Мысли вслух на Числ 16:1-50

История с сыновьями Кораха на первый взгляд может показаться всего лишь притчей, направленной на укрепление исключительной власти и прерогатив священства во всём, что касается жертвоприношений и культа. История поучительная: любая попытка нарушить монополию священства на всё, связанное с культом, пресекается Богом быстро и решительно. Всё так бы и было, если бы не некоторые другие эпизоды, встречающиеся в Пятикнижии неоднократно. Вроде, например, истории с золотым тельцом. Тогда ведь народ захотел тельца прежде всего потому, что Моисей исчез. Исчез вождь. Лидер. Тот, без которого никуда. Так о каком тогда «всеобщем священстве» можно говорить?

Теперь, когда уже есть Скиния, когда традиция хоть сколько-то устоялась, легко требовать всеобщего равенства, права каждого на доступ к алтарю. Только вот где были те «сознательные», требующие теперь права на жертвоприношение, во времена истории с золотым тельцом? Трудно, конечно, сказать точно, где были бы эти люди тогда — история сослагательного наклонения не знает. Была, однако, и другая история, когда Моисей пошёл на гору навстречу Богу — один. Один потому, что остальные сказали ему: иди лучше на гору ты сам, а мы постоим тут, подождём, чтобы не умереть.

Тут уж никакого сослагательного наклонения — Моисей идёт на гору именно один. На гору, где только и можно стать священником — потому, что там Бог, там место Присутствия, а без встречи с Ним настоящим священником не станешь. Так вот тогда на гору не пошёл никто. Никто из народа, кроме Моисея, не решился подняться к тому алтарю. Потому, что понимали: там всё очень серьёзно, над горой дым, оттуда можно и не вернуться… и, значит, лучше туда не ходить.

Теперь вот, когда Скиния стоит, всё совсем не так, теперь к алтарю идти не страшно, наоборот — почётно. Теперь можно вспомнить и о праве каждого на жертвоприношение. Вот только Бог не изменился. Кому было страшно на горе — будет страшно и сейчас, если только он поймёт, с Кем имеет дело и Кто совершенно реально присутствует в Скинии. То землетрясение, та разверзшаяся земля, что упомянута в рассказе — напоминание о дымящейся горе. Напоминание тем, кто о ней забыл, желая «всеобщего священства».

Что такое свобода? Если мы не имеем права сойти с пути, который нам не нравится, — разве мы свободны? Можно ли считать, что у нас есть такое право, если попытка его реализовать наказывается смертью? Вообще, жизнь под законом, пусть даже принятым нами добровольно, — это свобода? Разве свобода — это только следование ранее принятому пути, а не возможность выбора в каждой точке этого пути? А если этот путь — путь выхода из рабства?