Мысли вслух на14 Февраля 2018

Слова Христа: «Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему... хотя и медлит защитить их»,- в Синодальном переводе нередко вызывают смущение у читателя. Господь предлагает ученикам притчу о неправедном судье, который все же защищает бедную вдову по причине ее неотступности. Неправедный судья, от которого нелепо и ждать справедливости, не смог устоять против твердости просительницы. Тем более, говорит Христос, Бог, любящий избранных Своих, откликнется на их просьбы. Так и понимает эту притчу евангелист Лука, поэтому он озаглавил ее: «притча о том, что должно всегда молиться и не унывать».

Если человек не сразу получает просимое, он начинает сомневаться в благости Божией. Это распространенная ошибка, обусловленная незнанием Бога. Притча Христа как раз опровергает такое мнение. Но тогда почему Бог «медлит защитить их»? Этим словам Синодального перевода соответствуют совсем иные слова оригинала. Греческий текст содержит здесь один глагол в значении «быть терпеливым, обладать выдержкой»: «терпит в них» (в избранных Своих). Patientiam habebit in illis, «хранит терпение в них», вторит ему Вульгата. «И долготерпя о них», с большой точностью передает это славянский текст. Речь, следовательно, идет об участии Бога в перенесении страданий избранных Его.

Трудно передать этот смысл по-русски, чтобы получился перевод, а не толкование. Может быть, «Неужели Бог не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, разве не Он долготерпит [в них]? Конечно, даст Он им скорую защиту... Но найдет ли Сын Человеческий, прийдя, веру на земле?». Для нас важно понимать, что Господь не говорит о безразличии Творца, который снисходит до воплей Своих людей как будто нехотя, в промежутке между более важными делами. Отнюдь нет. Христос подчеркивает именно участие Бога в наших страданиях. И, кроме того, из оригинального текста следует, что это участие входит в самую глубину отношений Бога с миром и Его замысла о нем.

С практической же точки зрения важны слова Христа о вере. О долготерпении Божьем и страданиях избранных Христос говорит нечто, с трудом понятное не только нам, но, вероятно, и ученикам. Но, говорит Он, дело не в том, каков Бог. Дело в недостатке веры, который не дает нам возможности увидеть, узнать, как скоро дарует Бог Свою защиту. И тот же недостаток веры лишает нас возможности попросить и обрести эту защиту.

Многие пророки напоминали народу Божию о Суде, Иоиль здесь не исключение. Но каждый из них говорил о нём по-своему, с той точки зрения, с которой Бог давал ему увидеть это событие. Для Иоиля в центре оказывается Суд, как эсхатологическая точка, точка разрыва истории, в которой прерывается обычный ход событий, и Бог, прежде как бы скрывавшийся за его завесой, становится видимым, полагая начало царству Божию, которое, собственно, и предполагает, что больше Он не будет скрываться, и Его присутствие отныне будет прямо и непосредственно определять ход вещей. А для человека этот момент становится моментом Суда. И не потому, что Бог больше не хочет ждать и требует человека к ответу, а потому, что встреча с Богом лицом к лицу для человека — всегда Суд. Но этот Суд особенный, последний. Прежде, пока история не закончилась, можно было ещё надеяться, что Бог, как милосердный Судья, даст человеку ещё один шанс, возможность начать всё заново, сделать ещё одну попытку. А теперь на новые попытки времени уже не осталось. И не потому, что Бог больше не хочет ждать, а потому, что ждать, как видно, больше нечего: каждый уже сделал свой окончательный выбор. Настало время пожинать плоды этого выбора.

На пророков нередко смотрят, как на предсказателей будущего, иногда радостного, чаще печального и страшного. Но так ли это на самом деле? Можно ли вообще предсказать будущее? Ответ, казалось бы, прост: у Бога есть Свой план, который Он, безусловно, осуществит, ведь Он Бог, а мы люди. Стало быть, и будущее можно предсказать, если Бог откроет его пророку: ведь у Бога всё уже должно быть распланировано.

Но вот что интересно: библейский язык не знает слов, которые бы можно было перевести как «рок», «фатум», «судьба». Есть, конечно, замысел Бога относительно каждого человека и каждого народа, но есть и свобода выбора, идёт ли речь об отдельном человеке или о народе. Бывает, что пророк говорит о неизбежном и близком бедствии, но почти никогда не бывает такого, чтобы о бедствии этом пророк говорил, как о чём-то неизбежном.

Такая непредопределённость будущих событий иногда даже может показаться ошибкой пророка. Вот, например, Исайя Иерусалимский, предсказывающий близкую гибель своей страны от рук ассирийцев. Что это, ошибка? Ведь Иудея тогда устояла! Впрочем, и сам Исайя тоже, уже в дни осады, предсказал, что ассирийцы уйдут от стен Иерусалима не солоно хлебавши. Так в конце концов и случилось.

Что же: планы Божии могут меняться? Как видно, да, могут. И зависит это не от Бога, а от людей, от их выбора и от их решимости. Богу не надо, чтобы люди умирали из-за своих грехов, Он этого не хочет и не хотел никогда. Если люди погибают из-за своих грехов, то лишь потому, что грех совершенно реально отделяет человека от Бога, не давая Ему возможности вмешаться.

Бог, конечно, сильнее человека, но Он слишком уважает человеческую свободу, чтобы входить в жизнь того или тех, кто Его не хочет и не ждёт. Катастрофа (личная или общенациональная) становится в таком случае следствием того, что Бог не может вмешаться. Но если всё же Его позовут, Он готов вмешаться в ситуацию в любой момент, даже тогда, когда, как может показаться, уже поздно. Он ведь не хочет ничьей гибели и готов использовать любую возможность, чтобы спасти как можно больше людей, не взирая на то, что многие из них до своего к Нему обращения сделали всё для того, чтобы спасти их было как можно сложнее.

При чтении библейского рассказа о грехопадении сам собой возникает вопрос: почему же Бог запрещает человеку познание добра и зла (Быт 2:16–17)? И что имеет в виду змей, говоря, что, познав добро и зло, люди «будут как боги» (ст.5)? Ведь, казалось бы, без понятий о добре и зле невозможна никакая нравственность, а значит, невозможна и духовная жизнь. Да и сам запрет в этом случае теряет смысл: как мог бы человек понять, что нарушение запрета — зло и грех, не зная ни добра, ни зла, ни различия между ними? Чтобы найти ответ, важно иметь в виду, что «познание», в том значении, в котором употребляет библейский автор соответствующее еврейское слово, предполагает не просто абстрактное изучение познаваемого объекта. «Познать» в данном случае означает вплотную соприкоснуться с тем, что познаёшь, проникнуть и овладеть познаваемым. А это, как минимум, предполагает неизбежность непосредственного контакта с мировым злом и с теми, кто ему служит. Нетрудно предвидеть, чем должен был обернуться для человека такой контакт. Но есть в этом «познании» и другой, куда более серьёзный грех. Ведь «познать» означало также и овладеть познаваемым. А овладеть «добром и злом» означало овладеть всем, что есть в мире и хорошего, и плохого. Это и имеет в виду змей, говоря, что люди тогда «будут как боги»: ведь, если бы только человеку действительно удалось стать владыкой мироздания, он бы стал своего рода маленьким богом, обладающим такой же властью над миром, как Сам Творец. Казалось бы, Бог и без того дал человеку такую власть над миром (Быт 1:28). Но она была дана человеку при одном очень важном условии: он предоставляет Богу определять, что в сотворённом Им мире добро, а что зло, в том числе и тогда, когда дело касается самого человека. Человек лишь распоряжается в мире, как управляющий в доме; хозяином же дома остаётся сотворивший его Бог. Претендуя на то, чтобы самому решать, что в мире добро, а что зло, человек тем самым хочет занять уже не место управляющего, а место хозяина дома. Конечно, это вовсе не означает, что человек с самого начала хотел именно зла, ведь зло заключается не во власти как таковой, а в том, как её используют те, в чьих руках она оказалась. Возможно, вначале человеку действительно казалось, что, став владыкой мироздания, он сможет сделать его лучше. Но сразу же после вкушения с дерева познания, когда у человека «открылись глаза» (ст.7), он убеждается в том, что он вовсе не бог и не может сделать ничего хорошего не только для мироздания, но даже для себя самого. «Нагота» здесь означает беспомощность и бессилие человека, вовсе не похожего на бога, каким человек надеялся стать, получив полную, как ему казалось, свободу и обретя независимость от своего Создателя. Прежде эта «нагота» человека не беспокоила (Быт 2:25): ведь он не претендовал на место бога. Так стремление человека к мнимой «свободе» и независимости от Бога приводит и мир, и самого человека к катастрофе, последствия которой сказываются по сей день.

Вроде бы просто выглядит пожелание не согрешать, а если уж довелось впасть в грех, то обратиться ко Христу, Чья жертва – умилостивление за грехи всех живущих. Нам дана надежда на прощение, тем не менее разговор о прощении начинается с призыва не согрешать. Выполнить такой призыв трудно, и часто он представляется невозможным, и всё же не стоит говорить о прощении, если самим себе постоянно потакать и даже не пытаться противостать греху. Понятия о должном незыблемы, сколько бы от них ни отступать, следование им - критерий истинности веры. Поэтому познание заповедей - не теория, ведь и познание ремесла состоит не в зазубривании технических норм, а в умении работать.

Обращаясь к детям, отцам, юношам и отрокам, апостол с каждой возрастной категорией говорит разными словами, но со всеми об одном. Каждая группа христиан имеет свои особенности, которые необходимо учитывать при распределении служений, но все служения равночестны.

Но как понимать слова о том, что не надо любить мир? В самом ли деле он достоит исключительно отвержения? Думается, что речь не идёт о буквальной нелюбви к миру, сотворённому Богом прекрасным, но о неприятии падшего состояния мира, греха, пронизывающему мир. Принимая греховность за неотъемлемое свойство мира, и оправдывая ей собственные греховные наклонности, мы и в самом деле отворачиваемся от любви Отчей.

Пророчество сбылось. Иерусалим пал, царь отведён в плен, а вместе с ним в изгнание отправлена немалая часть народа. Оставшимся предоставлена возможность налаживать повседневный быт под властью оккупантов. Некоторые мероприятия могут показаться не только гуманными, но и отвечающими нормам социальной справедливости, ведь они наделили бедняков землями и виноградниками, отнятыми у прежних владельцев. Но почему-то не хочется их за это благодарить захватчиков, ведь кусок, отобранный у соседа, рано или поздно встанет поперёк горла.

Теперь сам Навуходоносор заботится о безопасности Иеремии. Казалось бы, Иеремия имеет все возможности для возвышения над соотечественниками, и будь он и на самом деле тем предателем, за кого его принимали, уж он бы сумел ими воспользоваться. Но мы не видим с его стороны попыток использовать ситуацию для корыстной выгоды или же для отмщения своим обидчикам. Мало того, мы не слышим и его слов сразу после поражения. На земле Иудеи наступила тревожная пауза между старыми и новыми бедами. Наступила пауза и в пророческом служении Иеремии. Но велика глубина его молчания.