Мысли вслух на Мф 5:13-26

Первое же приходящее на ум свойство соли, с которой Христос сравнил Своих учеников, — способность хранить любое вещество от гниения, спутника смерти. Мы также знаем, что для изменения вкуса большой порции пищи нужно совсем небольшое количество соли, и значит, даже оставаясь в меньшинстве, христиане могут положительно воздействовать на весь мир. Но дело не только в этих качествах соли, не изменившихся за века: слушатели нагорной проповеди знали и соблюдали связанные с солью древние обычаи. Ведь соль была символом верности, совместное вкушение соли скрепляло союз крепче клятвы и было знаком нерасторжимой дружбы. Значит, и ученики Христа призваны быть такими же носителями правды и примирения в раздираемом враждой мире.

Он также назвал учеников светом миру, и это поразительно, ведь в другой раз Он назвал так Самого Себя ( Ин. 8:12, 9:5). Здесь одно из первых указаний, на какую высоту Он хочет поднять тех, кто доверился и пошёл за Ним! Да, Он пришёл не для того, чтобы втоптать нас в грязь Своим величием, но чтобы вытащить и очистить от грязи.

И закономерно, но для многих до сих пор неожиданно, Он начинает подчёркивать соответствие Своих действий закону. Ведь сегодня многим трудно соединить то, что принёс в мир Христос, с положениями ветхозаветного законодательства. Но то, что кому-то показалось новшеством, раскрывало именно то, что уже было заложено издревле.

Говоря о необходимости превзойти праведность книжников и фарисеев, Иисус раскрывает, что мотивация действий и диктующее их состояние души не менее важны, чем сами действия. Ведь если к убийству ведёт ненависть, значит ненависть — это уже начало убийства. И как ни важно срубить под корень разросшееся ядовитое дерево, ещё важнее не допустить его произрастания.

Путь блаженства и путь пустоты лежат перед человеком. В нашей жизни много неопределенностей, но в отношениях с Богом наш выбор становится полярным — как «да» и «нет». Сын Божий, став Сыном Человеческим, не колебался между этими двумя путями, но был всегда «да» и «аминь». Нас Он призывает к тому же — выбрав Его путь, мы становимся светом миру, проводниками любви и правды Небесного Отца. И нам необходимо оправдать Его доверие, ведь, если закрыть светильник сосудом, в доме наступит полная темнота.

Вы пробовали дистиллированную воду? Несколько дней на такой воде для человека смертельны — без солей жизнь невозможна. Соль не только усиливает вкус пищи, но и предохраняет от разложения. Без Бога мир был бы пресным и пустым. Сегодня Спаситель говорит нам, что мы — соль земли, а значит, Он присутствует в мире через нас. Но что делать, если мы не позволяем Ему этого? Чем можно посолить соль? Без Него теряет смысл не только наша жизнь, но и весь мир.

Иисус называет своих учеников солью и светом. Эти, казалось бы, несовместимые вещи и есть то главное, чем они должны отличаться от всех остальных людей. Сама по себе соль не имеет питательных свойств, но именно она придает вкус блюду, делая его особенным. Живя в мире, христиане наполняют его божественным привкусом, который, однако же, им самим не принадлежит, ведь им их наделил Господь. Но важно не потерять особый дар, полученный в крещении, живя по законам этого мира, не слиться с ним, потому что потерять «соленость» значит перестать быть последователем Христа. Иисус говорит и о Себе Самом, что Он – «Свет миру». В этом удивительная привилегия христиан быть подобными своему Учителю.

Как и многое, к чему призывает Евангелие, это сравнение учеников со светом и солью противоречиво. С одной стороны, нужно быть ничего не значащей солью, которая не существует сама по себе, а с другой – быть подобными Богу.

В церковнославянском, и синодальном переводе, и в переводе епископа Кассиана и в других русских переводах есть два разных выражения: свет мира и свет миру. Этой разницы нет ни в греческом, ни в Вульгате, ни в переводах на современные европейские языки. Однако этот момент очень важен нам с вами, чтобы правильно понять сегодняшнее евангельское чтение. Мы видим здесь две совершенно разные духовные традиции. Каждый волен сам выбирать любую из них, лишь бы этот выбор был осознанным. Но все-таки это не мешает нам обратиться к общему смыслу сказанного. Наверное, главное слово, которое возникает в голове при попытке понять: свидетельство. «Мы не можем не говорить того, что видели и слышали» (Деян 4:20). Мы можем только свидетельствовать, иного не дано. Свидетельствовать словом и делом. Именно поэтому Серафим Саровский говорил: спасись сам, и рядом с тобой спасутся тысячи. А как нам порой хочется, чтобы нас за руку привели ко спасению. Как нам хочется, чтоб наш духовник брал на себя ответственность за наши поступки. Но нет. Мы друг для друга можем быть только свидетелями. И еще одно приходит на ум при размышлении над сегодняшним текстом. Помните, где еще встречается это выражение «свет мира». «Ученики сказали Ему: Равви! давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда? Иисус отвечал: не двенадцать ли часов во дне? кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего» (Ин 11:8,9) Странный ответ. Как будто на другой вопрос, но нам кажется, он очень много дает, чтобы понять что это – свет мира.

Иисус говорит о том, что хотя закон и превзойден Новым Заветом, но исполнение заповедей не отменяется. И апостол Павел поясняет, что служение Нового Завета не сводится к исполнению заповедей («служение смертоносным буквам»), потому что нет в нас такой способности, а состоит в уверенности в Боге через Христа («служение духа»), так как Бог дает нам такую способность.

Воистину ничего не укрыто от Господа, и все Он ведает. Псалмопевец пишет: «Господи! Ты испытал меня и знаешь. Ты знаешь, когда я сажусь и когда встаю; Ты разумеешь помышления мои издали. Иду ли я, отдыхаю ли - Ты окружаешь меня, и все пути мои известны Тебе. Еще нет слова на языке моем, — Ты, Господи, уже знаешь его совершенно» (Пс. 138:1-4). И, естественно, Он видит как хорошее, так и все плохое в наших сердцах. Но несмотря на это Он продолжает нас любить. И не отказывает нам в Своем Царстве, даже зная, что мы каждую минуту в состоянии нарушить Его заповеди. Главным в Новом Завете становится стремление, направление вектора нашей жизни. И именно это стремление вознаграждается в конце концов «Царством Небесным» (Мф. 5:19) А если мы в своем поиске Бога понимаем, что «нет предела совершенству», т.е. не останавливаемся на достигнутом, и в то же время понимаем, что совершаем ошибки, но идем дальше, то целью становится само Царство, а не место, которое мы в нем займем.

Иисус призывает учеников к высшей мере праведности, которая должна превосходить благодетельность даже самих книжников и фарисеев, которые отличались большой набожностью. И Он прямо говорит о том, что без этого невозможно войти в Царство Небесное. Читая пояснения, которые следуют ниже, нельзя не поразиться тому, какой же трудный и бескомпромиссный путь предлагает нам Господь. Гнев приравнивается к убийству, ругань равносильна смертному греху; наконец, утрата мира с ближним – к потере связи с Богом. Принимая эту систему координат, сразу понимаешь, насколько велика милость Божья, которая покрывает наши ежедневные «убийства», «предательства», «отвержение Господа». Понимаешь, что не наши заслуги, а лишь Он один может привести нас в свое Царство.

Сотворенность мира очевидна для всякого не-богоборца. Само существование этого мира и его великолепие свидетельствуют, по мысли ап. Павла, о величии и благости Творца. Отказ принять это свидетельство приводит к глубочайшим искажениям в человеческой природе и поведении (Рим. 1:24-27). Иисус в Нагорной проповеди говорит о том, грех заключается не в поступках, а в помыслах, пораженности нашей духовной сферы, и отсюда же должно начаться наше исцеление.

Тора, данные Богом заповеди всегда воспринимались, как путеводитель по пути праведности. Неудивительно, что Иисус обращается к Торе, а точнее, к Декалогу, интерпретируя его заповеди с точки зрения того Царства, которое Он принёс в мир. А с точки зрения Царства на первый план выходит не действие как таковое, а стоящее за ним намерение, интенция, вложенная человеком в совершаемое им действие. И если интенция имеет место, сам факт совершения или несовершения действия ничего принципиально не меняет. Если, к примеру, человек настолько ненавидит своего ближнего, что готов убить его, такую ненависть Иисус, как видно, приравнивает к убийству. На первый взгляд, такой подход может показаться слишком строгим. Но надо иметь в виду, что внутренняя Тора, о которой говорили в те времена многие учёные раввины и учителя Торы, именно намерение, интенцию и выдвигала на первый план. Избавление от дурных намерений считалось важнейшим шагом на пути к обретению внутренней Торы. Но дело не в одной внутренней Торе, как таковой. Дело ещё и в том, что для Царства интенции имеют особое значение. Ведь субстанцией Царства является дыхание Божие, а его ткань образуют отношения, связывающие человека как с Богом и со Христом, так и с ближними. От качества отношений зависит не только качество жизни человека в Царстве, но и сама возможность пребывания в нём. Потому-то и уделяет Иисус намерению столь много внимания: ведь каждое наше намерение, если мы являемся жителями Царства, касается не только нас и тех людей, на которых оно направлено, но и всего Царства в целом во всей его полноте.

Грех не в поступках, а в помыслах, — показывает Иисус в Нагорной проповеди. Рабство греху — это не закабаление извне, а наше внутреннее духовное свойство. Наши добрые поступки (примирение с братом) не избавляют от этого, но свидетельствуют о нашем желании принять освобождение, и Дух Господень приносит свободу и очищение от греха, «озаряя наши сердца». То, что при этом происходит, замечательно описано в Пс. 84(85):11-14.

Почему, если я живу не в мире, я недостоин предстать пред Господом? Разве мир достижим в этом суетном и страстном мире? Разве нет молитв за врагов, а, значит, есть и враги? Разве не исполнена вся Псалтирь проклятиями нечестивых («да приидет же смерть на ня», «Ты же, Боже, низведеши я в студенец истления», «блажен иже имет и разбиет младенцы твоя» и другие)? И ведь Сам Спаситель говорит: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф 10:34). Как соотнести все это, мир и меч? В современном нам православном каждодневии, во многом не избежавшем, да и не могшем избежать, влияния советского мировосприятия, которое как в самом главном нуждалось в образе врага, которое просто рушилось без этого образа, очень многие хватаются за этот дуализм с удобного им конца. Но всякий истинный дуализм неслиянно неразделен. Впрочем, что советское время? Это старо как мир. А охота на ведьм и в целом такое явление как инквизиция? А преследование евреев во все времена? Сергей Сергеевич Аверинцев так написал:

От всего моего смертного сердца
согласного на истление прощаю обидевших
Только кто же меня обидел

Эта женщина которой мнилось будто ей мнится
Что её трясет от звука моего голоса

…………
Этот мужчина которому мнилось будто ему мнится
что он топчет мое лицо

…………
Боже утешь лаской тех, кто меня обидел
Я не знаю Ты знаешь кто же они
(«Духовные стихи/ Недоумение»)

Только так и возможно понять, только так и возможно избежать этого самого страшного, что противостоит Богу – ненависти, пусть и прикрывающейся праведным гневом. «Ты знаешь», а «я не знаю».

Господь постоянно говорит Своим ученикам о примирении, потому что это одно из сущностно важных условий жизни. Вот и сегодня мы читаем в Нагорной проповеди одно из таких мест. Господь говорит нам о том, что всякий гнев людей друг на друга и всякая ссора, не находящая прощения, ведут к духовной смерти, подтачивают самую суть человека. Обращают на себя внимание два характерных и важных момента.

Во-первых, поздневизантийская вставка в 22 стихе, где в слова Христа «всякий, гневающийся на брата своего, подлежит суду», было вставлено слово «напрасно». В древних рукописях этого слова нет ни на греческом, ни в других переводах. Значит, никакой гнев невозможен для человека, если он пытается быть христианином. Никакой, ни напрасный, ни обоснованный! Значит, нам надо расставаться с этим переживанием, с этим чувством и этим состоянием духа насовсем, безусловно и бесповоротно.

И второй важный момент. В 23-26 стихах Господь продолжает проповедь ветхозаветных пророков о неугодности Богу наших молитв и приношений, если мы не в мире друг с другом. Дальше Он будет не раз возвращаться к этому и говорить, что Отец Небесный будет прощать нас так, как мы прощаем других. Но вот что важно: было бы вполне понятно (и вполне в русле Ветхого завета), если бы Христос сказал: «если ты принесешь дар твой к жертвеннику, и там вспомнишь... что ты не простил что-то брату твоему...». Если я не прощаю, то состояние моего сердца недостойно лица Всемогущего. Это, в сущности, понятно. Но Христос говорит: «и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя»! Мало ли какую чушь может думать о тебе другой человек, мало ли на что он может обижаться! Тем более, что обида его может быть неправедной... И тем не менее, она является препятствием для моего общения с Богом.

Вот ужас-то! Не только прощать требуется от нас, но эти слова лишают нас возможности ожидать, что другие будут по заповеди Божьей прощать нам наши вины. Ответственность за прощение нас другими людьми возлагается, оказывается, не на них, обидевшихся, а тоже на нас. Значит, если меня обидели, я должен простить. И если на меня обиделись, то искать примирения и прощения должен опять я. Это уже, конечно, похоже на Крест.

Стих начинается со слова «ибо», т.е. он – прямое продолжение предыдущих стихов. Иисус говорит о том, что Он пришёл исполнить закон, а не нарушить. Но далее (19 ст.) оказывается, что и творящий заповедь, и нарушающий(!) её окажутся в Царствии Небесном, правда, в различном положении. И вот, на этом фоне 20-й стих выглядет довольно странно. Оказывается, праведности строжайших ревнителей закона совершенно недостаточно, чтобы войти в Небесное Царство. Как же так, если из 19-го стиха следует, что и нарушитель заповеди – хоть и малейший, но в Царстве Небесном? Обличая фарисеев и книжников, Иисус никогда не упрекал их за строгое соблюдение заповедей. Он указывал на то, заповедь исполнялась по букве, а не по духу закона. Формальность вытесняла любовь к людям, а значит и к Богу, т.к. одно без другого невозможно.

Царство Небесное – это Царство любящего Бога, Царство Любви. Мы знаем, что без веры угодить Богу невозможно (Евр. 11:6), но если любовь больше веры (1 Кор. 13:13), то можно ли угодить Богу без любви?

Иисус учит, «как власть имеющий», определенно выводя грех из сферы поступков в сферу помыслов. А для нас это совсем круто: мы еще можем как-то проконтролировать свом поступки, но мысли... Это все равно что «не думать о белой обезьяне» (помните старую сказку о том, что в некоторой ситуации можно было получить исполнение всех желаний, если только в самый ответственный момент не думать о белой обезьяне?) Но ведь мы можем не думать о белой обезьяне — если только думать о ком-то другом! Можно не грешить помыслами, если думать о Ком-то Безгрешном, Кто праведен и истинен. А когда мы думаем о ком-то постоянно? — Когда любим его, вот и весь секрет.

В беседах с учениками и в проповедях Иисус нередко говорит о Торе и о правильном её понимании. В Синодальном тексте Тора называется обычно «Законом», но, при формальной правильности такого перевода, он всё же не полностью передаёт значение соответствующего еврейского слова. Тора — больше, чем просто закон в том смысле, в каком мы обычно употребляем это слово, больше, чем только законодательство или определяемый им правопорядок. Тора предполагает ещё и соответствующий закону образ жизни, включая и внутреннее, духовное состояние человека, такому образу жизни соответствующее. В евангельские времена в раввинистической среде и в Синагоге вообще довольно широко распространилось понятие «живой Торы», которой в идеале должен был стать каждый верующий иудей. Имелось в виду такое духовное состояние человека, при котором Тора становится чем-то ему внутренне присущим, определяя всю жизнь человека во всех её проявлениях. Иисусу такое понимание было очень близко, не случайно Он Сам говорит о том, что Он пришёл вовсе не для того, чтобы разрушать или изменять Тору, а для того, чтобы довести её до полноты (ст. 17; в Синодальном переводе эта мысль передана словом «исполнить»). И первое, на что Он обращает внимание Своих слушателей, — их намерения, или, как говорят сегодня психологи, их интенции. Если ненавидишь, считай, что ты убийца (ст. 21 – 22); если вожделеешь, считай, что ты развратник (ст. 27 – 28). Иначе, по слову Иисуса, наша праведность не выходит за рамки обычной религиозности, «не превосходит праведности книжников и фарисеев» (ст. 20), которые, будучи людьми глубоко религиозными, внешне, на поведенческом уровне, все заповеди Декалога, разумеется, исполняли. Но, оказывается, для Царства этого мало. И речь идёт не о требованиях, специально завышенных для того, чтобы быть «святее всех». Просто в этом мире наше духовное качество и состояние определяют наши поступки, а в Царстве — наши намерения. Можно было бы сказать, что в нашем падшем мире мы являемся тем, что мы делаем, а в Царстве станем тем, чего желаем. И если, ненавидя кого-то, мы воздерживаемся от убийства ради Бога, для нашего падшего мира это серьёзное духовное достижение. Но для Царства это провал. А столь высоко поднятая Иисусом духовная планка нужна для того, чтобы уберечь нас от такого провала.

«Ваша праведность должна быть выше, чем праведность фарисеев», — наверное эти слова воспринимались так же, как предложение выпить море или прыгнуть выше головы. Ведь книжники и фарисеи как раз и уделяли особое внимание праведности — старались исполнять все религиозные предписания, чтобы угодить своей жизнью и поведением Богу, давшему людям закон. А эти слова были обращены к ученикам Иисуса, среди которых были люди недалекие, слабые, с сомнительной репутацией, словом — грешники. И они должны были жить более праведно, чем «специалисты» по правильной жизни! Может быть, этот явный нравственный тупик должен был принципиально изменить само миропонимание Его слушателей? Богу нельзя угодить своей жалкой праведностью, в Его глазах раздражение или страстный взгляд на чужую жену — такое же преступление, как убийство или измена. Он не подсчитывает наши грехи и добрые дела — это бесполезно, потому что отношения с Ним — не торговля. Ясно, что ученики Христа должны жить по-другому, по-новому, как соль земли, как свет мира. Они должны стать местом присутствия Бога на земле.

Благословения, произнесённые Иисусом во время Нагорной проповеди, в христианской традиции принято называть заповедями блаженства, сопоставляя их с заповедями Декалога. Между тем, Сам Иисус, по-видимому, не рассматривал их, как некие новые заповеди, идущие на смену прежним. Собственно, и по форме они напоминают вовсе не заповеди, а ту серию благословений и проклятий, которая завершает Книгу Второзакония, или те благословения, которыми предписывает Тора священникам благословлять народ. Но благословения эти, конечно, приобретают особое значение: они имеют смысл лишь в том случае, если Мессия уже пришёл, а мессианское Царство близко и вот-вот настанет. Упоминание бедняков (нищих) и смиренных в таком контексте особенно значимо: исторически речь нужно вести об участниках движения, сложившегося ещё до плена вокруг Исайи Иерусалимского, которых и стали называть «бедняками», хотя нищими в буквальном смысле его участники чаще всего всё-таки не были. Иногда их называли также «кроткими» или «смиренными», вкладывая в эти слова тот же смысл, что и в слово «бедняки»: люди, которые полностью отказываются полагаться в жизни на кого бы то ни было и на что бы то ни было, кроме Бога, и ожидают наступления мессианского Царства, где они и обретут награду и утешение за тот непростой путь праведности, которому старались следовать. Говоря о блаженстве нищих и кротких, Иисус тем самым даёт понять, что мессианское Царство уже наступило или вот-вот наступит. Так же естественно и упоминание о жаждущих праведности («правды»): ведь образ «бедняка» был неотделим от образа праведника, уже в допленной гимнографии слова эти стали практически синонимами. А чистота сердца и милосердие («милость») тогда же, до плена уже стали восприниматься, как характерные черты праведника. Кроме того, уже в допленный период образ праведника становится образом человека, гонимого властями или сильными мира сего. Иисус провозглашает блаженство гонимых за праведность («правды ради»), т.е., следуя уже существующей на момент произнесения этих слов традиции, за верность Торе. И добавляет: блаженны гонимые за Меня, тем самым фактически указывая на Себя, как на Мессию: ведь образ страдающего Мессии был всё же известен традиции (хотя в те времена он несколько отошёл на второй план), и гонимые ради Мессии и мессианского Царства тоже, разумеется, воспринимались, как гонимые за праведность. Так Иисус, провозглашая близость наступающего Царства, вместе с тем отвечает чаяниям тех, кто ожидал Мессии и Царства. Он даёт им понять, что день, которого они ожидали, наступил. Хотя, быть может, и не так, как они представляли себе его наступление.

Нагорная проповедь — один из самых важных евангельских текстов, в котором полагаются основы христианской нравственности. Но начало этой проповеди, хотя и называется по традиции «Заповедями блаженства», говорит не о правилах, а о счастье — счастье праведной жизни, той жизни, которую Иисус называет Царством Небесным. В такой жизни утешение, милость и радость превозмогают слезы и боль, в ней царствуют благодать и мир.

Мы начинаем читать Нагорную проповедь Иисуса Христа. Христиане всегда считали этот текст одним из самых важных для становления человека в вере, он даже, говорят, служил в ранней Церкви основой для катехизации — подготовки человека к крещению. Мы дальше увидим, что нравственные требования Нагорной проповеди настолько высоки, что они обличают каждого из нас. И очень легко можно было бы впасть в уныние, но давайте все последующие дни помнить то, что мы читаем сегодня. Христос начинает с обещания и ободрения, обещая на пути следования за Ним блаженство, то есть какую-то высшую степень счастья. И все это потому, что это тот самый путь, где Он Сам идет пред нами и не оставляет нас.

Нагорная проповедь — это поистине проповедь Царства. Уже сами «блаженства», как называют обычно благословения, произнесённые Иисусом в самом начале проповеди (ст. 3 – 11), свидетельствуют о том, что со Своим пришествием Иисус связывает явление в мире полноты Царства. Не случайно Он говорит о блаженстве «нищих духом» (ст. 3). Речь здесь, очевидно, идёт о тех, кого в пророческих книгах Ветхого Завета и в Псалтири называют просто «нищими», хотя и там речь идёт, несомненно, не о материальной нищете. О нищете в евангельском смысле впервые в истории народа Божия заговорил пророк Исайя Иерусалимский, связавший торжество бедняков с наступлением мессианской эпохи (Ис 29:19). Возможно, впоследствии «бедняками» стали называть членов общины учеников Исайи, давшей затем начало целому движению, которое и позже оставалось связанным с пророческой средой. Исайя и себя самого считал «бедняком», хотя он принадлежал к одной из лучших иерусалимских аристократических фамилий. Под «бедностью» он, как и его последователи, понимал такое духовное состояние, когда человек не полагается ни на кого и ни на что в мире, кроме Бога. При таком полном предании себя в волю Божию человек, даже будучи богатым и влиятельным, перед Богом оставался ничего не имеющим бедняком. И в мире, по слову Евангелия, «лежащем во зле», такой человек чаще всего не мог рассчитывать не только на царство, но и просто на спокойную жизнь. И вот теперь, по свидетельству Иисуса, настал наконец день, о котором говорил Исайя, — день торжества «бедняков», которым даётся Царство. Речь идёт, конечно, не о земном царстве, а о том мессианском Царстве, наступление которого Исайя предвидел, а Иисус засвидетельствовал. Иногда в Псалтири таких людей называли «кроткими» или «смиренными», и если прежде они и думать не могли о том, чтобы овладеть землёй, то теперь, в преображающемся мире, такая возможность у них появляется (ст. 5). И всё же Царство ещё не торжествует до конца и в полноте: не случайно Иисус говорит о блаженстве «изгнанных за правду» (ст. 10; точнее было бы перевести эту фразу как «блаженны гонимые за праведность») и о блаженстве гонимых за Него и за верность Царству (ст. 11). Царство «приблизилось» (Мф 4:17), оно уже входит в мир, преображая его, но оно ещё не раскрылось во всей полноте, и силы зла сопротивляются этому раскрытию, обрушиваясь на тех, кто живёт Царством и свидетельствует о нём. Такова наша эпоха, эпоха наступающего Царства.

Заповеди Блаженства представляют собой совершенно уникальный текст, один из самых важных во всем Новом завете. Евангелия от Матфея и от Луки передают эти слова Христа различно, что дает нам возможность предположить, что Господь не раз говорил об этом, и древняя Церковь сохранила несколько несовпадающих рассказов об этих словах. Значит, мы имеем дело с действительно важной вещью. Обычно толкователи Евангелия говорят, что заповеди Блаженства обозначают собою путь духовного возрастания, данный для каждого человека, или намечают то, в чем мы находим Христа. Но прежде всего этого, для нас важно услышать, о чем говорит Христос. Что такое блаженство? Слово это имеет одновременно значения счастья и изобилия, полноты. То есть, с самого начала Своего служения Христос говорит людям о том, что такое счастье, наивысшее, преисполненное счастье, счастье, даваемое мерою утрясенной и нагнетенной.

Инстинктивно, по какому-то унаследованному стереотипу, мы ожидаем от Бога иного. Обличения в грехах и очищения от них, избавления от боли, скорби и смерти, нравственного руководства. А Господь в первую очередь говорит о преизобилующем счастье, чем нас даже немного смущает. Мы сами стесняемся думать о том, что мы нуждаемся в этом, чтобы не выглядеть какими-то слишком примитивными. Поэтому для нас важно понять, что Христос призывает нас к полноте жизни, к полноте счастья. Путь, который Он указывает нам — путь Креста. Для того, чтобы жить полной жизнью, говорит Христос, нам нужно принять как дар то страдание, которое неизбежно в падшем, искореженном мире. Счастье, которое Он предлагает нам — это не чудесный и страшный эликсир забвения. Напротив, это победа, которая совершается в Его Распятии и Воскресении. Но тем полнее и реальнее та полнота жизни, к которой мы призваны.

Заповеди блаженства — это гимн счастью. Парадоксальному христианскому счастью плачущих и гонимых, кротких и нищих. Ведь Христос не говорит: «Блаженны сытые и почитаемые», хотя и им хоть и трудно, но все же возможно войти в Царство Небесное (см. Мф. 19:23). Но Господь, напротив, всеми этими заповедями показывает, что настоящая жизнь — в простоте. И это не просто пожелания, но именно заповеди, которые надо исполнять. Встает очень логичный вопрос: как это возможно? Потому что, если еще про некоторые заповеди мы можем сказать, что иногда им соответствуем (например, про плачущих), то с некоторыми другими у нас большие проблемы. Ведь кто честно может сказать, что он кроток, чист сердцем и нищ духом? Да никто, в сущности. Не по силам это для нас. Вера наша не дотягивает до того уровня, который задается в этих стихах. И все же Господь знает, что делает, когда ставит такую планку для нас. Потому что механизм наших с Ним отношений тоже парадоксален: мало какой преподаватель поставит зачет студенту, который чуть-чуть старается, немного выучил и что-то понял, но не способен ответить на все билеты. А вот Учитель с большой буквы обещает нам поступать именно так: вести нас «от веры в веру» (Рим. 1:17) — от имеющейся у нас крупицы к той полноте, которую может дать только Он.