Мысли вслух на Мф 18:21-19:1

Сердце Евангелия — весть о любви. Сердце любви — прощение. Притча, которую рассказывает Господь, ставит прощение в самый центр человеческих отношений. Невозможно хотеть быть прощенным и не желать прощать. Прощение — это двусторонняя связь между людьми, где обе стороны ответственны за поддержание связи. Прощать не тогда, когда человек искупил свою вину, и даже не тогда, когда попросил прощения, а — раньше, заранее, не оставляя в своем сердце непрощения — в этом суть слов Иисуса в стихе 22.

По прочтении первых двух стихов возникает искушение быстренько подсчитать: так, семью семьдесят — четыреста девяносто; этот вот мой брат согрешает против меня ежедневно в течение двух лет, значит, кредит давно исчерпан и всё в порядке, можно больше не прощать.

Понятно, что Господь использует семижды семьдесят как символ — не просто полноты (которую означает число семь), а некой бесконечной полноты: до семижды семидесяти означает здесь непрестанно, всегда. И эту мысль Иисус раскрывает в следующей за этим эпизодом притче: если мы не милуем других, мы тем самым отказываемся и от милосердия Божия по отношению к нам. Слова: «Так и Отец Мой небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его», - напоминают нам о том, что всякая наша попытка перекроить Библию на свой лад, чтобы было удобно и необременительно, ничем хорошим закончиться не может. Ты хочешь, чтобы количество простительных согрешений было ограничено? Что ж, тогда ты хочешь этого ограничения не только для ближнего, но и для себя.

Стихи 21-22 напоминают такую историю: ссорятся две маленькие девочки, одна из них обидела другую, и той, конечно же, предстоит простить, тем более, что прощения уже попросили. Но обида свежа, и прощать не хочется. Она говорит об этом маме, которая произносит уже знакомые нам слова: «Прощай до седьмижды семидесяти раз», на что малышка гневно заявляет, что уже вот именно столько и даже больше раз она прощала свою обидчицу! Эта история вызывает улыбку. Прежде всего, понятно, что очень уж вряд ли она так много раз «проявляла свое милосердие». Потом возникает мысль: о каком промежутке времени идет речь — вся жизнь, год или день? Но вспоминая слова апостола Павла «Солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф. 4:26), вероятно склониться к самому маленькому из этих промежутков времени. И теперь еще более невероятным кажется то огромное количество «прощений», о котором говорит Иисус. И тогда уже ясно, что дело не в количестве. Милосердие Господа безгранично, и мы призваны Ему подражать (см. Лк. 6:36). Ведь, подражая своим родителям, дети учатся жить, а мы становимся детьми Божьими, подражая Отцу.

Конечно, речь идет не о том, чтобы после каждого «прощения» ставить зарубки и ежедневно пересчитывать их, предвкушая долгожданное отмщение после 490-й отметины. Прощать — так прощать, не оставляя зарубок, не считая грехов ближнего, не храня в сердце злую память. Тяжело, не правда ли? Но ведь есть же другой вариант: брат согрешил, я простил, и не давать ему возможности согрешить против меня снова — прекратить с ним всякие отношения! Разумно, ведь, и вполне возможно. Все бы хорошо, но мешает одна фраза из молитвы «Отче наш». Да-да, «и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». И Иисус еще считает необходимым потом подчеркнуть значение этих слов (Мф. 6:14-15). То есть Небесный Отец нас прощает точно так, как прощаем мы. Ну вот, и представьте себе, что после первого нашего греха Он нас простил и прекратил с нами всякие отношения... Значит, все-таки Иисус в Своем ответе Петру имеет в виду что-то неразумное и не очень-то для нас возможное. Тем самым Он опять направляет Своих учеников (и нас с вами) к тому, чтобы впустить в свое сердце Того Единственного, Кто может так прощать, потому что Его любовь к людям совершенна. Но и без нашего усилия, нашего согласия, нашего желания простить — ничего не получится: Бог не насилует, а дает силы.

Иисус не раз самыми разными словами объяснял Своим ученикам и всем, кто готов был Его слушать, что основой Царства, образующей его структуру, являются отношения, связывающие его обитателей как с Ним Самим, так и друг с другом. И всё, что может такие отношения разрушить, отделяет от Царства того, кто несёт угрозу разрушения. Но что же, в первую очередь, оказывается разрушительным для отношений Царства? Неблагодарность? Да, конечно, и она тоже. Но ведь неблагодарность — лишь следствие. Первопричиной же является, как видно, нечто иное. Вот человек, которому простили огромный долг, набрасывается на своего ближнего, который должен ему куда меньше. И не хочет ему простить ничего. Что это: короткая память? Неадекватное понимание ситуации? А может быть, просто невозможность увидеть? С человеком поступили по законам Царства. Ему простили всё. Будь иначе, он уже ничего и ни у кого не смог бы потребовать. Простили потому, сто он умолял о прощении, и умолял искренне: ведь для него это был вопрос жизни и смерти. Его жизни и его смерти. А долг ближнего перед ним был вопросом жизни и смерти для этого ближнего, пускай он и был несравнимо меньше. Но дело ведь не в размерах, а в отношении. В отношении, которое решает всё. Жизнь и смерть заимодавца была в руках его господина. И господин сделал свой выбор. А жизнь и смерть должника оказалась в руках прощённого заимодавца. Вот только для заимодавца это была не его, а чужая жизнь. Которой ему не было жалко. И чужая смерть, о которой он не собирался сожалеть. Что это: сумасшествие? С точки зрения Царства, да. С точки зрения непреображённого мира, где каждый сам по себе, — нет. Ведь, кто бы что ни говорил, в падшем мире каждый сам по себе. А если не так, значит, по непреображённому миру прошёл отблеск Царства, его света, его дыхания, которое доносилось иногда в наш мир даже до прихода Христа. Но в Царстве такая позиция невозможна. И не только потому, что она разрушает само Царство, деформирует его, но и потому, что она духовно деформирует самого человека. Деформирует настолько, что свет Царства оборачивается для него огнём, а его дыхание оказывается для такого человека смертоносным. Тут и впрямь остаётся лишь внешняя тьма.

Притча о должнике напоминает нам о нашем обычном повседневном поведении, до такой степени привычном, что мы даже не замечаем, что руководствуемся людоедской логикой (меня едят — плохо, я ем — хорошо). Здесь перед нами одно из суровых мест Евангелия, напоминающее о том, что как реально достижимо даруемое Богом спасение, так и реальна опасность утратить его в результате наших собственных непотребных действий, особенно когда мы отказываемся дарованную нам свыше милость передавать дальше. Христос не случайно указывает на разрушительность непрощения, ведь тот, кто не захотел прощать, будучи сам прощён, по сути, наплевал на сам принцип прощения. Но тем самым он перечеркнул и полученное им самим прощение.

Слова притчи о наказании должника, отданного истязателям до выплаты всего долга, суровы, но они же, вроде бы, дают и надежду, что наказание, может быть, не будет бесконечным, но уравновесит вину согрешившего и послужит искуплению. Вот только сможет ли истязаемый расплатиться, если отверг Того Единственного, Кто заплатил за его неимоверный долг?

Сегодня Иисус рассказывает нам замечательную притчу о том, что незачем нам гадать, как отнесется к нам Господь в Конце дней. Надо посмотреть на то, как мы относились к людям в течение нашей жизни - именно так и Господь отнесется к нам. Раб должен был своему господину десять тысяч талантов. Это огромная сумма. Некоторые исследователи считают, что если переводить эту сумму на современные деньги, то получатся миллиарды долларов. Однако царь делает даже больше, чем его просят, он не просто дает отсрочку, а прощает. Вот как велико милосердие Божие. Но Господь не только милосерден, он и справедлив. Многие находят странным, что Иисусом выбрана именно эта притча для иллюстрации мысли о необходимости прощать семьдесят раз по семь – ведь царь простил только один раз. Рассуждающие так не понимают главной ее мысли: мы должны стараться уподобляться Господу в милосердии. Но при этом, уповая на Божье милосердие, не забывать о Божьей справедливости.

Сегодняшнее чтение продолжает серию поучений Иисуса о Царстве. Частный, казалось бы, вопрос о разводе позволил Иисусу затронуть очень важную для духовной жизни тему. Сам вопрос (ст. 3) был для раввинистических богословских школ традиционным, и представители разных школ отвечали на него по-разному, предлагая различные критерии допустимости развода.

Иисус сразу же ставит планку предельно высоко: развод недопустим в принципе; он возможен лишь тогда, когда одна из сторон не сохранила супружеской верности, тем самым фактически разрушив брачный союз (ст. 9). Всё остальное — уступка человеческой греховности и «жестокосердию» (ст. 7–8). Надо заметить, что «жестокосердие» означает здесь не жестокость, а «жёсткость» сердца, упрямство и неуступчивость, нежелание принимать человека таким, какой он есть, что, как предполагают слова Иисуса, и порождает желание развестись в том случае, когда речь не идёт о супружеской неверности.

Иисус напоминает о том, что супружеский союз был изначально задуман Богом как единственный и неповторимый для каждой супружеской пары, так, что единение двух включало не только тело и душу, но и духовное «я» человека, делая двоих единым целым. Такой союз не может распасться по определению, и человек, конечно, не вправе разрушать единство, не им созданное и не ему подвластное (ст. 4–6).

Но ученики Иисуса, кажется, поняли, что Он говорит об отношениях, возможных лишь в Царстве, но никак не в нашем, ещё не до конца преображённом, мире. И отвечают Ему, что в таком случае лучше не связывать себя брачным союзом: ведь невозможно жить в нашем мире так, как живут в Царстве (ст. 10)! И тогда Иисус говорит то, что заставляет нас совершенно иначе посмотреть и на нашу эпоху, и на нашу собственную жизнь. Он прямо отвечает, что сказанное Им сказано не для всех, а лишь для тех, кто «может вместить» (ст. 11). Судя по тому, что речь заходит о Царстве, Его слова можно правильно понять лишь тогда, когда Царство становится для слушающего несомненной и очевидной реальностью (ст. 12). И только тогда человек в состоянии сделать осознанный выбор в пользу семейной жизни или безбрачия. И то, и другое возможно, но не по законам этого мира, где и супружеские отношения, и их отсутствие определяются исключительно или по преимуществу естественными причинами и сложившимися обстоятельствами, а по законам Царства, где и супружеские отношения, и воздержание от них определяются выбором человека, связанным с его служением и с его жизнью в Царстве. И только в этом случае в жизни человека не останется места ни для случайного брака, ни для случайного развода, а супружеские отношения будут такими, какими их задумал Бог.

«По всякой ли причине можно разводиться?» — иными словами, есть ли что-либо, что связывает мужчину и женщину, когда их чувства уже не так сильно влекут их друг к другу? Какие ответы можно услышать на этот вопрос? «Ничего не связывает» (то есть, можно разводиться по всякой причине); «Связывают взаимные обязательства» (но велика ли ценность человеческого слова?); «Связывает долг перед обществом» (но вряд ли любовь сопоставима по ценности с гражданским долгом...); «Связывают дети» (да, если их принимать в расчет). Христос дает другой ответ — мужчину и женщину связывает замысел о творении, то есть, их соединяет Сам Бог. Не путем заповедей и запретов на развод — закон не может породить любовь (что мудро учтено в Моисеевом законе). Он соединяет их Своим присутствием в их отношениях, действуя в тех, кто доверяет Ему, Своей премудростью и любовью.

Обратим внимание, что вопрос о разводе задают фарисеи, привыкшие выяснять юридические тонкости. Но от тонкостей толкования закона Иисус возвращает их к смыслу сотворения мужчины и женщины, к дарованной Богом возможности их единства, превышающей человеческие узаконения. При этом Христос замечает, что постановление Моисея о разводе продиктовано человеческими причинами. Тем самым Он Сам засвидетельствовал, что среди сохранённого традицией есть и человеческие элементы. Но они не отменяют того, что в основе своей Откровение дано нам свыше. И вот Иисус провозглашает нерасторжимость брака как норму, установленную изначально.

В наше время трудно воспринимать эти слова и ещё труднее выполнить их. Браки легко рассыпаются и не рассматриваются как постоянные союзы, даже для многих из приходящих в Церковь уже поздно соблюдать заповедь о единобрачии. Может быть, утешением послужат слова кто может вместить, да вместит. Но снисходительное отношение к тем, кто не в силах выполнить заповедь со всей точностью не отменяет того, что установлено как норма, которая должна была преобладать в мире.

Трудно понять, почему ученики пытались помешать приходить ко Христу детям. Возможно, они полагали, что к Учителю смеют приходить люди совершеннолетние, способные понять Его слова. Но Он может стать близким для каждого возраста.

Призыв Христа пустить к Нему детей и не препятствовать им приходить даёт ответ на вопрос, с какого момента возможно христианское воспитание и вхождение в Церковь. Не надо дожидаться сознательного возраста, Он любит нас от утробы и в любом возрасте может нам открыться.

Действительно это слово вмещают не все. Если такова «обязанность человека к жене», если теперь ты не можешь быть сам по себе, а стал одной плотью (то есть, одним телом, одним человеком) к кем-то другим, и если ты абсолютно не готов к такому шагу — то лучше не жениться. Ведь фарисеи, как всегда, выражая общечеловеческую точку зрения, спрашивают Иисуса: а нельзя ли как-нибудь совместить приятное с полезным? Нельзя ли быть одной плотью на некоторое время, пока не станет совсем трудно и плохо, а потом — отступить? Похоже, что под эту категорию вопросов попадают практически все нравственные дилеммы современного человечества: как сделать, чтобы было хорошо, и чтобы не было трудно? Христос в ответ обличает их не в трусости, не в безответственности, не в эгоизме, а — в жестокосердии, в неумении увидеть красоту Божьего замысла о единстве мужчины и женщины, в неспособности любить по-настоящему глубоко. Похоже, что все наши проблемы, связанные с браком и семьей, проистекают именно от жесткости сердца, от омертвения органа любви.

Что означают слова Иисуса о скреплённом и освобождённом («разрешённом»)? Можно было бы, конечно, объяснить всё той глубиной человеческих отношений, которая прямо зависит от глубины и интенсивности духовной жизни тех, кого они связывают. Вообще, в библейских книгах нередко встречается мысль о том, что свои отношения с ближним человек уносит с собой в Царство, а в день Суда Бог оценивает прожитую человеком земную жизнь, в том числе, и в контексте тех отношений, которые связывали его в этой жизни с другими людьми. Но если бы дело ограничилось только этим, можно было бы сказать, что с приходом Христа в мире ничего принципиально не изменилось. А между тем со Христом в мир вошло Царство, теперь открытое каждому. Собственно, христианство и есть не что иное, как жизнь в этом Царстве. А отношения между жителями Царства, оставаясь во многом похожими на отношения людей в непреображённом мире, всё же имеют свою специфику. И прежде всего речь идёт о том, что если прежде отношения между людьми всё же касались лишь их жизни в непреображённом мире, а в дальнейшем предполагалась определённая их трансформация, то теперь, когда Царство вошло в мир, а последователи Христа получили возможность приобщиться к царству, отношения между ними становятся частью Царства уже здесь, на земле. Всё, что соединяется, соединяется для вечности, и всё, что рвётся, рвётся на всю вечность. Но дело не только в этом. Дело ещё и в том, что в Царстве отношения важны не только для тех, кого они связывают, но и для Царства в целом. Собственно, Царство построено на отношениях, оно соткано из отношений — его жителей со Христом, их самих между собой, наконец, Христа с Его небесным Отцом. Каждое разорванное отношение, каждая разрушенная духовная связь ослабляет Царство. Потому-то и говорит Иисус о важности прощения. В самом деле, в нашем нынешнем состоянии, когда, приобщившись к жизни Царства, мы всё же остаёмся ещё во многом непреображёнными людьми, духовные отношения между нами ещё подвержены тем влияниям непреображённого мира, последствия которых нередко вынуждают нас просить прощения друг у друга за причинённое невольно зло. А Иисус призывает нас сделать всё, чтобы не дать этому злу возобладать, разрушив то, что связывает нас между собой, постараться сохранить отношения, которые принадлежат не только нам, но и Царству.

Нельзя не обратить внимание на то, что в сегодняшнем евангельском чтении Христос открывает нам тот способ, каким Бог пожелал присутствовать в нашем мире. Там, где двое или трое собраны во имя Его, там Он посреди нас. Именно такого соединения нас во имя Его ждет от нас Бог, и когда это происходит — Он непременно приходит к нам. Ведь если двое из нас соглашаются вместе просить Бога о чем-нибудь, Он не может не присутствовать, потому что именно для такого согласия, соединения Он и создавал нас. Верно и обратное: для того, чтобы нам оказаться в присутствии Бога, прийти к Нему, необходимо соглашаться друг с другом. А это значит, что для нас становятся значимыми не наши личные проблемы, но другая личность и ее жизнь. И это — существенный аспект нашего богоподобия.

Сегодняшнее чтение посвящено одной из важнейших евангельских тем — теме прощения грехов. И смысл притчи, и смысл поучения сводятся к одному: Бог прощает нам наши грехи лишь в том случае, если мы сами готовы простить грехи тем, кто согрешает против нас. Иногда такое требование расценивается как призыв к всепрощению.

Но при более внимательном прочтении текста оказывается, что это далеко не так. Ведь всепрощение предполагает нередко, что обиженный просто не замечает совершённого против него греха или не обращает на него внимания. Иногда в христианской среде раздаются даже призывы к тому, чтобы научиться игнорировать грехи своего ближнего, включая и те, что направлены против нас.

Впрочем, на практике такое игнорирование приводит обычно раньше или позже к эмоциональному взрыву, при котором все накопившиеся обиды выплёскиваются наружу, так, что от видимости мира не остаётся и следа. Иисус же вовсе не призывает игнорировать грех, наоборот, Он считает необходимым назвать вещи своими именами, притом открыто и, если потребуется, в присутствии свидетелей, а иногда и публично, в церковном собрании (ст. 15–17). Конечно, такое объяснение может привести не только к примирению, но и к разрыву, но, во всяком случае, точки над i в отношениях между людьми окажутся расставленными, и лишь тогда станет возможным прощение и восстановление отношений. Не случайно речь в поучении заходит и о собрании верных (ст. 19–20): ведь оно невозможно до тех пор, пока отношения не восстановлены. Но их нельзя восстановить, не замечая грех или игнорируя его; это возможно лишь через раскаяние, с одной стороны, и прощение греха, с другой. И не удивительно: ведь речь здесь идёт о духовной жизни, где на первый план выходят отношения как между людьми, так и отдельных людей с Богом. Не замечать греха, делать вид, что между братьями ничего не произошло, означало бы с самого начала строить эти отношения на лжи, что было бы серьёзной духовной ошибкой.

Но не меньшей ошибкой стала бы абсолютизация греха, отношение к нему как к чему-то, что отныне навсегда сделало нормальные отношения между братьями невозможными. Конечно, в нашем ещё не преображённом мире последствия греха, совершённого сознательно и целенаправленно, действительно считались необратимыми. Но ведь мы живём уже не в прежние времена, а в эпоху наступающего и раскрывающегося Царства, и теперь грех, даже совершённый сознательно, не может иметь необратимых последствий, если совершивший его искренне раскаивается в том, что сделал. И если мы живём в Царстве, то сумеем разглядеть человека за его грехом, а значит, сумеем и простить его; если же нет, то раз совершённый против нас грех разрушит наши с ним отношения навсегда. Но ведь и на прощение собственных грехов мы можем рассчитывать только в Царстве. Бог не потому требует от нас прощать грехи ближних, что без этого мы будем недостаточно хороши для Него и для Царства. Просто, не проявив готовности простить ближнему всё, готовности начать отношения с ним с чистого листа, мы отказываемся и от Царства, где всё начинается именно с чистого листа. В том числе и для нас самих.

В притче подчеркивается несоизмеримость наших взаимных долгов и Божьего прощения — тьма талантов больше ста динариев в миллион раз (такого числительного просто нет в греческом языке). Это все равно, как если бы, получив в подарок квартиру, мы бы отбирали у какого-нибудь нищего рубль (можно придумать и более грандиозные сравнения). С другой стороны, долг в сто динариев — тоже сумма: обида нанесенная нашими ближними, может быть очень горькой. Мы все что-то должны друг другу, все, так или иначе, обижаем и обижаемся. Но когда в сложный запутанный клубок наших взаимных обид и старых долгов входит Бог, Он нарушает весь морально-материальный баланс наших человеческих отношений. Это происходит, когда перед лицом несчастья бледнеют наши разногласия и раздоры, или когда на смертном одре жизнь обретает такую серьезность, что кажутся нелепыми обиды и нанесенные друг другу раны.

В споре с братом (и вообще, с каждым «ближним») человек призывается к самому трудному ходу: не снисходительно простить заблуждающегося, не забыть о его глупостях, а совсем даже наоборот: допустить возможность собственной неправоты! Если ты с этим самым братом не нашел общий язык — подумай: «А вдруг это я виноват» и позови третьего, способного рассуждать объективно. Но даже здесь, даже если объективность третьего оказалась на твоей стороне, сделай над собой усилие: усомнись в собственной победе и обратись за судом к последней инстанции — к собранию тех, кто собирается во имя Христа, где Он Сам сможет рассудить вас и явить Свою волю тем, кто захочет ее услышать. Ведь поверить в свою правоту — так легко, а поверить в реальную возможность Божьего суда на земле — так трудно...

По отношению к тому, кто согрешает против нас, даны совершенно определённые и реально выполнимые правила поведения. Но вот предложенные нормы выполнены и не привели ни к взаимопониманию, ни к примирению. Теперь к такому человеку предлагается относиться как к язычнику и мытарю, то есть считать его максимально чужим.

Но не забудем, что Христос вовсе не перечёркивает ни язычников, ни фарисеев, ведь Он хочет спасти и их тоже, в случае обращения они не будут отвергнуты. Значит, и у отвергнутых братьев есть возможность покаяться и вернуться.

Жаль только, что они напрасно истратят время, проблуждав вдали от Христа. А ведь Он совсем рядом. Вот только почему же Христос говорит о двоих или троих, если Он может обращаться непосредственно даже к одному-единственному слушающему?

Заметим, однако, что Он вовсе не намерен отклонять индивидуальные просьбы в связи с тем, что Он призывает нас молиться вместе. Не потому, что Господь оставляет без внимания частную молитву, которую прекрасно слышит и отвечает на неё, но потому, что хочет, чтобы мы вышли из клетки нашего эгоцентризма, чтобы открылись навстречу друг другу. Ведь общение с Ним — выход за собственные пределы, а можно ли выйти к Богу, отказываясь видеть частицу Его образа в ближнем?

Вопрос, заданный Петром о прощении — это вопрос, задаваемый каждым из нас. В самом деле, до каких пор можно прощать, если сил не хватает простить даже один раз? Но Христос советует нам совершать именно то, что нам кажется невозможным. Ведь если мы поставим перед собой предел, до которого сможем прощать, а после которого не станем, то очень скоро увидим, что неспособны простить ни разу. Здесь, как и во многих других случаях, Христос ставит нам планку повыше, чтобы мы допрыгнули хотя бы до «доступной» высоты.

«Будьте реалистами, требуйте невозможного!».