Мысли вслух на Деян 3:1-8

Всех — паломников, пришедших на Пасху, священников, фарисеев — всех устраивало, что вокруг Иерусалимского Храма идет бойкая торговля. Голоса жертвенных животных заглушают песнопения Храма? Ну что делать, зато всегда есть возможность этих животных купить. Не вести же их, в самом деле, паломнику их дома, который мог быть за сотни километров... Валютные менялы, торгуясь с клиентами, спорят и ругаются так, что «хоть святых выноси»? Печально, конечно, но ведь надо менять динарии на драхмы и обратно... Собственно, никто не одобряет весь этот гам в храмовых притворах, но все мирятся с ним, как с неизбежным злом, своеобразной данью восточному темпераменту.

Собственно, благочестивые иудеи терпели все это не столько из-за безразличия, сколько из-за того, что напряженно ожидали прихода Мессии. Через пророков Господь не раз гневно обличал Израиль в недостатке благоговения. Цитированные Иисусом слова «дом Мой домом молитвы наречется, а вы сделали его вертепом разбойников» принадлежат пророку Иеремии и были произнесены за 600 лет до описываемых Евангелием событий. Но в Израиле бытовало убеждение, что Мессия, придя вскоре, устроит служение в Храме и, так сказать, «наведет порядок». Совершая это очищение, Господь поступает именно как Тот Самый, веками ожидаемый Мессия. Именно так воспринимают это иудеи, и поэтому требуют у Него знамения.

Однако, нельзя не обратить внимания на то, что диалог между иудеями и Господом происходит на повышенных тонах, иудеи с некоторой враждебностью реагируют на поступок Христа. Это происходит, вероятно, из-за того, что Господь называет вещи своими именами. Его слова «дома Отца Моего не делайте домом торговли» совершенно не вписываются в рамки терпимости и снисходительности по отношению к беззаконию и неблагоговению. Это важно видеть, потому что мы в наше время, если кто-то говорит нам о том, что мы мягко называем «нестроениями» в нашей духовной (и церковной) жизни, реагируем так же, как иудеи тогда, в апреле 27 года н.э. Страх и неуверенность в любви Божьей делают для людей правду такого рода очень обидной. Это полезно помнить и замечать в себе, чтобы не уподобиться тем иудеям.

Проповедь Иисуса удивляла многих учёных раввинов и учителей Торы. Дело в том, что в евангельские времена в иудаизме существовало уже множество школ, которые иногда называют богословскими, но которые были в первую очередь школами комментаторов Торы.

В каждой такой школе существовала обычно собственная традиция, школ было множество, и знание всего этого множества традиций было непременным элементом иудейской образованности тех времён. Иисус же, проповедуя, предлагает собственную интерпретацию, которая была одновременно вполне оригинальной и очень глубокой. У слушавших его учёных раввинов и учителей Торы возникал резонный вопрос: что это за новый учитель, где он учился и какую школу представляет?

Иисус говорит прямо, что ни в каких школах Он не учился, Он лишь свидетельствует о Том, Кто Его послал, и толкует Тору так, как Пославший Ему её открыл. В те времена в иудаизме было широко распространено представление о живой Торе. Так называли обычно человека, который до конца прошёл путь внутренней Торы — а этот путь связывался в первую очередь с осознанием заповедей как внутреннего, Богом данного духовно-нравственного императива, которому надо следовать неукоснительно.

Живой Торой и называли того, кто жил, руководясь только внутренней Торой, и ничем другим. Такому человеку текст Торы открывался изнутри, в непосредственном опыте, и он поэтому уже не нуждался в обучении у учителей или в традиционных приёмах его исследования. При этом, однако, надо заметить, что примеров живой Торы история иудаизма практически не знает: ведь, чтобы говорить о такой полноте духовной жизни всерьёз, надо было полностью избавиться от греха, а такое избавление считалось невозможным, по крайней мере, в мире сем, в царстве нынешнего века.

Иисус же как раз и свидетельствует о Себе, что Он знает и понимает текст так, как должен его знать и понимать человек, ставший живой Торой. Ничего удивительного в таком самосвидетельстве нет: Спаситель ведь и в других местах говорит о Себе словами, которые позволяют думать о Нём именно как о живой Торе. Так Его воспринимали и первые два поколения христиан, отразив своё понимание в новозаветных книгах.

Колебания между этими двумя мнениями уже не являются предметом общественной дискуссии. Публично никто не берет на себя смелость вообще говорить об Иисусе. Разговоры идут о чем угодно, о том, как все плохо или хорошо в церкви, как и что надо делать, кто и что думает на тему важнейших общечеловеческих проблем, кто и как исказил историю. Но не Иисус. Попытка выяснить, кто Он, каков Он, порождает страх, выставляет на свет поверхностность и несостоятельность в самом важном вопросе нашей жизни. Боязнь ответить открыто и прямо возвращает нас на 2000 лет назад. Только тогда люди обсуждали это хотя бы между собой, пусть тайно, но спорили. Теперь же этот спор идет неявно и внутри каждого человека. Он добр или лжец? Кто Он? Каков Он? Зачем Он пришел ко мне? Как бы ни было страшно быть осмеянным, прослыть чудаком или сумасшедшим, все равно, рано или поздно каждому придется ответить себе на каждый из этих вопросов честно.

Говоря о том, что Его хотят убить, Иисус имеет в виду не только ту конкретную ситуацию, которая была на тот момент перед глазами слушающих Его. Он говорил о Своём служении в целом. И об отношении к этому служению не только тех, кто слышал Его в данный конкретный момент, но и всех тех, кто считал себя ревнителями правоверия. Кончено, в самый день, когда Он говорил эти слова, Его действительно никто убивать не собирался. Но Иисус понимает: то, что Он делает, можно или принять, или отвергнуть. Середины тут нет. Но если отвергать, то только вместе с Ним. А значит, отвергающим придётся попробовать от Него избавиться. Убить Его.

Другого выхода у них нет: неприятие Его слов и Его Самого должно быть доведено до конца так же, как принятие того и другого. Потому, что тут речь не о новом учении и даже не о новой религии. Тут — новая реальность, которую Он принёс в мир. Можно не принимать религии и игнорировать её адептов. Можно не разделять учения и не обращать внимания на его последователей. Но не обращать внимания на реальность Царства, полностью его игнорировать невозможно. Или, вернее, возможно, но лишь в том случае, если бы от этой реальности удалось как-нибудь избавиться.

И первое, что приходит в голову — избавиться от Того, Кто принёс эту новую реальность в мир. Потому, что тут конфликт, иначе не разрешимый. Иисус очень точно описывает проблему, сравнивая исцеление в шаббат с обрезанием в тот же самый день. Первое — недопустимо, второе — вполне. Хотя обрезание — всего лишь знак заключаемого с Богом союза, традиция, сама по себе духовной составляющей не несущая, а лишь на неё указывающая, как всякий знак.

Но тут религия, этот знак и его принятие стало ритуальным предписанием. И запреты шаббата тоже превратились со временем в ритуальные предписания, утратив свой изначальный смысл: дать человеку возможность провести день шаббата в покое с тем, чтобы к внешней тишине добавилась внутренняя. Тут два ритуала, и коллизия оказалась вполне разрешимой. А вот исцеление в шаббат — это возвращение к духовным основам.

К изначальному смыслу шаббата — ведь изначальный его смысл как раз и сводится к тому, чтобы провести день с Богом. И вот — исцеление, явление силы Божьей и Его Царства. И оно-то оказывается для ревнителей правоверия нарушением религиозной нормы. Вот этот конфликт действительно неразрешим. Тут приходиться выбирать: или религиозный ритуал, или Царство. А если ритуал, тогда от Царства надо избавиться. Как и от Того, Кто принёс его в мир. Поэтому Его хотят убить, иногда не отдавая себе в том отчёта. И Он знает это. Но таков Его земной путь.

Мы видим первое исцеление, совершённое апостолами после ухода Христа на небо. Исцелён хромой нищий, побиравшийся у дверей храма, такой же, как миллионы его собратьев, которые точно так же тысячелетиями будут побираться у других храмов. Но в том и дело, что этот нищий не был приведён апостолами, он давно был на виду у всех, приходивших в храм.

Известно, что среди нищих, помимо людей, оказавшихся на обочине и по-настоящему нуждающихся, всегда было немало профессионалов, зарабатывающих таким способом и не намеренных менять образ жизни. Апостолы рисковали нарваться на одного из тех, кто не нуждался в исцелении, или же, будучи исцелён, не стал бы об исцелении всенародно свидетельствовать, а продолжил бы побираться, симулируя прежнюю болезнь. Нищий, однако, поступает «непрактично», и это значит, что он намерен изменить образ жизни.

Исцелённый хвалит Бога, но не апостолов, и в этом нет неблагодарности. Ведь и сами апостолы свидетельствуют о том, что исцеление исходит от Бога. Тем самым исцелённый засвидетельствовал свою веру в то, что сила, которой они могут исцелять, дана им Богом.

В процессе чтения многих отрывков из Писания бывает сложно сразу понять и почувствовать атмосферу происходящего, настроения людей, несмотря на то, что Евангелисты часто их упоминают. Наверное, дело в том, что писавшие не вкладывают в строки своего отношения и своих эмоций по поводу описываемого. Для понимания нам необходимо остановиться, может быть, перечитать отрывок еще несколько раз, задуматься и представить себе ситуацию. Слово Божие более живо, чем какая-либо другая книга, именно потому, что не затмевается личностью писавшего и дает нам возможность стать участниками тех событий. Для «прочитывания» сегодняшнего отрывка из Деяний нужно не просто прочитать фразу: «...хромой от чрева матери его...» - и понять ее, как мы обычно понимаем слово «хромой», т.е. имеющий возможность ходить, но с усилием, болью, - а увидеть и то, что было на самом деле. Этого человека «носили и сажали», т.е. передвигаться он сам не мог. Нужно увидеть устремленный на апостолов его взгляд, ждущий подаяния. Этот человек, в отличие от других знакомых нам исцеленных (см., например, Мк.10:51), не думал просить об исцелении. Удивительно, что указана такая неважная, казалась бы, деталь: то, за какую руку Петр поднимает хромого. Но эта деталь оживляет рассказ, говорит о важности происходящего. Наверняка, этот человек на всю жизнь запомнил это прикосновение, после которого он смог ходить. И далее — тот, кто воспринимал каждый день, в частности, как то, сколько ему в этот день подадут, вскакивает и идет в храм. А ведь раньше он сидел только рядом с храмом, и никто не приносил его внутрь, а возможно, он и не просил… И вот этот человек прославляет Бога, Который теперь для него связан с Его Сыном — Христом, во Имя Которого было совершено исцеление.

Евангелия полны рассказов об исцелениях. И Книга Деяний продолжает эту традицию: сразу после описания вознесения Спасителя и Пятидесятницы следует описание исцеления, совершённого, правда, уже не Самим Христом, а апостолами во имя Христа. Можно было бы, конечно, объяснить всё тем, что у одного из синоптических евангелий и у Книги Деяний один автор. Но это лишь внешняя сторона дела. Важнее другое: сущностная связь евангельских событий с теми, что описаны в Книге Деяний. И прежде всего, конечно, речь идёт о том обещании, которое было дано Иисусом апостолам во времена Его земного служения, обещания, что и они смогут совершать на земле всё то, что совершал Он Сам.

Но и это ещё не всё. Главное в том, что история Царства в мире продолжается. А значит, продолжается и христианская история. Не история каких-то христианских церковных институтов или того, что (достаточно условно) можно было бы назвать христианской цивилизацией, а история Церкви. Той, которая с большой буквы. И которая представляет собой сообщество людей, живущих в Царстве. Собственно, никакой другой Церкви Христос ведь и не создавал.

Он как раз и оставил на земле небольшую вначале общину жителей Царства. Или, вернее, тех, кому предстояло стать жителями Царства — после Его воскресения, после Пятидесятницы. Тех, через кого Царство будет продолжать существовать в мире, преображая его. Исцеление апостолами хромого, сидевшего у входа в Храм, как раз и было свидетельством того, что апостолы стали жителями Царства: ведь именно сила Царства, его дыхание исцелило хромого. Она сопровождала апостолов так же, как сопровождала Самого Спасителя, когда Он ходил по земле. Так продолжилось на земле Его дело. И история спасения.

Христианская история полна рассказов о чудесных исцелениях. Оно и неудивительно: ведь таких рассказов достаточно много уже в евангелиях, где много говорится об исцелениях, совершённых Самим Спасителем. И чаще всего читатели и Евангелия, и христианских рассказов об исцелениях говорят именно о чуде, о явлении сверхъестественной силы Божьей, которая и исцеляет больных. Но вот в каком смысле можно в этих случаях говорить о чуде? Конечно, всякое исцеление — явление силы Божьей. Вот только явление это бывает разным. Бог, разумеется, может явить Свою силу там и тогда, где и когда захочет. Но если говорить о дохристианских временах, придётся принять как факт именно сверхъестественный характер этих проявлений.

Есть природа, есть её естественные законы, а есть некое особое вмешательство Бога в их течение — и вот это особое Божье вмешательство становится для нас чудом. С приходом же Христа всё меняется. В мир вместе с Ним и через Него вошло Царство. Мы можем сегодня этого не замечать, но мир стал жить иначе, по другим законам. Просто пока ещё их действие заметно не везде и не всегда. Теперь проявления Божьей силы — не чудо в прежнем смысле слова, не вторжение в мир чего-то сверхъестественного, а часть нового мира, того нового порядка вещей, который и называется Царством. Вопрос лишь в том, кто уже стал частью этого нового мира, а кто нет.

И если человек становится его частью, частью Царства, то силу Царства и его дыхание он несёт с собой всегда. Где бы он ни был, что бы ни делал, куда бы ни шёл. Утратить силу и дыхание Царства возможно лишь в одном случае: если человек осознанно выбирает путь греха. Во всяком другом случае, однажды приобщившись Царству, человек его уже не оставляет, если, конечно, сам не захочет уйти прочь. Но тогда то, что мы привычно называем чудесами, проявления той силы Божьей, без которой нет Царства, будут сопровождать такого человека по жизни. Как это и было с апостолами.

Исцеление хромого от рождения человека как раз и стало свидетельством того, что исцелившие его были жителями Царства. Так же, как исцеление Спасителем многих и многих людей было не просто чудесами, но знаком того, что Царство приблизилось. Это было свидетельство нового мира. Новой реальности, входящей в мир. И новой духовной и исторической перспективы — той, которую мы, не всегда осознавая значение этого слова, называем апокалиптической. Перспективы нового неба и новой земли, о которой говорили пророки и которую подтверждает автор Книги Откровения.

Очень трудное время сейчас, правда? Впрочем, наверное, каждое время кажется трудным тем людям, которые в нем живут. И всегда хочется надеяться на другие времена, времена отрады. А откуда им взяться? Ну, это ясно, от Бога, или, как говорит апостол Петр в своей проповеди, «от лица Господа». Но тут же возникают две «маленькие» подробности, о которых упоминает Петр.

Во-первых, пока есть грехи, никакой отрады ждать не приходится, поэтому — «покайтесь и обратитесь». Хорошая жизнь — это не такая жизнь, в которой мы можем наслаждаться нашими грехами, потому что грех — это всегда источник страдания для кого-нибудь и смерти для всех. Если мы не решимся расстаться с дорогими нам грехами, то они и не «загладятся», и боль и смерть будут продолжать отягощать наше время.

Во-вторых, боюсь, что все мы согласны только в том, что наше время — трудное, а отрадное время представляем себе все по-разному. Но если мы ожидаем перемен, идущих от Бога, то придется согласиться на Его представление о хорошей жизни, а это — жизнь Иисуса Христа. Именно жизнь в соединении с жизнью Христа нам и предназначена Богом как единственно полноценная жизнь.

Ей, гряди, Господи! Маранафа!

А вот отклик от одного из наших посетителей:

Покаяние и обращение к Богу открывают для человеческого сердца доступ к высшей, Божественной реальности. Это становится источником особой радости, которую начинает испытывать человек. В сущности, источником всякой радости является Бог. Красота природы, любовь, дружба — приносят радость потому, что за всем этим стоит Бог. Тем более радостным становится для человека встреча с Ним Самим в молитве, чтении Библии, в переживании ответа на молитвы. Слова Павла «всегда радуйтесь» не что иное, как всегда помните о Боге — источнике радости.

Сегодняшнее чтение, на первый взгляд, очень напоминает те рассказы о совершённых Иисусом исцелениях, которые мы находим в евангелиях. Здесь перед нами тоже рассказ об исцелении, совершённый уже не самим Иисусом, а апостолами (ст. 1 – 11). Конечно, и прежде, во времена земного служения Спасителя, апостолам приходилось исцелять именем и властью своего Учителя. Но те исцеления были всё же несколько иными, тогда апостолы знали Царство лишь извне, перед ними был Иисус, и Царство для них было заключено в Нём. Пётр и теперь свидетельствует об Иисусе, о посланном Богом и отвергнутым людьми Мессии (ст. 12 – 26). Но теперь, обращаясь к исцеляемому им человеку, он говорит с ним уже как имеющий Царство, как пребывающий в нём (ст. 6). Теперь он уже не просто смотрит на Того, Кто принёс Царство в мир, он сам пребывает в нём и несёт его людям, ничуть не сомневаясь в своей миссии. Конечно, для него и сейчас Царство неотделимо от Воскресшего. Но раньше он свидетельствовал о том, что ему не принадлежало, хотя он и готов был отдать жизнь за Того, Кто обладал тем, что ему не принадлежит. Теперь он являет то, что принадлежит ему самому не меньше, чем его Учителю. Конечно, человеческая полнота несопоставима с богочеловеческой, но полнота, даже относительная, всё же остаётся полнотой. Разумеется, апостол не претендует на обладание этой полнотой, так сказать, «по праву», он прекрасно помнит, как и от Кого он её получил. Но теперь она стала не только полнотой Иисуса, но и его собственной, и эту полноту он может подарить другому, тому, кто просит милостыни, хотя жаждет именно Царства, быть может, сам того не понимая. И это особенно ярко свидетельствует о тех переменах, которые произошли в мире после Пятидесятницы. Прежде Царство было ограничено тем сравнительно небольшим кругом людей, который мог непосредственно общаться с Иисусом; теперь оно расширялось и включало в себя всех, кто мог иметь общение с любым из Его учеников, число которых непрерывно росло. Так расширялись в мире границы Царства, принесённого Спасителем.

Ответ апостола Петра хромому человеку, сидящему у входа в иерусалимский Храм, заставляет и нас задуматься о том, что мы можем дать окружающему нас миру. Мир действительно чаще всего жаждет «золота и серебра», которого христианство не в состоянии ему дать. Но дело в том, что в глубине мир жаждет не только этого — он ждет исцеления, он хочет знать правду о себе и о Боге. Книга Деяний дает нам замечательные примеры того, как апостолы несут окружающим мир, исцеление и смысл. Петр и Иоанн не только исцеляют хромого (они подчеркивают, что это произошло не их силой, а Божьей), но и в нескольких чрезвычайно емких словах раскрывают израильтянам смысл их истории, богоизбранности, указывают им центр их чаяний и надежд — Христа. Всего этого, уже в современных условиях, Господь ждет и от христианства, от Церкви, от нас.

Многих из тех, кому довелось слышать Иисуса, интересует не столько смысл Его речей, сколько “наличие диплома”, сведения о том, как Он может знать Писания, не учившись. Но вовсе не отсутствие свидетельства о прохождении обучения у кого-либо из авторитетных учителей мешает прислушаться к Иисусу, и не случайно Он подчёркивает, что желающий творить волю Отца узнает о сем учении, от Бога ли оно.

Незнание далеко не всегда основывается на отсутствии информации, часто желание не знать вытекает из нежелания действовать, из направленности воли, диктующей — осознанно или бессознательно — стремление обойти услышанные слова, найти аргументы против них и, успокоив совесть, отвергнуть.

Иисус не советует судить по наружности, и здесь суд как оценка оказывается связанным, и не только из-за одинакового названия, с судом, на котором выносится приговор. Трудно судить судом праведным, гораздо удобнее встречать по одёжке. И хотя пословица продолжается словами “по уму провожают”, провожают нередко тоже по одёжке. Но подлинная оценка не должна быть поверхностной.

Слова о том, что обрезание не от Моисея, но от отцов, звучат совершенно неожиданно, тем более, что Христос не говорит, что обрезание от Бога. Перед нами свидетельства Христа о том, что одно из важнейших религиозных установлений может исходить от людей. Значит ли это, что на одном лишь этом основании его следует отвергнуть? Нет. Этот обычай не случайно вошёл в ветхозаветную традицию и был закреплён на уровне заповеди Моисеева закона. Так и многие обычаи, возникавшие у людей, не отвергались Церковью, по крайней мере сразу, но включались в иной контекст, освобождались от языческих традиций и преображались. Но, конечно, не всякие обычаи можно одобрять и сохранять.

Пожалуй, самые важные и самые удивительные слова Христа в сегодняшнем евангельском отрывке — «Кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно». Из этих слов с очевидностью вытекает простой вывод: если в тебе есть сомнение в истинности и божественном происхождении учения Господа Иисуса Христа, то ты просто не хочешь исполнять волю Небесного Отца.

История дала нам множество примеров того, как интенсивная «антирелигиозная пропаганда» и борьба против христианства были обусловлены тем, что люди просто не хотели исполнять те или иные заповеди. Этих примеров так много, что можно делать статистически обоснованные выводы. Это важно понимать, потому что часто христиане принимают антихристианскую полемику слишком всерьез. А ларчик, как говорится, просто открывался...

Читаемые нами сегодня слова Христа о Моисее и законе также подтверждают, что для человека учение Христа обладает внутренней убедительностью, которая основывается на духовном опыте человека и на его отношении к Богу и Его заповедям.

Обращаясь к народу, Иисус всё время старается вернуть Своих слушателей к основам, к духовному ядру яхвистской и иудейской традиции. Его, как известно, не раз обвиняли в том, что Он, исцеляя людей в день шаббата, тем самым шаббат нарушает. А Он говорит им об обрезании, которое совершается в положенный день даже в том случае, когда днём этим оказывается день шаббата. И добавляет: в чём же тогда вы обвиняете Меня? Логика понятна: обрезание — лишь знак Завета, знак верности Торе. И вот ради того, чтобы обозначить верность человека Торе, покоем шаббата оказывается возможным пренебречь, такое пренебрежение нарушением шаббата не считается. Так можно ли считать нарушителем шаббата Того, Кто в день шаббата исцеляет человека, приобщая его к жизни Царства? Ведь речь идёт не о медицине, не о лечении, которое в некоторых случаях иудейская традиция действительно рассматривает, как нарушение шаббата. Речь идёт о том, чтобы открыть человеку Царство Божие во всей полноте. Разве, в конечном счёте, не в этом заключается истинный смысл шаббата? Ведь все запреты и ограничения, которыми обставлен субботний день, в конечном счёте имеют лишь одну цель: полностью переключить внимание человека с повседневности на то присутствие Божие, без которого невозможна никакая духовная жизнь. Верность Торе — непременное условие богообщения, потому-то обрезание, как знак такой верности, совершается даже в шаббат. А явление Царства Божия разве не является даже не знаком, не символом, а ярким проявлением той же самой верности? Если же является, то почему нужно хвататься за камни при появлении Того, Кто являет Царство, притом являет во всей полноте? Так пытается Иисус донести до Своих слушателей подлинный смысл и шаббата, и духовной жизни, как таковой. А многие из них, оставаясь верны своей традиции больше, чем Царству, всё же готовы схватиться за камни.

К тому моменту, когда происходит этот диалог Иисуса с братьями, Он уже совершил ряд чудес в Галилее, и сделался там заметной фигурой. Согласно человеческой логике этот успех нужно развивать, совершая чудеса и знамения, которые видели галилеяне, в Иудее. Тем более, что Христос не делает ничего плохого или запрещенного, иначе они бы не просили Его так настойчиво «явить себя миру». Они ждут, что Он, придя Иерусалим, в этот центр иудейской веры, объявит себя Помазанником. Но божественная логика устроена иначе, и потому Он, ответив им, что «время еще не исполнилось», остается в Галилее.

Не так ли и мы часто просим Господа проявить свою силу явным образом? Ждем от него знамений и чудес, которые бы явили Его славу миру, привели к нему тем самым еще больше людей. Бог же действует тихо и незаметно, как Иисус пришел в Иерусалим «не явно, а как бы тайно». Он не навязывает себя людям, а ждет, что они по собственной воле доверят ему свои сердца, терпеливо ждет, когда каждый из нас признает в нем Царя царей.

Сегодняшнее чтение позволяет нам яснее увидеть то влияние, которое оказывает религиозность на душу и сознание человека. Начинается рассказ с упоминания о празднике Суккот («праздник Кущей»), на который собираются пойти в Иерусалим братья Иисуса (ст. 2 – 3). Суккот был одним из четырёх главных праздников иудейского религиозного года, и в Иерусалиме ожидалось, как всегда, большое стечение паломников. Неудивительно, что братья Иисуса, не верившие в Его мессианство, хотели, чтобы Он во время праздника провозгласил Себя Мессией публично и дал те доказательства Своего мессианства, которых у Него уже не раз требовали окружающие (ст. 3 – 5). Очевидно, братья Иисуса ожидали увидеть Мессию таким, каким Его представляло себе большинство верующих евреев евангельских времён — Мессией-царём, провозглашающим независимое еврейское государство и изгоняющим римлян. Неудивительно, что Иисус отказывается от такой демонстрации (ст. 6 – 8). Он всё же приходит в Иерусалим, но тайно, стараясь не привлекать к Себе внимания (ст. 9 – 10). А в городе между тем о Нём идут самые разные толки: одни считают Его человеком Божиим, другие — обманщиком (ст. 11 – 12). Но все с опаской оглядываются на тех, кого евангелист называет «иудеями», как видно, имея в виду духовных лидеров Синагоги и фарисейского движения (ст. 13). А Иисус между тем вновь говорит собравшимся на храмовом дворе людям о главном — о Своей миссии (ст. 14 – 18). И ещё — об истинном значении субботы, смысл которой был давно утерян за многочисленными ритуальными предписаниями (ст. 19 – 24). И тогда кое-кто из присутствующих узнаёт в Говорящем того, кого уже обвиняли в нарушении закона о субботе, в нарушении, за которое наказывают смертью. А может быть, Он и прав? Ведь никто, как будто бы, не собирается применять к Нему никаких санкций. Но не может же Он быть Мессией, ведь Мессия должен появиться как-то совсем иначе (ст. 25 – 27)? Здесь перед нами, как на ладони, все те вопросы, которые порождает религия в сознании человека, оказавшегося лицом к лицу со Христом и с тем Царством, которое Он принёс в мир. Таких чудес, как Он, ещё никто никогда не делал и, наверное, не сделает (ст. 31), но… но почему Он пришел не так, как говорит о Нём религиозная традиция? И почему Его не принимают религиозные лидеры? Где истина — в религии, отвергающей Его, или в той очевидной реальности Царства, которая столь ярко о Нём свидетельствует? Каждый отвечал для себя на этот вопрос сам, и от ответа на него зависело принятие или отвержение Спасителя и Царства, которое Он принёс в мир.

Наверное, это один из самых странных диалогов в Евангелии. Кажется, что иудеи просто не понимают, о чем говорит Иисус, а Он Сам отвечает не на их слова, а говорит какие-то не относящиеся к делу вещи. При этом, если рассматривать реплики народа и Иисуса по отдельности, то сразу обнаруживается их логическая связанность. Они просто ведут разговор (если это вообще разговор) в разные стороны. Господь говорит о Своей миссии — донести людям слово об Отце (ведь Он Сам — Слово Отца), а реплики толпы показывают ее полное непонимание. Иногда кажется, что эта ситуация повторяется снова и снова — Христос говорит к нам через Евангелие, а мы отвечаем Ему совсем о другом. Это в какой-то мере естественно — ведь мы принадлежим к разным мирам (Он «от вышних», мы — «от нижних»), Он говорит о том, чего мы не видели, а Он видел. Это не лекция, это — свидетельство. И постигается оно только любовью и верностью учеников, которые, еще не вполне понимая, не совершенно веря, чувствуют, что Иисус говорит слова вечной жизни, и не хотят оставить Его.

Казалось бы, что плохого в том, что родственники предлагают Иисусу? Ведь они заботятся об успехе Его проповеди, о том, чтобы Он смог приобрести в Иудее новых учеников. Это так естественно, и поэтому для тех, кто привык к обычному поведению пропагандистов собственных идей, замечание о том, что и братья Его не веровали в Него, может прозвучать неожиданно. Ладно бы, братья говорили с издёвкой, но похоже, что советовали они совершенно серьёзно. В чём же их неверие?

Оно проявляется уже в том, что братья советуют Христу быть похожим на человека, который ищет сам быть известным. То, что Он не добивается Своей славы, но ищет её для Отца Небесного и принимает её от Него, им пока что трудно понять. К тому же совет идти и добывать популярность в обстановке, когда Иисуса уже хотят убить, заставляет вспомнить о том, как сатана искушал Его, предлагая броситься вниз...

Не только словами проповеди Иисус свидетельствует о том, что дела мира злы, но и всем Своим обликом. Поэтому мир нетерпим к Нему независимо от Его слов и знамений. Его присутствие — молчаливый укор для неспокойной совести, и не потому, что Он хочет упрекать, а потому, что рядом с Ним невозможно оставаться равнодушным.

Для обычного человека путь, который предлагают Господу Иисусу Его родственники, вполне естественен и понятен. По-своему они правы: если Он хочет быть духовным вождем, Ему следует искать человеческой известности. И вот поэтому в сегодняшнем евангельском отрывке так ярко видно, насколько замысел Божий отличается от мыслей людей.

Господь отказывается от того, что Ему предлагают. Значит, не в лидерстве дело, не ради того, чтобы стать духовным вождем народа, пришел Спаситель. Сам Господь говорит о том, что мир ненавидит Его потому, что Он свидетельствует о делах его, что они злы. Это свидетельство, которое каждый из людей принимает или не принимает лично, в полной самостоятельности перед Богом.

Из этого мы можем заключить, что цель прихода Христа не в том, чтобы повести за Собой народ как единое целое. Напротив, каждый отдельный человек, сталкиваясь со свидетельством Христа, выделяется из тех человеческих групп и связей, которыми мы опутаны, и становится именно отдельным. Напомню, что понятие отдельности (отделенности) в библейском языке выражается словом «святость». Только на основании этой отделенности, выделенности каждого из его социальной и национальной среды, Господь созидает новое единство Церкви, которое коренится в Его единственности.

О каком мире идет речь? Конечно, не о мире как противоположности войне. Но и не о том мире, который задумал и сотворил Господь: этот мир Он возлюбил, и этот мир хорош. Но есть тот мир, который порождаем мы сами, мир как совокупность наших гордынных мнений и решений, наших неправильных, нелюбовных отношений друг с другом — мир падший и идущий в смерть. Именно этот мир враждебен Христу.

Чтобы понять это, нам, как и вчера, приходится говорить о «своих» и «чужих». Иисус — чужой этому миру, потому что само Его присутствие обличает мир в том, что он во зле лежит. Рядом с Иисусом любой человеческий грех моментально становится виден, как виден при свете всякий темный предмет, скрывавшийся в темноте до прихода света. Иисус — свет, и Он чужд этой окутывающей мир тьме. Немедленная наша реакция на чужое — это ненависть, нежелание, чтобы оно было рядом. А те, к кому обращается Иисус, — они "свои", они такие же темные от греха, они включены в ту же систему отношений, что и весь остальной мир, и мир их не отталкивает.

Потом, позже, когда ученики действительно уверуют во Христа, когда Он заключит с ними Новый завет на Тайной Вечери, — вот тогда они станут "своими" Ему, и мир будет ненавидеть и их. Об этом Иисус скажет им в последней беседе (Ин. 15:18-19), и о сохранении их от зла в этом мире Он будет молиться Отцу (Ин. 17:15-16). И нам не стоит ожидать ничего иного, кроме ненависти, от этого мира, если мы — Его ученики, если мы следуем за Ним.

Ответ Иисуса братьям звучит несколько иронически: вам, мол, всегда время, а Моё время ещё не пришло. Смысл ответа ясен: Мой путь определён, а у вас никакого пути нет, стало быть, вам и различать времена необходимости тоже нет. Между тем, тайно Иисус всё же идёт на праздник, на который отказался идти открыто.

Тут, очевидно, всё то же сокрытие Иисусом Своего мессианства, о котором говорят и другие евангелисты. Причины этого понятны: народные мессианские представления требовали, чтобы Мессия немедленно поднял антиримское восстание и привлёк на помощь восставшим ангельское войско. В задачи Иисуса, понятное дело, ничего такого не входило. Но дело было не только в этом. Евангелист не случайно упоминает, что братья Иисуса Ему не верили. Они хотели явных доказательств Его мессианства.

И подбивали Его: вот, мол, большой праздник, самое время начинать, если уж Ты действительно Мессия… Но Он понимает: доказывать мессианство не имеет смысла. Если бы как Мессия Он должен был действительно сделать то, чего от Него ожидали в народе, тогда, конечно, можно было бы и доказать что-то. Но перед Ним ведь стояли совсем другие задачи. В то Царство, которое принёс на землю Он, никого насильно не затащишь. Не только превосходящей силой, но и превосходящими аргументами.

Тут уж безразлично, подчиняется ли человек силе внешней или силе аргумента — в любом случае он идёт в Царство не потому, что принимает его внутренне, а потому, что деваться некуда. Но ведь такие доказательства ничего обычно не доказывают. До тех пор, пока человек внутренне не примет ту реальность, которая перед ним, он всё равно не удовлетворится никакими доказательствами. Не случайно самой «непробиваемой» мировоззренческой позицией оказывается солипсизм: человек в этом случае просто не верит в то, что существует ещё что-нибудь, кроме его собственного сознания.

И это неверие перевешивает все аргументы: доказать такому человеку ничего невозможно. Конечно, не все солипсисты, но у многих есть некая граница, за которой начинается пространство неверия. Или недоверия. И изменить качество этого пространства не может даже Бог. Тут властен только сам человек — ведь здесь пространство его свободы. Свободы, в которую Иисус не вторгается: ведь Он оберегает человеческую свободу так же бережно, как Его Отец.