Мысли вслух на Евр 10:26-39

Вот уже две тысячи лет назад автор послания к Евреям сказал: «Ещё немного, очень немного, и Грядущий придет и не умедлит». Две тысячи лет — так ли это немного? И хочется сказать себе, что, в конце концов, такое «немного» напоминает что-то из математики, бесконечно стремящееся к нулю. Может, и не будет этого пришествия никогда? А если будет, то уж точно не с нами! Так в чём тут дело? Почему, в конце концов, Церковь включила в каной Священного Писания слова, похожие на неудачное пророчество? Наверное, дело в том, что это «немного, очень немного» — это взгляд с точки зрения Вечности. Он действительно придёт очень скоро — но только Он знает, когда это скоро. Для каждого из нас встреча с Ним не может не стать неожиданностью. А ведь момент, когда наступает для нас эта встреча, — смерть. Если бы мы увидели Бога через пять минут — смогли бы мы посмотреть Ему в глаза? Вот об этом и напоминает нам Церковь в сегодняшнем чтении.

Согласно общепринятым в яхвистской среде и отражённым в Торе представлениям, человеку мог быть прощён до конца лишь грех, совершённый невольно, например, по слабости или по неведению. Если же грех совершался преднамеренно, т.е. сознательно и добровольно, ни о каком полном прощении его совершившего речи быть не могло. Конечно, если согрешивший искренне раскаивался и обращался к Богу с просьбой о прощении, Бог мог его простить. Но последствия греха, то, что на языке Торы называется скверной, довлел над согрешившим добровольно всю оставшуюся жизнь, сказываясь нередко даже на его потомках. С приходом Христа всё изменилось: в мир вошло Царство, законы которого принципиально отличаются от законов непреображённого мира. В Царстве каждый, к нему приобщившийся, получает возможность начать всё с чистого листа. Все грехи, совершённые прежде, остаются в прошлой жизни, протекавшей по законам нашего, ещё не преображённого мира, а перед новообращённым христианином лежит чистый лист новой жизни, в которой греху не может и не должно быть места. Но что, если грех всё же проникнет в эту новую жизнь вместе с ещё не преображённой, а значит, не свободной от греха человеческой природой? Тогда, очевидно, такому грешнику уже не найдётся места в Царстве, и тогда ему останется лишь то, что в новозаветных книгах называется «внешней тьмой» или «озером огненным». К счастью для нас, пока процесс вхождения Царства в наш мир не завершён, возможность начать заново, попробовать ещё раз даётся нам снова и снова. Но это не делает ситуацию менее серьёзной: ведь мы не знаем, сколько ещё времени у нас в запасе. А значит, каждая попытка вполне может оказаться последней.

В духовной жизни, да и в жизни вообще, нередко случается так, что человеку приходится нести последствия чужого, не им сделанного выбора. Нести их в мире, которому свойственны неумолимые причинно-следственные закономерности. Будучи запущены чьим-нибудь неосторожным выбором, они уже не подчиняются ничьим намерениям. И Богу приходится действовать именно в таком мире. В мире совершенно безжалостном. Безжалостном вследствие, прежде всего, человеческой безответственности. В самом деле: наш мир больше всего похож на очень сложный и (при неправильном управлении) весьма опасный механизм. Как он будет работать — зависит от нас. Мы же между тем ведем себя, как дети в песочнице, играющие в свои игрушки.

Обижаясь друг на друга, мы порой готовы задействовать такую силу, которая уничтожит не только нашего обидчика, но и множество тех, кто не имеет к нему никакого отношения. Может быть, даже нас самих. И сила эта — ненависть. Ненависть, которая отчётливее всего проявляет себя в мести. Трудно осудить человека, прибегающего к силе ради защиты от зла себя, своей семьи, своего дома. Иногда в падшем мире у человека действительно нет другой возможности себя защитить.

Месть — дело иное. Мстят не ради самозащиты, а ради самоутверждения. Ради того, чтобы продемонстрировать свою силу, безжалостность, беспощадность. Ради того, чтобы запугать. И мало кто при этом думает о том, что запущенный им механизм уже не остановить никакими человеческими силами. Понадобилась крестная жертва, чтобы остановить этот чудовищный маховик. Маховик сознательно совершаемого греха, последствия которого, как считалось, были неизгладимы.

Приход Христа меняет ситуацию: теперь у каждого появляется возможность начать новую жизнь в Боге с чистого листа. Но тем большей оказывается ответственность начавшего эту новую жизнь за полученный им чистый лист. Прежде любая месть, любое самоутверждение своей разрушительной силы было местью прежде всего Богу, Который уж точно ничем не виноват в том круговороте греха, который закрутился на земле после грехопадения. Теперь любой грех, совершённый христианином, становится ударом, нанесённым Царству.

Конечно, ни Богу, ни Царству такие удары не страшны. И месть Бога — не месть человека. Бог не мстит, Он просто живёт Своей жизнью. Жизнью, несовместимой ни с каким злом. Жизнью, одним своим существованием разрушающим всякое самоутверждение зла. Той жизнью Своего Царства, которая отрицает всякий грех. И потому страшной всякому грешнику, который не хочет расстаться со своим грехом. Но радостной для всякого, кто готов оставить свой грех и перешагнуть порог этого Царства.

Продолжая разговор о христианской жизни, автор послания призывает своих читателей не сворачивать с пути, на который они встали и которым успели уже пройти некоторое расстояние. Как видно, автор, будучи учеником апостола, вместе с ним и с некоторыми другими пережил гонения за Христа, о которых он упоминает хоть и в общих словах, но совершенно ясно. Казнён, в отличие от своего учителя, автор послания не был, но, вероятно, угроза его жизни в какой-то момент существовала и была вполне реальной.

Наверное, и другие были в подобном положении. Не исключено, что судьба и Павла, и других христиан была бы иной, если бы не начавшееся приблизительно в это время антиримское восстание в Палестине, проходившее под религиозными и, в частности, под мессианскими лозунгами. Вероятно, и на последователей Иисуса римляне тогда стали смотреть так же, как на всех вообще мессианистов: как на бунтовщиков, активно выступающих против римской власти.

Гонения в такой ситуации, естественно, не могли не усилиться, по крайней мере, до полного подавления восстания. И, судя по свидетельству автора Послания к Евреям, многие из его адресатов показали себя верными учениками Христовыми. Но теперь, после того, как надежды на скорое возвращение Христа развеялись, они, как видно, пребывали в некоторой растерянности, не понимая, чего ждать дальше и, можно думать, присматриваясь к разного рода мессианским группам и сектам гностического плана (а гносис в эти времена еврейской среде был свойствен не меньше, чем языческой). Вот в такой-то ситуации и пишет автор своё послание какой-то христианской еврейской общине — не исключено, что общине римских евреев-христиан.

Таковых могло быть немало: еврейская община Рима была в древности одной из крупнейших, и там было немало обратившихся ко Христу, в частности, под влиянием проповеди Павла. Разумеется, эти люди переживали всё, связанное с катастрофой 70 г., так же глубоко, как и вся еврейская община, идёт ли речь об ортодоксальных евреях или о мессианистах-христианах. А автор послания, оставаясь верным учению и Самого Спасителя, и своего учителя Павла, призывает их не отчаиваться и оставаться верными тому, что было им открыто при обращении и верность чему они засвидетельствовали во время гонений.

Продолжая разговор о верности однажды заключённому союзу-завету, который неотделим от верности Церкви, автор послания напоминает своим читателям о тех гонениях, которые им пришлось пережить прежде, вероятно, ещё до катастрофы 70 г. (ст. 32 – 34). Это напоминание, как видно, не случайно: ведь верность во время гонений оказывается возможной лишь тогда, когда Царство является для гонимых очевидной и непосредственной реальностью их жизни, очевидной настолько, что даже физическая смерть их не пугает: ведь жизнь Царства больше той физической жизни, которую можно отнять у человека в нашем, ещё не преображённом мире. И теперь автор, очевидно, хочет напомнить своим адресатам о тех временах, когда Царство было для них чем-то настолько явным, что усомниться в его близости никому не приходило в голову. По-видимому, основным источником сомнений стал для верных тот факт, что даже теперь, после той катастрофы, о которой Спаситель говорил, как о событии, непосредственно предшествующем Его возвращению во славе, полное и окончательное торжество Царства, очевидно, откладывалось, притом откладывалось на неопределённый срок: ведь никаких других ориентиров на сей счёт Своим ученикам Иисус не оставил.

Такая ситуация не столько пугала, сколько расхолаживала многих, так, что автору послания приходилось напоминать, что история становления Царства и его раскрытия в нашем преображающемся, но ещё не преображённом мире пока что далека от завершения. Потому-то он и призывает верных не поддаваться унынию и разочарованию, уверяя их, что возвращение Спасителя близко (ст. 35 – 37). Конечно, речь в данном случае идёт не о каких-то конкретных сроках: ведь о них отказывался говорить даже Сам Иисус. Речь о другом: теперь, когда исполнилось то, о чём Он говорил относительно Иерусалима и Храма, история вышла на финишную прямую, которая ведёт прямо к порогу Царства. Именно теперь, когда кажется, что ждать больше нечего, вероятность возвращения Спасителя оказывается высокой, как никогда прежде. И именно теперь верным, как никогда прежде, нужна духовная готовность, а значит, решимость, не знающая колебаний (ст. 38 – 39). В самом деле, было бы глупо и обидно из-за разочарования, охлаждения и нерешительности потерять Царство тогда, когда каждый день и каждый час можно ожидать его полного и окончательного торжества.

«…ибо еще немного, очень немного…» Нам порой не хочется верить в это, и мы говорим: ты просто утешаешь, апостол Павел. Но ведь прежде Павел говорит такие слова: «Страшно впасть в руки Бога Живого!» (Евр 10:31). Причем в греческом тексте стоит слово «фоберон», что как-то четко ассоциируется с русским «фобия». Фобия в русском значении как раз означает внутреннее болезненное состояние, когда внешней реальной опасности нет, просто темнота или высота, просто замкнутое помещение и так далее. У нас есть это внутреннее состояние: мы и хотим Конца, и боимся его. Из-за этой неопределенности, из-за нашего внутреннего смятения и не приходит этот Конец. Ибо Господь как Жених приходит тогда, когда любовь утвердилась. Представьте себе жениха и невесту, которые собираются обвенчаться, но невеста боится, не уверена, колеблется, в ней нет еще этой лучезарной счастливой спокойной любви, которая жаждет отдать себя служению любимому человеку. Правильной была бы их свадьба в таком случае? Все же, наверное, преждевременной. Вот так же и мы, даже если говорить только о Церкви и о ее членах, пока не имеем этой глубокой тихой и спокойной любви. Мы еще боимся сами и стращаем других. Боимся кары, боимся отмщения, воздаяния, просто боимся, сами не знаем чего, потому что «никто оттуда еще не возвращался». О какой «свадьбе» (т.е. Конце) может идти речь? Но это не значит, что мы одиноки. Мы, можно сказать, «обручены» Первым приходом Христа, и нам надо строить с Ним отношения. Во всяком случае, Он здесь, Он рядом. И, конечно, «немного еще», потому что когда есть любовь, время течет по-особому, разлуки бесконечны, встречи так, кажется, быстро пролетают, а в целом есть это чувство, что вот оно, еще немного — и прольется в душу вечность.

После пяти дней чтения Ветхого Завета, мы снова обращаемся к словам Евангелия. И апостол Павел, обращаясь к евреям пишет слова: "Вспомните прежние дни ваши, когда вы, быв просвещены, выдержали великий подвиг страданий". Этот подвиг страданий заключается в том, что будучи свидетелями исполнения всех пророчеств о Христе, народ Израиля не признал Его. Это страдание тех, кто уверовал, от утраты Учителя и Господа. И это страдание оттого, что твои друзья, твои родные не приняли, не увидели, что они ошиблись и не открыли Спасения. И тут же апостол призывает к терпению. Терпению деятельному, которое содействует исполнению воли Божьей. Терпение - это не молчаливое страдание. Это ожидание обетования. Это ожидание Царствия Божия. Именно в таком состоянии должен находиться христианин. В состоянии ежечасного ожидания Суда. И постоянному стремлению к призыву Христа. Этот призыв прозвучал для всех людей. И наша жизнь должна стать проповедью Евангелия для тех, кто вокруг нас. Для тех кто еще не обрел и сопротивляется обретению Христа и себя в Христе. Проповедью делами во имя Христа и Христом в сердце.

Один из важнейших принципов духовной жизни христианина на языке восточной монашеской традиции называется нестяжанием. Традиция западная называет нестяжание бедностью — и ограничивает его, сводя к определённому материальному состоянию. Впрочем, если бедность понимать так, как понимал ее, к примеру, Исайя Иерусалимский, то её вполне можно было бы назвать и нестяжанием.

Кстати, судьба Исайи может служить иллюстрацией слов автора послания, хотя жил этот пророк за восемь веков до прихода Спасителя: он, будучи аристократом и богатым человеком, называл себя бедняком, а в конце жизни, во время гонений, действительно потерял всё. Есть даже не очень ясные сведения о том, что свою жизнь пророк закончил мученически. Вот это ощущение себя бедняком безотносительно к размерам собственного имущества и есть то, что называется нестяжанием. В таком духовном состоянии потеря этого самого имущества действительно не воспринимается как катастрофа.

Человек тогда действительно понимает, что главное для него не имущество или, по крайней мере, не то имущество, которое он имеет на земле. И это не какой-то отказ, самоограничение, бедность ради свободы или что-то подобное. Тут просто жизнь в Царстве как таковая. В реальности, которая устроена иначе, чем наш непреображённый мир. И для человека именно эта реальность становится подлинной и абсолютной. Конечно, не обязательно в таком случае человек должен потерять всё: монашеская практика, будь то на Востоке или на Западе, лишь выносит вовне то, что может остаться и внутри.

Речь идёт именно об отношении к собственному имуществу. Когда оно воспринимается не как более-менее неотъемлемая часть себя любимого, а как данный Богом инструмент для реализации Богом же поставленных задач. Инструмент, которым не владеешь, а пользуешься. И если даже этот инструмент у тебя отбирают, а Бог не вмешивается, значит, Его план не предполагает вмешательства. Возможно, эти инструменты больше не понадобятся. Или Бог приготовил другие. Как бы то ни было, Ему виднее. А Его служителям можно не беспокоиться: это ведь Его мир и Его план.

Призывая к терпению в ожидании пришествия Господня, апостол Павел цитирует удивительные слова, сказанные Богом пророку Аввакуму в конце 7-го века до Р.Х. Как и корреспонденты апостола Павла, как и мы сегодня, пророк Аввакум обращал к Богу мучительный вопрос: «Доколе зло будет торжествовать?» Именно на это Бог и сказал ему, что нечестивый погибнет во грехе своем, а праведный верой жив будет. Апостол Павел развивает эту мысль и прилагает ее уже к новозаветному ожиданию окончательной победы Божьей.

Но, по сравнению с данным Аввакуму откровением, апостол Павел говорит о вере и нечто совершенно новое: вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. Мы призваны, по мысли апостола, не просто «сжав зубы» терпеть до Второго Пришествия. В погибающем мире, среди зла и беззакония, верующему Бог дает возможность вкусить будущей жизни, которую мы лишь ожидаем. В нашей вере это ожидаемое осуществляется. Нет нужды говорить, что более всего в христианской жизни эти слова применимы к таинству Евхаристии.

О мужестве за долгую историю человечества было сказано и написано немало. Но что такое мужество с духовной точки зрения? И почему оно так важно? Для ответа на этот вопрос важно вспомнить другое, то, что составляет основу духовной жизни: верность. Не случайно именно с ней связывает Библия отношения между Богом и человеком, между Богом и народом Божиим. Иногда в русском переводе верность называется верой, но в большинстве случаев соответствующее греческое или еврейское слово обозначает именно верность, а также доверие.

Но если верность играет ключевую роль в отношениях между Богом и человеком, то тогда можно то же самое сказать и о постоянстве, без которого ни о какой верности говорить не приходится. А постоянство, в свою очередь, немыслимо без мужества. Конечно, если бы нам довелось жить в мире, не знающем зла, всё, возможно, было бы иначе. Вполне вероятно, что такого понятия, как мужество, такой мир вообще не знал бы. Но мы, к сожалению, живём в мире, поражённом грехом и лежащем во зле. А такому миру (или, вернее, силам зла, в нём действующим) постоянство не нужно. Никакое и ни в чём.

Выражение «постоянство во зле», по сути, лишь красивая, но ничего не значащая фраза. Она значит не больше, чем, к примеру, выражение «изо всех сил катился вниз по склону». Чтобы творить зло, не нужно ни духовной собранности, ни упорства. Конечно, каждый мог бы указать на великих людей, обладавших сильной волей и другими качествами, которые проявлялись и тогда, когда они делали злые дела. Но эти качества они получили не от дьявола и не от тёмных сил. Они были вложены в них Богом, Который предоставил им свободу, как и всякому другому. А они этой свободой злоупотребили, и Божий дар стал в них тёмной, злой силой. Сила — от Бога, зло — от нежелания направить её на дело Божие.

В сущности, для того, чтобы творить зло, достаточно ничего не делать и позволить другим пользоваться своими, от Бога полученными, талантами и способностями, а чтобы зла не творить - приходится противодействовать и противостоять тем, кто хотел бы воспользоваться не принадлежащими им дарами. Дар Божий в падшем мире приходится защищать, так же, как приходится в нём защищать свою верность Богу. А мужество и есть верность, противостоящая силам зла. Верность, которая без такого противостояния перестаёт быть сама собой.

По-видимому, катастрофа 70 г. отразилась на духовном состоянии не только Синагоги, но и Церкви. Вероятно, многие церковные общины переживали в этот период духовный, а вместе с тем и организационный кризис. Очевидно, именно с ним были связаны призывы автора послания не оставлять церковных собраний (ст. 25). Можно думать, что такого рода практика была вызвана, прежде всего, разочарованием и растерянностью, связанными с разгромом Храма и прекращением жертвоприношений. Не исключено, что для многих христиан, и в первую очередь для иудео-христиан, разгром Храма означал невозможность не только жертвоприношения, но и хлебопреломления, так, что они уже не видели смысла участвовать в церковных собраниях. Это не удивительно: ведь традиционные иудейские представления тех времён не отделяли одно от другого, и иудеи, и иудео-христиане смотрели на хлебопреломление и на ритуальные трапезы, центром которых оно являлось, как на продолжение жертвенной трапезы, без которой хлебопреломление мыслилось духовно и религиозно совершенно невозможным.

Между тем, автор послания призывает своих единоверцев держаться прежнего порядка церковной жизни, указывая на то, что даже в отсутствие Храма и традиционных яхвистских жертвоприношений для христиан всё же возможна полноценная духовная жизнь: ведь Тот, Кто принёс в мир Царство, став для Своих последователей истинным Первосвященником, не изменяет ни раз данным обещаниям, ни однажды заключённому союзу-завету (ст. 19 – 24). Более того: автор считает уход из Церкви изменой этому союзу-завету, сравнивая его с отступничеством, которое, в соответствии с нормами Торы, наказывается смертью (ст. 28 – 31). Он напоминает о том, что Тора допускает возможность очищения лишь от греха, совершённого по слабости или по неведению, но никак не от греха, совершённого сознательно и добровольно. И добровольное оставление церковного собрания для него является примером именно такого греха, равнозначного добровольному отступничеству (ст. 26 – 27). Это неудивительно: ведь через хлебопреломление, которое происходит в собрании, в котором непосредственно участвует Воскресший, и реализуется тот новый союз-завет, о котором говорил уже Иеремия и который стал реальностью с приходом в мир Спасителя. Завет, открывающий ищущим Царство. И отказ от участия в хлебопреломлении означает поэтому не что иное, как отказ от завета, а значит, и от Царства.

Продолжая разговор о Христе как о Первосвященнике, автор послания говорит об отношениях между Ним и верными как о сути того, что пророки Израиля называли новым заветом. В самом деле: суть всякого союза-завета заключается, в конечном счёте, в освящении человека Богом, в том воздействии, которое Бог оказывает на человека, меняя его духовную жизнь, а иногда и его природу. И новый союз, тот самый новый завет, о котором впервые упомянул Иеремия, предполагал не только Тору, написанную в сердце, но и такую меру в жизни отдельного человека и народа Божия Присутствия, какой прежде не бывало.

Вот эта полнота Присутствия и была связана с личностью Спасителя, и потому автор послания называет Его Первосвященником с большой буквы. Но никакая мера Присутствия, пускай даже абсолютная, не гарантирует человеку спасения, очищения, освящения или чего бы то ни было ещё. Человек свободен, и всё определяется в конечном счёте именно его выбором.

Автор послания напоминает о том, что сознательно совершённый грех неисправим в том смысле, что от его последствий невозможно избавиться. Так было всегда, и даже яхвистские очистительные жертвоприношения тут были бессильны, хотя Божье присутствие у яхвистских алтарей было несомненной реальностью. Приход Христа в этом отношении качественно меняет ситуацию: теперь избавиться можно даже от последствий грехов, когда-то совершённых сознательно, потому, что, доверившись Христу, человек уже не остаётся со своими грехами перед Богом один на один.

Теперь Христос Сам готов помочь человеку разобраться с последствиями его грехов, если только человек раскаивается в совершённом и доверяет своему Спасителю. Но если человек, став христианином, считает для себя возможным сознательный грех, это равнозначно отступничеству и отречению от Христа, о чём и напоминает автор послания своим читателям.

И тогда вернуться назад уже бывает очень и очень непросто: ведь, греша сознательно и по доброй воле, человек фактически противодействует своему Спасителю: Тот делает всё, чтобы избавить человека от власти греха, а сам человек при этом отдаёт себя греху во власть, притом совершенно осознанно. Такая жизнь ставит стену между человеком и Христом, даже если прежде тот же самый человек совершенно искренне обратился ко Христу и стал Его учеником. Вот об этих основополагающих для христианской жизни вещах и напоминает автор послания своим читателям.