «упражнение»). И Павел выступает резко против телесной аскезы ради неё самой. Как видно, в Церкви встречались тогда и такие «учителя», которые требовали от своих учеников крайне строгой телесной аскезы, не очень понимая, зачем она нужна. Надо заметить, что Синагога знает собственную традицию весьма сурового аскетизма, корнями уходящую в древность, хотя, конечно, такого размаха, как в Церкви, аскетизм в Синагоге не принимал никогда.

Вот к этой традиции и обращались «учителя» — ревнители строгой аскезы. Между тем, и абсолютизация религиозности как таковой, и аскеза, особенно телесная, ставшая самоцелью, представляют собой две главных опасности на всяком духовном пути, а на пути христианском особенно. И то, и другое отвлекает человека от главного: от духовной работы как таковой и от той динамики духовного становления, которая и является её содержанием.

Вместо духовной динамики, духовной жизни человек начинает концентрироваться на том, что в лучшем случае составляет её отдалённую периферию, а в худшем вообще не имеет к ней отношения. В самом деле: и религиозность, и аскетизм вполне могут существовать вне того контекста, который связан с отношениями между Богом и человеком, и вне того пространства отношений Отца и Сына, в котором должна в нормальном случае протекать жизнь христианина. И тогда вместо духовной жизни есть серьёзная опасность получить её эрзац, ведущий в духовный тупик, о чём и напоминает Павел Тимофею.

В своём послании Тимофею Павел напоминает ему о ситуации, сложившейся в Эфесской церкви. Там, как видно, явно просматривалась и даже нарастала тенденция к превращению христианства в род новой религии, основанной на внешне понятой Торе и потому явно тяготевшей к законничеству.

Всё перечисленное апостолом, что тогда интересовало новоявленных эфесских «учителей» и их учеников, совершенно очевидным образом относилось или к тонкостям текста священных книг, или к деталям религиозного законодательства, которыми в Синагоге занимались лишь ревнители самой изощрённой казуистики. Возможно, так проявилась в жизни Эфесской церкви свобода, которую получили в ней те, кто раньше вынужден был довольствоваться вторыми и третьими ролями. В самом деле: церковная община Эфеса, как и многих других городов, состояла главным образом или из евреев, или из тех язычников, которые уже имели опыт синагогальной жизни потому, что прежде интересовались иудаизмом (в Синагоге таких верующих в Бога Израиля «язычников» называли «боящимися Бога»).

Возможно, некоторые из этих людей совсем неплохо знали иудейскую традицию и даже сами объясняли Тору своим собратьям, но в Синагоге их не считали ни раввинами, ни учителями: они ведь для евреев всё равно оставались «язычниками». А теперь, в новой, церковной общине, где у евреев уже не было прежнего исключительного права на учительство, эти люди нашли себя именно как учителя.

Проблема, однако, заключалась в том, что они продолжали учить теперь уже новообращённых христиан тому же, чему прежде учили своих собратьев-«язычников» по Синагоге: иудейской религии так, как сами её понимали. Церкви собственно это было не нужно: христианство ведь — не религия, и обучать христиан какой бы то ни было религиозной традиции особой нужды нет. Между тем, эфесские «учителя» не просто занимались таким обучением, но, по-видимому, считали его принципиально важным и абсолютно необходимым для всякого христианина. Вот на это недоразумение и просит Павел обратить внимание своего ученика.

Возмущение фарисеев прерывает Господа буквально на полуслове, но это возмущение, строго говоря, вполне оправданно. Ведь и в самом деле никто, кроме одного Бога, не может прощать грехи. В иудейской среде даже предположение о том, что Самому Христу будет дана такая власть, вызывало сомнения и споры. Многие из иудеев склонялись к тому, что пришедший Христос властной рукой прекратит беззакония и грехи людей, лишит возможности их совершать. Откровение о том, что Христос будет воплощенным Единородным Сыном Божьим, было далеко не ясным и очевидным. Ученики Господа Иисуса понимают это, быть может, только на Последней вечери. С точки зрения же фарисеев этот учитель из Назарета берет на себя слишком много. В ответ на этот ропот Господь дает фарисеям и книжникам возможность увидеть полноту славы Божьей в Нем. В дополнение к возмутившим их словам о прощении, Он являет способность видеть в сердцах людей. Для верующих во Христа это почти очевидная вещь, но для тех, кто впервые встретил Его, было поразительно, что Он «Сам видел все, что в сердце человека», как выразился евангелист Иоанн. Достаточно вспомнить, как несколько слов, понятных одному лишь Нафанаилу, подвигли последнего исповедать Иисуса Сыном Божиим, Царем Израилевым. И вот фарисеи, как Нафанаил, слышат, как Господь произносит вслух то, о чем они шептались в тайне. Но более того, Он спрашивает их, что легче сказать: «прощаются тебе грехи твои» или «встань и ходи»? Мы так легко произносим любые слова, что для нас сам этот вопрос Христа звучит странно. Дело же в том, что вслед за властью прощать грехи и способностью видеть глубины сердца, Господь открывает фарисеям Свою власть повелевать тварным миром. Претендовать на эту власть может кто угодно, но практиковать ее — только Сам Творец. В сущности, при этом исцелении расслабленного нам открывается Божественная природа Назаретского Учителя.

Сегодняшнее чтение позволяет нам увидеть, во что может превратиться религиозность при полном игнорировании живого духовного опыта. Конечно, сама по себе она возможности полноценного богообщения не исключает, но при одном условии: если религия занимает подчинённое, служебное положение, оставаясь лишь средством для выражения и воплощения откровения. А между тем, любая религиозная традиция становится самодовлеющей, если не предпринимать особых усилий к её духовному обновлению. Если же к религии, как было в Иудее евангельских времён, примешивается политика, это происходит ещё быстрее. И, как видно, большинство иудейских религиозных лидеров евангельской эпохи даже не пыталось посмотреть на ситуацию, сложившуюся в Иерусалиме вследствие проповеди Иисуса (ст. 40 – 43), с духовной точки зрения. Для них Он был всего лишь нарушителем сложившегося порядка. Мессией Он, с их точки зрения, быть никак не мог, ведь Его появление не соответствовало принятым в иудаизме того времени мессианским представлениям. Да и пророк «из Галилеи не приходит» (ст. 52). Перед нами абсолютная уверенность в истинности собственной религиозной традиции, которой не может поколебать никакое откровение. Если чудеса происходят вопреки тому, что говорит о них религия, значит, это «неправильные» чудеса. Они настолько очевидны, что многие из народа поверили Тому, Кто совершил их у них на глазах? Но мнение народа никому не интересно, он ведь не знает Торы, а потому «проклят» (ст. 49). А ведь из собравшихся на праздник почти наверное не было ни одного, кто не читал и не изучал бы и Тору, и другие священные книги! Но, как видно, их знание Торы было иным, оно не мешало им поверить в Иисуса, и потому они, конечно же, «невежды», иначе они не разошлись бы во мнениях с религиозными авторитетами! Впрочем, и авторитетам, отклоняющимся от «генеральной линии», тоже достаётся: когда, к примеру, Никодим осмеливается говорить о том, что прежде суждения и осуждения необходимо, как минимум, выслушать обвиняемого (ст. 50 – 51), его заставляют замолчать. Аргументы просты, они не имеют ничего общего ни с Торой, ни с истиной, ни с правосудием: ты, наверное, сам родом из Галилеи, вот и защищаешь земляков (ст. 52). Неудивительно, что в такой обстановке Иисусу не приходилось рассчитывать не только на справедливый суд, но и хотя бы на сколько-нибудь объективную оценку всего Им сказанного и сделанного.

Маловерный Израиль снова ропщет. Испугавшись трудностей, он не хочет идти за Моисеем в Землю Обетованную. В описанной здесь ситуации кроется серьезное предостережение — восставая против Божьего замысла, мы обрекаем себя на бесплодное блуждание по пустыне, ведь его исполнение требует от нас доверия Богу — а оно подразумевает преодоление страхов Его Духом и любовью. За свое неверие Израиль лишается помощи Божьей и вынужден ждать сорок лет, пока не вымрет поколение египетских рабов и не вырастет поколение Божьего народа.

Перед нами картина, способная сильно опечалить. Земля опустошена, и повсюду одни безрадостные виды. Мы видим то ли последствия экологической катастрофы, то ли результат использования оружия массового уничтожения, в общем, то, на что сегодня мы многократно способны. Так что трудно определить, где у пророка притча, а где буквальное прозрение того, что человеческая нечестивость способна сотворить с подаренным нам Господом миром.

Но и посреди рукотворной пустыни, в которой опять оказался уцелевший остаток народа мы слышим призыв славить Господа. Даже предельные бедствия, исказившие мир, некогда созданный прекрасным, не способны перечеркнуть торжества Господа и Его правды. Именно тогда, когда многим будет казаться, что мир погибает, Он восторжествует и победит противящихся Ему нечестивых царей.

На первый взгляд здесь говорится только о торжестве Господа в Иерусалиме и на Земле Обетованной. Но вдумавшись, мы замечаем и другое: пророк проникает своим взором в очень отдалённые времена, когда на земле будет свергнута власть греха. Не будет больше земных царей, потому что Сам Господь станет единственным Царём.