Мысли вслух на Мф 21:23-27

Господь не позволяет никаких уловок, чтобы мы могли избежать прямого и открытого исповедания своей веры и своей жизненной позиции по тому или иному вопросу. А мы больше склонны ждать знаков от Него, стараясь ускользнуть от ответственности; ведь если поступить или сказать так, как удобно нам, то станет очевидна вся наша неправда. Так и старейшины пытаются вынудить Иисуса Самого отвечать на Свой вопрос об Иоанне, втайне надеясь на чем-нибудь подловить Его. «Мы не знаем» – очень удобная позиция; говоря так, старейшины по-прежнему ждут от Христа какого-нибудь знака. Может быть, Он скажет, что крещение Иоанново было от Бога, и можно будет упрекнуть Его в самозванстве. Может быть, Он осудит Иоанна – и можно будет найти с Ним общий язык. Христос разговаривает со старейшинами и книжниками, а они – нет, они не общаются с Ним и не разговаривают, они пытаются «разрулить проблему». Но Господь не позволяет этого. С Ним допустим только прямой и открытый диалог.

Мы привыкли к тому, что чем большей властью обладает человек, чем значительнее его роль в обществе – тем больше он должен быть озабочен тем, что о нем подумают. В современном мире это называется красивым словом «имидж», то есть, в переводе с английского языка «образ». Слово, может быть, и новое, но проблема выбора верной стратегии построения имиджа была явно актуальна и две тысячи лет назад. Первосвященники в сложном положении: признать Иоанна пророком и тем самым, как принято выражаться теперь, дезавуировать все свои прежние заявления, или же вновь вслух произнести то, что, скорее всего, сильно понизит их рейтинг.

И именно поэтому Иисус отказывается продолжать разговор с фарисеями, это бессмысленно. Они даже не могут честно высказать то, что на самом деле думают. Страшный парадокс – создание говорит с Создателем, но озабочено лишь своим образом, а не тем, чтобы оставаться образом Божьим.

Праотец Иаков не побоялся бороться с Богом и получил благословение, но страх и обращенность на самих себя загораживают нас от Бога. Какой путь избираем мы?

Вопрос первосвященников и старейшин, который они задают Иисусу после очищения храма от торговли, передан в несколько окультуренной форме. В сущности же, они спрашивают не о происхождении власти Христа — для этого требовалось бы подразумевать существование этой власти, а этого ни религиозные, ни общественные лидеры делать не хотят. В греческом тексте здесь стоит не слово kratos (власть, могущество), которое обычно используется в значении власти; напротив, первосвященники и книжники спрашивают об exousia (позволение, право). Такое же различение заметно и в других языках, например, в латинском. Таким образом, первосвященники говорят довольно грубо: «А по какому праву Ты здесь распоряжаешься? И кто дал Тебе это право?». Согласитесь, такая формулировка вопроса делает его гораздо более знакомым для нас, потому что мы постоянно сталкиваемся с ним в нашей повседневной жизни.

И потому важный нюанс видится в ответном вопросе Христа. Когда Он спрашивает их о происхождении крещения Иоаннова, Он спрашивает о правах Неба. «Есть ли в вашем мире права у Бога, и каковы они? Имеет ли Бог право делать что-нибудь по собственному усмотрению?». Мы в наше время все хорошо знаем про права человека. В свои древние времена первосвященники больше думали о правах общества и государства. Но о правах и свободе Бога не думает никто. Служение Иоанна Крестителя становится, таким образом, примером того, что Создатель делает по Своей инициативе, по Своему усмотрению и вне рамок человеческих обыкновений. И поэтому уклончивый ответ первосвященников, который они хотели сделать неотрицательным (чтобы не подумали, что мы ругаем авторитетного в народе человека), оказывается неположительным: «Мы не знаем, - говорят они, - есть у Бога права или нет». А мы знаем?

Отвечать вопросом на вопрос — довольно обычная практика в еврейской среде. Но Иисус, конечно же, не стал бы играть в слова. Как видно, за заданным Им встречным вопросом стоит нечто важное, такое, от чего зависит сама возможность Его собеседников понять Его. А вопрос, как видно, касается Иоанна Крестителя. И собеседники Иисуса начинают усиленно соображать: что бы такое сказать, чтобы не прогадать? Признавать в Иоанне пророка им явно не хотелось: они, вероятно, всё же сомневались в его пророческом призвании. Но, с другой стороны, народ видел в Иоанне именно пророка, а фарисеи ведь всегда выступали в роли духовных лидеров и учителей, так, что идти на конфликт с общественным мнением им было явно не с руки. Так и последовал с их стороны ответ в духе лучших традиций политической игры: никаких комментариев, «мы не знаем», хотя, конечно, «не знать» или не иметь мнения о деятельности Иоанна, учитывая масштаб его личности, было в Иудее совершенно невозможно. А Иисус, разумеется, всё это прекрасно понимает. И, в свою очередь, отказывается отвечать на заданный фарисеями вопрос. И не потому, что хочет что-то скрыть, а потому, что понимает: отвечать бесполезно, эти люди всё равно Его не услышат, им нужен заранее известный ответ, который подтвердил бы их собственные концепции. А если ответ будет другим, он, так же, как заданный только что вопрос, останется без комментариев. И без последствий. И дело тут даже не в том, какой именно ответ услышал бы Иисус на Свой вопрос. Дело в том, чтобы ответ этот прозвучал — честный, искренний и однозначный. Каким бы он ни был. Любой честный ответ мог бы стать началом дальнейшей дискуссии, может быть, очень напряжённой. Но отсутствие ответа сразу же напрочь отсекает всякую возможность дальнейшего общения. И дело тут даже не в том, что собеседники Иисуса лукавят перед Ним, в конце концов, Ему не так уж сложно понять, что они думают и имеют в виду на самом деле. Дело в том, что они лукавят, прежде всего, сами перед собой, в том, что им нужен не ответ, а подтверждение, и в том, что интересует их не истина, а самосохранение в качестве духовных лидеров. А это уже действительно духовный тупик. И всякие разговоры тут бесполезны.

Встреча Христа с первосвященниками и главами народа — ещё не суд, но они уже настроены осуждающе. Их интересует не столько то, что делает Христос, сколько Его полномочия. Вопрос был бы правомочным, если бы не предвзятость тех, кто его задаёт, не желая знать истину. В этих условиях отвечать на такой вопрос не имеет смысла, ответ всё равно не будет принят, да попросту и не будет услышан. Реакция вождей народа на вопрос о Христа о крещении Иоанновом это только подтверждает. Старейшины больше озабочены тем, чтобы их ответ не создал им неловкое положение в глазах народа, но отвечать на вопрос о том, где же истина, они собираются даже для себя. Земное благополучие, практический материализм закрыли им небо.

Они сказали, что пойдут за Отцом, и не пошли, хотя те, кто этого не обещал, жили и живут, соблюдая заповеди. Часто люди, далёкие от Церкви, приводят в пример неверующих, совершающих больше добрых дел, чем иные христиане. На этом основании многие делают вывод, что можно обойтись и без Церкви, да и вовсе без веры. Но на это можно ответить, что мы, во-первых, не знаем, каковы у таких достойных людей взаимоотношения с Богом в глубине их сердец, а во-вторых, что даже не зная, Кто Источник света, они всё равно именно к Его свету тянутся. Сами дела таких людей вдохновлены свыше, ведь Господь любит всех, даже тех, кто по недоразумению отвернулся от Него. Но, не имея чётких ориентиров, даваемых верой, такие люди рискуют заблудиться, ведь одного лишь спонтанного стремления к добру часто оказывается недостаточно.

Сегодняшнее чтение состоит из двух, на первый взгляд, прямо не связанных между собой, частей. Первая часть представляет собой рассказ о засохшей смоковнице (ст. 18–22); вторая включает изложение беседы Иисуса с первосвященниками и старейшинами в Храме (ст. 23–32). И всё же связь между двумя этими событиями есть, хотя она и не сразу бросается в глаза.

Не случайно рассказ о засохшей смоковнице завершается беседой о вере, способной, по словам Иисуса, передвигать горы (ст. 21–22). Очевидно, вера здесь — не только доверие к Богу и к Тому, Кого Бог посылает в мир, но и определённое духовное состояние. А вторая часть отрывка посвящена как раз тому, что мешает человеку это состояние обрести и удержать. Начинается разговор с первосвященниками и старейшинами уже не раз обсуждавшимся вопросом о том, кто дал Иисусу власть делать то, что Он делает (ст. 23). Иисус, как уже бывало, отвечает вопросом на вопрос: а омовение («крещение»), которым омывал Иоанн, было истинным или ложным (ст. 25)? И тогда собеседники Иисуса начинают думать, как Ему ответить (ст. 25–27). Но думают они, очевидно, не об истинности того, что делал Иоанн, а лишь о том, как выйти из щекотливой для них ситуации, не потеряв лицо. И в итоге, как нередко бывает в таких ситуациях, уходят от ответа (ст. 27).

И тогда Иисус тоже отказывается отвечать. Здесь нет никакой игры: ведь и в самом деле при таком отношении к делу пытаться что-то объяснять этим людям бессмысленно. Их не интересует истина, для них важнее собственное мнение, что бы они ни говорили о духовной жизни, о чистоте веры и о прочих подобного рода вещах. Рассказанная Иисусом притча о двух сыновьях (ст. 28–32) как нельзя лучше характеризует ситуацию: можно сколько угодно говорить о вере и о духовной жизни, но, если нет искреннего послушания воле Божьей, всё это лишь слова. А мешает послушанию отсутствие решимости и внутренней цельности. Ведь и собеседников Иисуса нельзя назвать людьми совсем уж неверующими. Но это вера не безусловная, это вера с оговорками и допущениями. А такая вера стоит немного. Горы передвигать она точно не сможет. Единственное, на что такая вера годится — для самоутешения тех, кто хотел бы считать себя верующим, не жертвуя ничем. Но к Царству такая вера отношения не имеет.

Господь продолжает Свой путь на Голгофу, которая уже ощущается в Его столкновениях с первосвященниками и старейшинами, в Его притчах и беседах с учениками. Он вошел в город, как Царь; Он должен быть либо принят народом, как долгожданный Мессия, либо погибнуть в столкновении с лицемерием и косностью вождей и неверностью народа, в схватке с царством тьмы. Там, куда приходит Христос, не остается места для компромиссов. Смоковница, не принесшая плода, засыхает, Израиль, не услышавший проповеди Иоанна, не может принять Спасителя. Все яснее и яснее становится видно, что конфликт может кончиться только одним — смертью Мятежника. Мы, наравне с израильтянами начала первого века, находимся в самом центре событий. Христос точно так же входит к нам (или еще войдет), как Он вошел в Иерусалим; и Он точно так же столкнется (или уже столкнулся) с лицемерием и косностью в нашем сердце. Мы, как и они, всегда на грани выбора: убить Мессию и засохнуть, как смоковница, или принять Его, услышать Его слово, стать такими, какими хочет нас видеть Он и — обрести Его милость и Царство.

В этом конфликте Христа с фарисеями яснее всего проявляется различие между их пониманием веры. Фарисеи требуют у Иисуса ясных доводов, Он должен наглядно показать, «какой властью» Он может распоряжаться в здании храма. Это требование означает новую просьбу о доказательстве от Бога, о чуде. Вместо этого, Христос ставит перед ними фундаментальный вопрос о вере — на примере Иоанна, призывавшего народ к покаянию. В свое время нашлись люди, которым не нужно было чудесных доказательств пророческой миссии Иоанна: они сердцем поняли правоту его слов. Это были те «мытари и блудницы» (и многие другие), кто был готов вернуться к Богу, помириться с Ним, начать жизнь, непохожую на то, что было прежде. А если этой готовности нет — что ж, остается играть в доказательства и спорить об авторитете...