Мысли вслух на 1 Тим 1:15-17

«Верно и всякого принятия достойно слово, что Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый». Мы выделяем сегодня эти слова апостола в силу их беспримерной важности в нашей литургической жизни. Вспомним молитву целиком. «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, — пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз. Еще верую, яко Сие самое есть Пречистое Тело Твое и Сия есть самая Честная Кровь Твоя, молюся убо Тебе: помилуй мя и прости ми прегрешения моя, вольная и невольная, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением, и сподоби мя неосужденно причаститися Пречистых Твоих Таинств во оставление грехов и в жизнь вечную. Вечери Твоея Тайныя днесь, Сыне Божий, причастника меня приими: не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но, яко разбойник, исповедую Тя: помяни меня. Господи, во Царствии Твоем. Да не в суд или во осуждение будет мне причащение Святых Твоих Тайн, Господи, но во исцеление души и тела». Почему так получилось, что именно эти парадоксальные слова вошли в наиважнейшую нашу молитву? Они парадоксальные потому, что чуть только они прозвучат в святом храме, мы вынуждены выстроиться в очередь перед амвоном, и я буду не первым, а кто-то первым, а если я первым, то кто-то не первым. Но в Литургии все настолько священно, что нет в ней и тени противоречивости и бессмысленности. Эта очередь к Чаше на самом деле образ совсем иного, ибо совершается во времени, которое во время литургии имеет совсем иное течение. По сути мы возвращаемся в первый век: ибо сие есть Самое Тело и Самая Кровь, но не во время, а в надвременье. Вот это так важно понять и услышать сегодня, когда часто люди не подходят к Чаше и не причащаются, считая себя недостойными. И это ужасно. Но послушаем апостола, послушаем молитву: первый есть я. Когда мы приходим на литургию и не причащаемся, мы словно думаем, ведь вот столько людей причащается, то что я не причащаюсь ничего не меняет, ну есть ли разница 100 или 99 человек причастилось, никто ничего не заметит, ни священник, ни прихожане. Но вот я тот первый, к кому приходит Бог, и Он приходит ко мне первому, а я отворачиваюсь и пренебрегаю. Это очень важно почувствовать. Что вот Бог пришел сейчас для меня в этот храм, а я не принимаю Его. На самом деле, это не означает предельного эгоцентризма, это значит только одно, когда я прихожу в храм, я конечно встречаюсь со своей общиной и духовником или просто священником, но это реально, а мистически встречаются только двое: я и Бог. И у каждого: я и Бог, и так мы вместе, но только через Него. Некоторые считают, что слова «миром Господу помолимся» означают всем миром, а на самом деле должны быть переведены так: в мире Господу помолимся. Ибо священник и один может совершать литургию. Всегда надо помнить: Бог меня ждет у Чаши, меня первого, ибо единственного и неповторимого такого человека и дитя Своего.

Как понимать слова Павла о том, что Мессия пришёл в мир для того, чтобы спасти грешников? И почему первым из грешников Павел считает себя? Самый простой ответ мог бы заключаться в том, что люди вообще грешны, и уж если их спасать, то спасать по определению придётся грешных людей, просто потому, что других нет. Но это, возможно, лишь часть ответа.

На другую его часть, возможно, намекают слова Павла о себе как о первом из грешников. В самом деле: что, в сущности, означает спасение? Очевидно, освобождение из-под власти зла и греха. А как можно гарантированно от неё избавиться? Только войдя в Царство. Но именно грех и мешает человеку туда войти. Очевидно, приобщение к жизни Царства падшему человеку приходится начинать, одновременно противостоя собственному греху. И, наверное, чем ближе человек подходит к той полноте жизни Царства, к которой призван, тем этот грех становится заметнее.

Не только Павел, но и другие христианские праведники считали себя величайшими грешниками, и это не было самобичеванием или рисовкой. Дело тут, вероятно, в другом. Как-то в одном научном собрании обсуждалась возможность межзвёздных перелётов с субсветовыми скоростями. Среди других проблем выявилась одна несколько неожиданная: оказалось, что таким полётам может помешать межзвёздное вещество. Плотность его ничтожно мала, с точки зрения привычных нам скоростей межзвёздное пространство можно вообще считать пустотой, несколько атомов на кубический километр — пренебрежительно мало. Но на субсветовых скоростях они «уплотняются» и становятся для потенциальных путешественников непреодолимой стеной. Так и с грехом: множество мелких грехов, подобно пыли, постоянно присутствует в нашей жизни, и, пока мы не приближаемся к Царству, мы не замечаем их потому, что они нам не мешают. Но стоит лишь сделать шаг в том направлении, как незаметное прежде становится заметным. Интенсивность духовной жизни возрастает, и то, чего прежде мы даже не замечали, начинает серьёзно мешать. А когда духовная жизнь становится такой, какой она должна быть в Царстве, те же почти прежде незаметные грехи становятся тяжким грузом, уводящих в сторону от цели. И только помощь Спасителя позволяет этот груз преодолеть.

Это одни из самых известных слов апостола Павла, отражающих нечто исключительно важное в нашей вере. Вот уже на протяжении пятнадцати столетий многие христиане вспоминают их в молитве перед Причащением Тела и Крови Христовых, говоря: «Верую, Господи, и исповедую, что Ты — воистину Христос, Сын Бога Живого, пришедший в мир спасти грешников, из которых я первый...». Мы, следовательно, верим не в то, что Бог существует — это, в сущности, само собой разумеется. Мы даже верим не в то, что Бог силен избавить нас от смерти — это тоже очевидно. Мы верим в то, что Он это уже сделал, в то, что Он пришел в мир. И еще одна поразительная вещь, о которой не раз упоминает апостол Павел: Господь пришел к нам, когда мы были еще грешниками. Любовь Божия к нам такова, что Он спасает нас из глубины погибели, давая новую возможность стать достойными этой любви. И, быть может, самое важное — слова: «...от них же первый есмь аз». Но это утверждение, при всей своей правильности, страдает некоторой абстрактностью. Практическое значение имеет то, что Он пришел не только ко всем, а к каждому лично.

Павел не слишком высоко ставит свои человеческие качества. Что это: ложная скромность? Неадекватная оценка? А может быть, наоборот, трезвое понимание самого себя и всей складывающейся в связи с собственной личностью ситуации? Ведь Павел, очевидно, прекрасно помнит собственную духовную биографию. И понимает, чего он заслуживает, а чего нет. И когда он пишет о том, что Царство человек получает, как незаслуженный дар, он в первую очередь имеет в виду самого себя. Но он также понимает и другое: Бог готов ждать и миловать, Он не для того послал в мир Своего Сына, чтобы затем Своим нетерпением испортить всё дело. Апостол прекрасно понимает, что всё дело не в человеке, не в том, хорош он или плох (никто не хорош для Царства), а в том шансе, который Бог готов дать каждому. И шанс этот абсолютный: в жизни человека не может быть такого греха, который, в случае раскаяния, мог бы помешать ему этот шанс использовать. Сам Павел мог бы сказать и действительно не раз говорил о себе, что Христос открыл ему Царство, даже несмотря на то, что прежде он (будучи ещё Савлом) был гонителем Его Церкви. Конечно, можно было бы представить себе случаи и посерьёзнее, ведь Павел, при всех своих заблуждениях в бытность гонителем, был всё же человеком абсолютно искренним. Но сам апостол, как видно, абсолютно убеждён в том, что, хотя для Царства не годится ни один, Бог всё же хочет спасти каждого. Наверное, иногда такое свидетельство становилось действительно актуальным: ведь среди христиан во все времена находились и такие, которых доводил до отчаяния их собственный грех. Иногда так случалось оттого, что люди, прежде всерьёз не знавшие духовной жизни, ужасались, обнаруживая в себе ту меру греховности, которую обнаружить никак не ожидали. А иногда дурную шутку с новообращёнными христианами играли их собственные теории о новой, «безгрешной» жизни в Царстве, которая, как им казалось, должна была каким-то волшебным образом открыться им сразу после обращения, как будто обращение было не первым, а завершающим шагом на их духовном пути. Вот для таких-то христиан, впавших в уныние, слова Павла становились духовным подкреплением и ободрением: он давал им понять на собственном примере, что Бог никого не прогонит, если только человек не уйдёт сам. Ведь Он, говоря словами пророка, хочет не гибели грешника, а того, чтобы грешник обратился от своего греха и остался жив.

Узнавать по плодам для нас кажется слишком простым способом проверки. Однако именно так Господь учит нас распознавать предметы и явления. По внешнему виду можно многое считать приятным и даже полезным, или наоборот, внешний вид может оттолкнуть и убедить в бесполезности. Но не внешний вид определяет сущность, а плоды. И это для нас основной способ экспертизы. С другой стороны, очень неприятно осознавать, что и мы сами тоже может пройти проверку "по плодам". Но этот наш осуждающий и поверхностный взгляд нуждается в сдерживающих механизмах. Апостол Павел в послании к Тимофею рассказывает нам о том, что, прежде всего, по милосердию Своему Он избрал грешника, чтобы свидетельствовать о воскресении. Плоды были ужасны, но не на это смотрит Бог, когда призывает нас в чудный Cвой свет.

Притчей о доме, построенном на камне, завершается шестая глава Евангелия от Луки. Завершается ей и Нагорная проповедь, в которой Иисус объясняет, чего Он ждет от своих учеников и что значит быть «сынами Всевышнего». В этой притче Он еще раз обращает наше внимание на то, как важно не просто слушать и принимать евангельские истины, но и действовать в их русле. Если, услышав заповеди блаженства, мы сдержано скажем: «Да, это очень мудро и красиво», - но никак не воплотим это в нашей жизни, то мы не будем Его учениками. Наше христианство останется лишь этической системой, которая может сломаться под натиском испытаний. Если же мы будем по-настоящему жить Его заповедями, смотреть на мир Его глазами и творить Его волю, то это будет таким основанием, которое ничто уже не сможет поколебать.

Может сложиться такое впечатление, что этими словами Иисус лишает нас всякой надежды. Назвать себя однозначно добрым человеком — совесть не позволяет. А если я злой человек, то что бы я ни делал, это всегда будет «злое», и деваться некуда.

Но на самом деле речь совсем о другом. Иисус говорит о суждении (не осуждении) «по плодам», о том, чтобы мы не считали, что наши плохие поступки ничего не значат, что они только что-то внешнее, — дескать, а вообще-то я белый и пушистый. Он предостерегает нас от самооправдания, Он хочет, чтобы, увидев своё «злое», мы отвратились от своего внутреннего зла и захотели измениться. А если такое желание возникнет, то Бог может на него ответить, именно наше внутреннее, сердечное изменение — это то, что Он предлагает нам в Своем Новом завете с нами.

Вот уже много веков то затихает, то снова разгорается спор о том, что важнее, вера или дела, теория или практика, что из них первично, а что вторично. А между тем из Евангелия ясно можно понять, что формальная религиозность не имеет смысла и будет отвергнута Богом, а храмы, построенные для молитвы, не подкреплённой делами и соблюдением заповедей о реальной, а не словесной любви к Богу и ближнему, рухнут. И не только храмы, но и мы сами, молящиеся в этих храмах, подобно фарисеям окажемся несостоятельными со всеми нашими познаниями в толковании библейского текста и литургике.

Так что будем надеяться не на собственную образованость, а на то, что наши познания станут стартовой площадкой для живых дел, которые мы заранее, может быть, и не способны представить. Но Господь видит нас, и Он знает, в какой момент и на какое служение нас направить.

Только бы мы распознали Его волю и не отвергли её.

Сегодня Господь говорит нам, что недостаточно только слушать Его и звать Его. Твердое основание человеческой жизни может составлять лишь исполнение Его слов. Исполнение слов Христа оказывается тем камнем, опираясь на который ты в силах устоять. Если же этого камня у тебя нет — то нет и шансов устоять. Это важно, потому что неисполнение слова Божьего является грехом само по себе. Следовательно, чем меньше ты усиливаешься исполнять его — тем меньше надежда вырваться из греховного состояния. Напротив, хотя бы малое усилие исполнения слов Христа дает тебе опору, пользуясь которой, можно противостоять греху со все большей крепостью.

Великий апостол язычников, больше всех, возможно, потрудившийся для того, чтобы мы с вами могли получить весть о Христе, не ставит себе «пятерку». Он считает себя не праведником, но грешником, причем первым из всех, он постоянно приносит Богу свое покаяние и постоянно благодарит за Его милость. И даже его апостольство для Павла — не заслуга его, а ответ на Христово призвание и проявление действия дарованной Им силы. Бог остановил Павла в его преследовании христиан, Бог простил его и определил на служение, Бог ниспослал ему благодать веры и любви ко Христу — и Богу он возносит славу. Не поучиться ли нам у Павла такому двойному видению: своей греховности и Божией совершенной святости?

Свои слова о Торе, которая ведёт праведников ко Христу и в Царство, Павел иллюстрирует примером собственной жизни. Говоря о своей жизни до обращения, Павел признаёт, что был гонителем христиан, что, конечно же, было известно всем, знавшим апостола. Но, по собственным его словам, он и тогда был также искренен, как впоследствии, после обращения ко Христу, а гонителем верных стал исключительно по неведению (ст. 12 – 14). Как видно, в том, что касается следования Торе, главным для апостола оказывается искренность и верность тому, что идущий считает правильным. Это неудивительно: ведь для праведника важна, прежде всего, духовная цельность, которая проявляется в первую очередь на уровне воли, умения и готовности делать правильный выбор, принимать решения и следовать им. Без такой духовной цельности нормальная духовная жизнь невозможна в принципе, равно как, впрочем, и никакая жизнь вообще. Что касается ошибок, то, при условии нормальной духовной жизни, Бог всегда может их исправить, указав ищущему правильный путь. Именно это Он и сделал с Павлом, устроив ему на дамасской дороге встречу с Воскресшим, перевернувшую всю жизнь будущего апостола.

Павел, как видно, оказался духовно готов к такой встрече. Речь, разумеется, идёт не о том, чтобы он ожидал чего-то подобного: в этом смысле встреча с Воскресшим противоречила всем его взглядам и убеждениям. Но он оказался готов в том отношении, что решился с ними расстаться, как только ему стало ясно, где теперь лежит путь праведности, ведущий в Царство. Апостол отнюдь не строит иллюзий по поводу собственной греховности: он прекрасно понимает, что обращение ко Христу и даже опыт Царства не сделали его безгрешным; он и теперь, спустя годы после своего обращения, продолжает называть себя грешником, и речь, конечно же, идёт не о том, что он делал прежде, когда был гонителем Церкви, а о том, каким он знает себя теперь, уже став свидетелем Христа и Царства (ст. 15). Но он знает и другое, то, что знали все праведники всех времён: праведность — не безгрешность, а умение и готовность идти за Богом и свидетельствовать о Нём вопреки собственной греховности. Для Павла свидетельствовать о Боге означает, разумеется, прежде всего свидетельствовать о своей встрече со Христом и об опыте Царства, который открылся ему во время этой встречи и позже, в ходе его апостольского служения. И он, разумеется, прекрасно понимает, что без непосредственного участия Самого Спасителя ничего подобного в его жизни не было бы и быть не могло (ст. 16). Павел на собственном примере демонстрирует, как Бог превращает грешника, ищущего праведного пути, в жителя Царства.

Когда Господь говорит нам о том, что бесполезно призывать Его и не выполнять того, о чем Он говорит, когда Он говорит нам о том, что всякий познается по плодам, которые приносит, в этом выражается предельная Его строгость. Мы к этому не привыкли, нам часто главное, чтобы человек был хороший, а то, что он неудачник и ничего особенного не сделал, мы часто легко готовы простить. Скорее даже наоборот, если человек не слишком добрый, его реальные заслуги нас даже раздражают, кажутся чем-то неуместным. Но подобную строгость Господа мы должны принимать с радостью, потому что она дает нам уверенность, что если мы следуем этим словам, мы прочны как камень, ничто не способно поколебать нас.

Но главное даже не это. Главное в нашей любви. Любовь это удивительно созидательное чувство. Вспомните свою влюбленность в человека. Кажется, весь мир сможешь три раза оббежать вокруг, чтобы найти то, что нужно любимому. Вот такой же должна быть наша любовь к Богу. Нас должно жечь от желания все сделать для Него, все сделать, как Он хочет, как Он велит. И если есть это чувство, что сродни пылкой влюбленности, и если мы не даем ему угаснуть, мы подобны человеку, воздвигшему дом свой на камне.

Для адекватного понимания слов Спасителя важно представлять себе, как строили дома в Иудее, да и во всей Палестине, в евангельские времена. Почва большей части Палестины каменистая, в мощных фундаментах, которые нужны при строительстве на глинистых или песчаных почвах, там нет необходимости.

Необходимо было лишь расчистить (обычно достаточно тонкий) верхний наносной слой, чтобы дойти до камня. После этого закладывался самый простой ленточный фундамент, основой которого были большие угловые камни (краеугольные камни). Однако снять верхний слой было совершенно необходимо, иначе зимой, в сезон дождей, когда с гор в долины по склонам стекают бурные потоки, дом почти наверняка бы «поплыл».

Спаситель, как видно, сравнивает духовную жизнь с домом, который имеет смысл строить лишь на камне, предварительно очистив его от всего, что может помешать стройке. Очевидно, образ дома, построенного на камне, призван был напомнить слушателям, что слушание и слышание — не одно и то же. Тот, кто услышал, непременно перейдёт от слов к делу, применяя услышанное на практике. Но найдутся, разумеется, и такие, кто, выслушав всё, не захочет ничего менять в своей жизни.

Оно и неудивительно: ведь в духовной жизни главную роль играет не интеллект и не чувство, а воля. Именно через волевые акты проявляет себя то духовное «я» человека, которое и составляет центр человеческой личности. Но часто сам человек этого не осознаёт, по крайней мере, когда дело касается практической жизни. И живёт, не осознавая ни подлинных причин, ни подлинного значения своих решений и поступков.

Такая безотчётная духовная жизнь действительно напоминает дом, построенный на песке: ведь те волевые акты, которые определяют духовную жизнь человека, остаются по большей части неосмысленными, а часто и вовсе незамеченными, так, что человек в духовном (а иногда и не только в духовном) смысле живёт, буквально сам не зная, как.

Любая неожиданно пришедшая в голову мысль и любое охватившее сердце чувство могут привести к совершенно неожиданным для самого человека решениям и поступкам, которых он часто не может ни понять, ни объяснить. И только полное осознание каждого сделанного выбора и каждого принятого решения делает духовную жизнь человека (как и его жизнь вообще) внутренне цельной и последовательной. В таком случае каждый поступок человека исходит из глубины его духовного «я». А духовная жизнь его оказывается основанной не на зыбком песке случайных мыслей и чувств, а на камне осознанного выбора.

«Подобен он человеку, строящему дом, который раскопал землю и углубился и положил основание на скале…» Господь говорит «кто слушает и исполняет». Ведь это на самом деле очень много: слушать и исполнять. Нам, кажется, порой невозможно все в точности по духу исполнить, это лишь то, к чему мы тянемся, чего пытаемся достичь всей душой, всей жизнью и чего на самом деле не достигаем в полной мере. Даже и ученики вопрошают: кто же тогда может спастись? (Мф 19:25), слушая Господа и понимая сколь сложно выполнить то, что Он заповедует. И, однако, только тот, кто слушает и исполняет, строит свой дом на камне. И даже более того. Всмотримся в этот образ дома и поймем, что на самом деле получается, что «слушать и исполнять» — это не что-нибудь, а всего лишь фундамент. Только фундаментом отличаются два дома. Не архитектурой, не внутренним убранством и даже не тем, кто в них живет и как живет, а только фундаментом. Поэтому то, что нам кажется настолько велико к исполнению, что порой занимает все наши мысли, всю жизнь – это только фундамент. «Слушать и исполнять» — это только основание, на котором может быть воздвигнуто потом некое здание, в котором будет протекать какая-то жизнь. А много ли мы думаем о фундаменте дома? Он незаметен, если все в порядке, мы не обращаем на него внимания, нам важна та жизнь, что в нем протекает, ею мы живем. Вот эту мысль нам хотелось бы многократно подчеркнуть. Но при всей незаметности, только он позволяет нашему дому стоять, а нам в нем жить.

Сучок и бревно – образы, отражающие суть человеческого греха, мешающего ему видеть Бога и ближнего. О том, что это не гиперболы, знает любой, переживший такую встречу с собственными грехами после пристального внимания к чужим несовершенствам. Иисус призывает нас смотреть за собой, вынимать прежде всего бревна из собственных глаз. Однако Он не хочет, чтобы мы этим ограничивались, говоря, что это необходимо делать для того, чтобы очистить око брата. Господь не предлагает вообще не смотреть на проблемы наших близких, сосредоточиться на своих недостатках и отвернуться от мира, полного греха. Напротив, Он ждет от нас, что, очистив собственные глаза, мы сможем посмотреть на этот мир Его глазами, полными милости и любви, то есть станем Его сотрудниками. Также как, несколькими стихами выше Он доверял своим ученикам заповеди блаженства, которые дают возможность «быть сынами Всевышнего».

Как понимать притчу о худом или добром дереве? Ведь все люди (в том числе и мы сами) иногда приносят хорошие, а иногда дурные плоды. Похоже, тут опять есть соблазн разделить людей (и себя) на хороших и плохих. (А ведь иногда даже приятно сказать: «О-о-о, ка-акой я плохой!» — вроде, для смирения полезно.) Но здесь мы опять судим, а сказано «не судите». Скорее всего, речь здесь о том, что за нашими поступками стоит внутренняя, духовная направленность, которая зависит от нас. Поэтому, чтобы не быть худым деревом, надо приносить хороший плод, а чтобы слова Господа пошли на пользу, их надо исполнять. Вот основная нравственная задача христианина — делать добро, а не судить. Судить будет Христос.

При сравнении Нагорной проповеди, как она представлена у Матфея, с тем, как та же проповедь представлена у Луки, становится ясно, что Лука изложил её, в общем, менее подробно. Конечно, едва ли кто-то из евангелистов передал сказанное Иисусом слово в слово — в те времена слова учителей и проповедников было принято компилировать, составляя из них особого рода литературные тексты, а иногда и целые сборники. Но даже с учётом этого факта очевидно, что Лука выделил в проповеди Иисуса то, что считал главным. Главным же евангелист считает отсутствие осуждения. Не судите, и не будете судимы — именно эти слова Спасителя Лука считает важнейшими во всей Нагорной проповеди. Почему же именно их? Ведь у Матфея, например, есть и множество других тем, не менее важных.

Между тем, отсутствие осуждения действительно можно считать критерием качества внутренней жизни человека. Речь идёт не об оценке, разумеется, а именно об осуждении. Оценить конкретный поступок человека в той или иной ситуации — дело совершенно естественное. Иное дело осуждение: здесь речь идёт уже не о поступке, а о самом человеке. Человек, получается, становится судьёй другому человеку, а между тем Бог вовсе его таким судьёй не ставил. Путь человека, его итоги и их оценка — прерогатива Бога и только Бога. Даже если некий человек очевидно для каждого направляется прямиком в озеро огненное, приговорить его к этому озеру может только Бог.

Человек же — любой — может констатировать лишь факт движения грешника в соответствующем направлении. Но почему же тогда мы так легко выносим приговор там, где нам никто не давал права его выносить? Очевидно, потому, что видим ситуацию не такой, какой её видит Бог. И руководствуемся не теми критериями. Не абсолютными, а относительными. И человека мы видим не во всей полноте его жизни, данной ему Богом, а лишь в конкретном его наличном состоянии. И к этому состоянию применяем некие формальные, чаще всего моральные и религиозные, критерии.

Получая, естественно, на выходе совершенно искажённую картину реальности. Но это и неудивительно: до тех пор, пока нашу жизнь определяет не дыхание жизни, данное нам Богом, а наша природа, иного ожидать не приходится. А вот если мы живём жизнью Царства, такого искажения реальности просто не может быть. И если оно есть, значит, от Царства мы ещё далеки, о чем и свидетельствует нам евангелист.

Сегодняшнее чтение посвящено одной из центральных тем Нагорной проповеди — теме суда. Иисус, как видно, прямо связывает возможность пребывания человека в Царстве с тем, как он оценивает своего ближнего (ст. 37–42). На первый взгляд, такое отношение к окружающим должно исключать всякую их оценку. Но при более внимательном прочтении оказывается, что это не совсем так. Ведь Иисус, очевидно, связывает запрет на оценку с возможностью ошибочных суждений оценивающего касательно своего ближнего (ст. 41–42).

Казалось бы, в такой ошибке нет ничего страшного. Так бы оно и было, если бы наши суждения о ближних нами не абсолютизировались. Не случайно Иисус сравнивает наши оценки с поведением слепца, ведущего другого такого же слепца, как и он сам (ст. 39). И дело тут не в том, кто больше грешен. Дело в том, что любой наш грех, даже если он по сравнению с грехом нашего ближнего действительно подобен соринке по сравнению с бревном, мешает нам и трезво оценить того, кто рядом, и помочь ему. Единственное, что мы в состоянии оценить более-менее адекватно — конкретные дела и поступки, на которые Иисус и советует нам ориентироваться (ст. 43–44).

В известном смысле можно было бы сказать, что вне Царства мы все равно беспомощны перед грехом, и в этой нашей греховности и беспомощности равны перед Богом и друг перед другом. Можно, конечно, попытаться отрицать очевидное и начать подсчёт своих и чужих грехов, но тогда и Бог будет подсчитывать наши грехи с той же скрупулёзностью, с какой мы будем подсчитывать грехи наших ближних (ст. 37). И дело тут не во всепрощении и не в желании Бога нас «смирить». Дело в том, что позиция, дающая нам моральное право считать свои и чужие грехи, заведомо исключает пребывание в Царстве. Ведь в Царстве каждый получает жизнь во всей её полноте, в той полноте, которая исключает любой грех, даже самый ничтожный, так, что наша земная моральная арифметика теряет здесь всякий смысл. И если такая арифметика для нас ещё важна, значит, мы пока не готовы к тому, чтобы войти в Царство.

Но для пребывания в Царстве важно и другое: мера нашей открытости ближнему. Ведь Царство — не только пространство, это ещё и отношение, вернее, целая система отношений людей к Богу и друг ко другу. А отношения Царства предполагают безусловную открытость, готовность делиться тем, что нам дано, с каждым, кому полученное нами необходимо. И если мы вздумаем делиться лишь с теми, кого считаем достойными, в Царстве нам места не будет. Потому, что полнота Царства может быть дана нам в том случае, если мы будем готовы разделить её с каждым. Не с каждым достойным, а с каждым ищущим и жаждущим Царства.

"Не судите и не судимы будете". Страшно подумать, как часто мы нарушаем эту заповедь, не замечая, не отдавая себе отчет. Собственно, мы привыкли непрерывно о «всех и вся» выносить суждение. И, казалось бы, если мы своего суждения никому не навязываем, может, даже и не оглашаем, то что в этом такого? Но нет. Говоря «не судите» Господь имеет в виду абсолютную недопустимость подобного подхода. Почему? Ответ кроется в сложном и многомерном понятии о микрокосме человека. Ни один человек не известен нам во всем его неповторимом многообразии отношений с людьми, а, главное, с Богом. Даже когда мы думаем, что знаем о человеке все, мы не знаем каких-то особых деталей, которые всю картину могут взять и перевернуть.

Из такого понимания вырастает предстояние Богу с чувством, что ты самый недостойный из людей. Без заповеди "не судите" понять это невозможно. Ведь вроде бы очевидно, что есть гораздо более недостойные люди. Но мы должны рассуждать так: я просто не знаю о них чего-то их оправдывающего. Даже о себе я знаю не все, хоть, знаю, сколь малое меня оправдывает и сколь многое обвиняет. Но судить себя мы тоже не должны. Ведь заповедь звучит – "не судите", а не "не судите других". Это бесконечно трудно, потому что мы слишком привыкли к этому. Кажется порой, это конструкции, на которые опирается вся наша жизнь. Но придет время, и все вспомогательные конструкции будут убраны.

Христос призывает Своих учеников построить дом на камне. Но этот образ не так прост, как кажется, ведь этот камень — не «общечеловеческие» представления о жизни, не прочно установленные заповеди и законы. Это слово Иисуса, то есть радостная Весть, которая всегда остается для человека новой, не застывающей в каменную массу. Попробуй построить жизнь на любви к противнику, на сознательном и честном прощении. К таким вещам нельзя привыкнуть, точно так же, как нельзя любить «по привычке». Парадокс христианской жизни заключается в том, что она строится на камне, закрепленном не в земле, а в небе, там, где нет другой опоры, кроме Бога. Но, чтобы суметь схватиться «за воздух», необходимо отважное желание, готовность найти то, что тверже любого земного камня.

Слова Спасителя «не судите, и не будете судимы» можно было бы, разумеется, отнести преимущественно или исключительно к отношениям между людьми, и тогда они, быть может, выглядели неким послаблением, а то и потаканием человеческой слабости, как призыв не обращать внимания на чужие грехи с тем, чтобы и на твои собственные грехи другие тоже не обращали внимания.

Собственно, «цивилизованное общество» и «приличное поведение» как раз и предполагают нечто подобное: в таком обществе люди, ведущие себя «прилично», о чужих грехах если и говорят, то, во всяком случае, не открыто и, уж конечно, не в лицо тому, кого считают грешником. Как видно, инстинкт если не духовного, то психологического самосохранения подсказывает каждому, что, живя в доме из стекла, кидаться камнями не стоит.

Но это ли имеет в виду Спаситель? Есть и иное: неосуждение как предельная объективность в подходе к человеческим поступкам. Один из великих учителей Торы, Гиллель, живший приблизительно за два века до прихода Христа, советовал никому не судить ближнего до тех пор, пока судящий не побывает в его (ближнего) положении. На первый взгляд может показаться, что и Иисус призывает к чему-то подобному.

Но есть и различие: ведь Он говорит всё, что говорит, в контексте той жизни Царства, к которой Он призывает Своих последователей. А к этой жизни не готов никто: безгрешных людей, кроме Самого Спасителя, в мире нет. И судить поэтому никому никого не приходится: ведь все в одинаковом положении, каждому нужно, прежде всего, думать о собственном спасении, о своём пути в Царство.

Тут уж не до осуждения чужих грехов. Но и есть и другая сторона того неосуждения, к которому призывает Своих последователей Иисус. Царство каждому достаётся, как незаслуженный дар. Но лишь при условии, что таким же образом, как незаслуженный дар, его получит каждый, кто готов принять. И все попытки выделить достойных окончатся только одним: в число недостойных попадёт сам оценщик. А Иисус не хочет, чтобы ищущие Царства лишились его из-за духовного чистоплюйства. И советует им духовными чистоплюями не быть. Ради их же спасения.