Мысли вслух на Дан 9:4-10

У каждого человека бывают моменты, когда он сознает, что грешен. Даниил говорит об общей вине (Дан 9:5), не отнекиваясь и не оправдываясь тем, что он не один согрешил. И противопоставляет эти грехи не «чужому дяде», а святости, красоте Самого Бога. Даниил смотрит на Господа, очищаясь под Его милосердным взглядом. Который будет явлен миру в Иисусе.

Иисус тоже говорит о милосердии Бога, напоминая иудеям о ветхозаветных истинах. Но Он идет дальше: «Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд», - призывая к действию и подражанию. Стих 38 кажется противоречивым, но так и выглядит милосердие Божие, Его закон. Во второй части стиха мы читаем о вечном неравенстве наших отношений с Богом, Он просто не может дать меньше – меньше, чем Его Воплощение, Любовь и Крест. Именно этими Его дарами мы и поверяем все, что делаем в мире.

Приведённая в книге молитва Даниила — типичный пример покаянной молитвы. Прежде всего в ней звучит то главное, без чего не бывает покаяния: страх Божий. Не страх наказания, которое можно получить от Бога за нарушение данных Им заповедей, а осознание того, что сделано нечто могущее разрушить отношения с Ним, разрушить раз и навсегда. С этого, собственно, и начинается всякое покаяние.

До тех пор, пока человек уверен, что ничего катастрофического не произошло, что налицо лишь небольшое недоразумение, которое легко и просто исправить своими силами, настоящего покаяния ещё нет. Есть лишь осознание некоторых сделанных ошибок, которые, однако, человек легко может исправить, не обращаясь к Богу. Между тем, без обращения к Богу исправить в духовной жизни нельзя ничего. И не потому, что человек после падения стал совсем уж бессильным.

Конечно, после падения человек уже не тот, что раньше, но кое-что он всё-таки может. Дело в другом: в отношениях с Богом. Грех ведь не тем страшен, что он аморален и не нравится Богу. Ему многое в нас не нравится, но Он не бросает нас из-за этого. Грех страшен тем, что он ставит стену между человеком и Богом, отделяя нас от Него.

А сломать эту стену может лишь совместное встречное движение-усилие Бога и человека. Именно совместное — иначе ничего не получится. Ведь человек свободен, и отсутствие усилия с его стороны может означать лишь одно: человеку Бог безразличен, его вполне устраивает существующее положение вещей, он не собирается разрушать отделяющую его от Бога стену. В таком случае и Бог не будет её разрушать. Он не станет навязывать человеку ни Своего присутствия, ни Своего общения.

И второй очень важный момент: надежда на милосердие Божье. На то милосердие, которое неотделимо от любви и которое проявляется в готовности Бога сделать гораздо больше того, что грешник заслужил и на что он имеет право. Только при таком условии человек может на что-то рассчитывать. Надеяться на свои заслуги и качать права перед Богом — духовный тупик. И даже не потому, что у Бога заслуг в любом случае больше, а потому, что такая позиция ограничивает Его возможности.

Человек свободен, и если он согласен получить от Бога лишь заслуженное им или то, на что имеет право, он и получит ровно столько, сколько просит. И тогда уже пенять будет не на что — разве что на свою самонадеянность. Поэтому покаяние — это ещё и полнота доверия к Богу. Вопреки собственной греховности. И готовность получить от Него ничем не заслуженный подарок — освобождение от власти греха, которой подпал по собственной глупости и легкомыслию, а то и вполне сознательно. И не только этот подарок, но и ещё больший — полноту жизни Царства, без которой спасения нет.

Говоря о покаянии, мы порой подразумеваем под ним то, что с библейской точки зрения покаянием не является. Само слово «покаяние» мы понимаем чаще всего, как признание своей греховности и своего ничтожества с последующим непременным самобичеванием и робкими обещаниями впредь (если получится) исправиться и начать (если удастся) новую жизнь.

Между тем, и еврейское, и соответствующее ему греческое слово, переводимое на русский язык как «покаяние», означает «обращение». Стало быть, в покаянии главное не самобичевание и не обещания, и даже не осознание своего греха (которое, конечно, тоже необходимо), а решимость обратиться к Богу. Обратиться таким, какой есть, без желания как-то приукрасить ситуацию или «стать лучше» своими силами.

Конечно, желание выглядеть попрезентабельнее в глазах Божьих очень понятно, тут вовсе не обязательно речь должна идти о страхе наказания: в конце концов, в глазах того, кого любишь, всегда хочется выглядеть наилучшим образом, иногда даже лучшим, чем на самом деле. Только вот попытки эти бесполезны: Бог всё равно знает каждого из нас, как облупленного, Он видит нас насквозь, и скрыть от Него всё равно не удастся ничего.

Даниил и не пытается ничего от Него скрыть и как-то приукрасить ситуацию; обращаясь к Богу, он прямо говорит Ему: вся правда и вся праведность у Тебя, а у нас ничего, кроме наших грехов. Тут не самоуничижение, а простой, трезвый взгляд на себя, на свой народ и на свою историю. И — в то же время — надежда на то, что новая жизнь всё-таки возможна, возможна потому, что желание этой новой жизни есть не только лично у Даниила, но и у всего народа.

Так что же: одного желания новой жизни достаточно? Обо всех грехах прошлого можно забыть и не вспоминать о них? И да, и нет. Свои грехи и ошибки осознавать совершенно необходимо, прежде всего, для того, чтобы их не повторять. Но какой смысл казнить себя за них?

Богу не нужно наше самобичевание ни в каком виде и ни в какой форме, Он не садист, желающий как можно строже наказать грешника. Нам самим оно тоже не поможет: чтобы уйти от греха, нужно лишь понимание того, что произошло, и решимость больше так не поступать, — а остальное дело Божие, Он знает, как поддержать нашу готовность противостоять своим грехам. Главное — чтобы готовность эта была. Даниил понимает, что она есть. И обращается к Богу с просьбой о поддержке тех, кто готов отказаться от греховной жизни и следовать за Ним, избрав Его путь, путь, ведущий в жизнь.

Покаяние — это начало исцеления, это обращение к Богу за прощением и спасением. Поэтому, если нас волнует участь нашего народа, то нам следует проверять себя именно по этому стиху. Есть ли стыд на наших лицах, не разучились ли мы испытывать стыд? А цари наши, а князи, а отцы наши? Не кажется ли вам, что в нашей стране многие проблемы связаны именно с этим?

Мы умеем даже свое бедственное положение сделать предметом гордыни. Россия находится на втором месте в мире по количеству убийств после ЮАР. Наша реакция? Как, разве не на первом?! Где же стыд на лицах наших, где наш вопль: «Согрешили мы пред Тобою»? Господь сказал: «Не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был» (Иез. 33:11). А мы не только не обращаемся, но, кажется, уже забыли, что мы — грешники.

У каждого человека бывают моменты, когда он сознает, что грешен. Даниил говорит об общей вине (Дан 9:5), не отнекиваясь и не оправдываясь тем, что он не один согрешил. И противопоставляет эти грехи не «чужому дяде», а святости, красоте Самого Бога. Даниил смотрит на Господа, очищаясь под Его милосердным взглядом. Который будет явлен миру в Иисусе.

Иисус тоже говорит о милосердии Бога, напоминая иудеям о ветхозаветных истинах. Но Он идет дальше: «Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд», - призывая к действию и подражанию. Стих 38 кажется противоречивым, но так и выглядит милосердие Божие, Его закон. Во второй части стиха мы читаем о вечном неравенстве наших отношений с Богом, Он просто не может дать меньше – меньше, чем Его Воплощение, Любовь и Крест. Именно этими Его дарами мы и поверяем все, что делаем в мире.

На первый взгляд, это просто конкретное приложение общего «золотого правила этики»: «Не делай другому того, что не хочешь, чтобы делали тебе». Но стоит заглянуть поглубже. Мы не хотим, чтобы нас судили люди, потому что не доверяем их суду: они все равно ни в чем не разберутся. Мы не принимаем их осуждения, потому что считаем их ничем не лучше нас. Но поэтому же мы гордо отказываемся от их прощения, что позволяет и нам никого не прощать. Итак мы судим, осуждаем и не прощаем. Но Иисус ведь говорит не только о человеческом суде и прощении, но и о Божьем. Здесь все по-другому, Бог безусловно имеет право судить, и этот суд нам страшен, потому что Судья нас видит насквозь. Вот тут-то мы и начинаем мечтать о прощении, о незаслуженной нами милости. Но тогда мы должны признать превосходство милости над справедливостью и в том, как мы относимся к другим. А это значит — не судить, не осуждать, прощать.

Сегодня мы читаем покаянную молитву пророка Даниила. Даниил — человек, оставшийся верным Богу в тяжелейших испытаниях. В сущности, он имеет полное право говорить: «Господи, вот, Ты видишь, сколько я претерпел во имя Твоё — и остался верен Тебе». Но Даниил смотрит на ситуацию иначе. Он не отделяет себя от своего народа. «Мы, народ Твой, согрешили пред Тобою, отступили от заповедей Твоих». Даниил обращается ко Господу от лица всего народа, который, возможно, занят своими делами и не помышляет ни о каком покаянии. От лица всех он говорит: «У Тебя правда, а у нас на лицах стыд». Он не проверяет, какое выражение лица у окружающих — он приносит Господу своё покаяние, свой стыд за всех. И Богу угодна эта молитва Даниила.

В сегодняшнем чтении Господь призывает нас не вспоминать о том, сколько раз лично мы поступили правильно, а принять сегодняшнее положение вещей как свою боль и свой стыд — и принести Ему своё покаяние за всё, что происходило и происходит в наших семьях, в Церкви, в стране, в мире. И если мы не будем искать виноватых и отделять себя от других, у Него появится возможность действовать.

Слова Спасителя «не судите, и не будете судимы» можно было бы, разумеется, отнести преимущественно или исключительно к отношениям между людьми, и тогда они, быть может, выглядели неким послаблением, а то и потаканием человеческой слабости, как призыв не обращать внимания на чужие грехи с тем, чтобы и на твои собственные грехи другие тоже не обращали внимания.

Собственно, «цивилизованное общество» и «приличное поведение» как раз и предполагают нечто подобное: в таком обществе люди, ведущие себя «прилично», о чужих грехах если и говорят, то, во всяком случае, не открыто и, уж конечно, не в лицо тому, кого считают грешником. Как видно, инстинкт если не духовного, то психологического самосохранения подсказывает каждому, что, живя в доме из стекла, кидаться камнями не стоит.

Но это ли имеет в виду Спаситель? Есть и иное: неосуждение как предельная объективность в подходе к человеческим поступкам. Один из великих учителей Торы, Гиллель, живший приблизительно за два века до прихода Христа, советовал никому не судить ближнего до тех пор, пока судящий не побывает в его (ближнего) положении. На первый взгляд может показаться, что и Иисус призывает к чему-то подобному.

Но есть и различие: ведь Он говорит всё, что говорит, в контексте той жизни Царства, к которой Он призывает Своих последователей. А к этой жизни не готов никто: безгрешных людей, кроме Самого Спасителя, в мире нет. И судить поэтому никому никого не приходится: ведь все в одинаковом положении, каждому нужно, прежде всего, думать о собственном спасении, о своём пути в Царство.

Тут уж не до осуждения чужих грехов. Но и есть и другая сторона того неосуждения, к которому призывает Своих последователей Иисус. Царство каждому достаётся, как незаслуженный дар. Но лишь при условии, что таким же образом, как незаслуженный дар, его получит каждый, кто готов принять. И все попытки выделить достойных окончатся только одним: в число недостойных попадёт сам оценщик. А Иисус не хочет, чтобы ищущие Царства лишились его из-за духовного чистоплюйства. И советует им духовными чистоплюями не быть. Ради их же спасения.

Христос призывает Своих учеников построить дом на камне. Но этот образ не так прост, как кажется, ведь этот камень — не «общечеловеческие» представления о жизни, не прочно установленные заповеди и законы. Это слово Иисуса, то есть радостная Весть, которая всегда остается для человека новой, не застывающей в каменную массу. Попробуй построить жизнь на любви к противнику, на сознательном и честном прощении. К таким вещам нельзя привыкнуть, точно так же, как нельзя любить «по привычке». Парадокс христианской жизни заключается в том, что она строится на камне, закрепленном не в земле, а в небе, там, где нет другой опоры, кроме Бога. Но, чтобы суметь схватиться «за воздух», необходимо отважное желание, готовность найти то, что тверже любого земного камня.

"Не судите и не судимы будете". Страшно подумать, как часто мы нарушаем эту заповедь, не замечая, не отдавая себе отчет. Собственно, мы привыкли непрерывно о «всех и вся» выносить суждение. И, казалось бы, если мы своего суждения никому не навязываем, может, даже и не оглашаем, то что в этом такого? Но нет. Говоря «не судите» Господь имеет в виду абсолютную недопустимость подобного подхода. Почему? Ответ кроется в сложном и многомерном понятии о микрокосме человека. Ни один человек не известен нам во всем его неповторимом многообразии отношений с людьми, а, главное, с Богом. Даже когда мы думаем, что знаем о человеке все, мы не знаем каких-то особых деталей, которые всю картину могут взять и перевернуть.

Из такого понимания вырастает предстояние Богу с чувством, что ты самый недостойный из людей. Без заповеди "не судите" понять это невозможно. Ведь вроде бы очевидно, что есть гораздо более недостойные люди. Но мы должны рассуждать так: я просто не знаю о них чего-то их оправдывающего. Даже о себе я знаю не все, хоть, знаю, сколь малое меня оправдывает и сколь многое обвиняет. Но судить себя мы тоже не должны. Ведь заповедь звучит – "не судите", а не "не судите других". Это бесконечно трудно, потому что мы слишком привыкли к этому. Кажется порой, это конструкции, на которые опирается вся наша жизнь. Но придет время, и все вспомогательные конструкции будут убраны.

Сегодняшнее чтение посвящено одной из центральных тем Нагорной проповеди — теме суда. Иисус, как видно, прямо связывает возможность пребывания человека в Царстве с тем, как он оценивает своего ближнего (ст. 37–42). На первый взгляд, такое отношение к окружающим должно исключать всякую их оценку. Но при более внимательном прочтении оказывается, что это не совсем так. Ведь Иисус, очевидно, связывает запрет на оценку с возможностью ошибочных суждений оценивающего касательно своего ближнего (ст. 41–42).

Казалось бы, в такой ошибке нет ничего страшного. Так бы оно и было, если бы наши суждения о ближних нами не абсолютизировались. Не случайно Иисус сравнивает наши оценки с поведением слепца, ведущего другого такого же слепца, как и он сам (ст. 39). И дело тут не в том, кто больше грешен. Дело в том, что любой наш грех, даже если он по сравнению с грехом нашего ближнего действительно подобен соринке по сравнению с бревном, мешает нам и трезво оценить того, кто рядом, и помочь ему. Единственное, что мы в состоянии оценить более-менее адекватно — конкретные дела и поступки, на которые Иисус и советует нам ориентироваться (ст. 43–44).

В известном смысле можно было бы сказать, что вне Царства мы все равно беспомощны перед грехом, и в этой нашей греховности и беспомощности равны перед Богом и друг перед другом. Можно, конечно, попытаться отрицать очевидное и начать подсчёт своих и чужих грехов, но тогда и Бог будет подсчитывать наши грехи с той же скрупулёзностью, с какой мы будем подсчитывать грехи наших ближних (ст. 37). И дело тут не во всепрощении и не в желании Бога нас «смирить». Дело в том, что позиция, дающая нам моральное право считать свои и чужие грехи, заведомо исключает пребывание в Царстве. Ведь в Царстве каждый получает жизнь во всей её полноте, в той полноте, которая исключает любой грех, даже самый ничтожный, так, что наша земная моральная арифметика теряет здесь всякий смысл. И если такая арифметика для нас ещё важна, значит, мы пока не готовы к тому, чтобы войти в Царство.

Но для пребывания в Царстве важно и другое: мера нашей открытости ближнему. Ведь Царство — не только пространство, это ещё и отношение, вернее, целая система отношений людей к Богу и друг ко другу. А отношения Царства предполагают безусловную открытость, готовность делиться тем, что нам дано, с каждым, кому полученное нами необходимо. И если мы вздумаем делиться лишь с теми, кого считаем достойными, в Царстве нам места не будет. Потому, что полнота Царства может быть дана нам в том случае, если мы будем готовы разделить её с каждым. Не с каждым достойным, а с каждым ищущим и жаждущим Царства.

При сравнении Нагорной проповеди, как она представлена у Матфея, с тем, как та же проповедь представлена у Луки, становится ясно, что Лука изложил её, в общем, менее подробно. Конечно, едва ли кто-то из евангелистов передал сказанное Иисусом слово в слово — в те времена слова учителей и проповедников было принято компилировать, составляя из них особого рода литературные тексты, а иногда и целые сборники. Но даже с учётом этого факта очевидно, что Лука выделил в проповеди Иисуса то, что считал главным. Главным же евангелист считает отсутствие осуждения. Не судите, и не будете судимы — именно эти слова Спасителя Лука считает важнейшими во всей Нагорной проповеди. Почему же именно их? Ведь у Матфея, например, есть и множество других тем, не менее важных.

Между тем, отсутствие осуждения действительно можно считать критерием качества внутренней жизни человека. Речь идёт не об оценке, разумеется, а именно об осуждении. Оценить конкретный поступок человека в той или иной ситуации — дело совершенно естественное. Иное дело осуждение: здесь речь идёт уже не о поступке, а о самом человеке. Человек, получается, становится судьёй другому человеку, а между тем Бог вовсе его таким судьёй не ставил. Путь человека, его итоги и их оценка — прерогатива Бога и только Бога. Даже если некий человек очевидно для каждого направляется прямиком в озеро огненное, приговорить его к этому озеру может только Бог.

Человек же — любой — может констатировать лишь факт движения грешника в соответствующем направлении. Но почему же тогда мы так легко выносим приговор там, где нам никто не давал права его выносить? Очевидно, потому, что видим ситуацию не такой, какой её видит Бог. И руководствуемся не теми критериями. Не абсолютными, а относительными. И человека мы видим не во всей полноте его жизни, данной ему Богом, а лишь в конкретном его наличном состоянии. И к этому состоянию применяем некие формальные, чаще всего моральные и религиозные, критерии.

Получая, естественно, на выходе совершенно искажённую картину реальности. Но это и неудивительно: до тех пор, пока нашу жизнь определяет не дыхание жизни, данное нам Богом, а наша природа, иного ожидать не приходится. А вот если мы живём жизнью Царства, такого искажения реальности просто не может быть. И если оно есть, значит, от Царства мы ещё далеки, о чем и свидетельствует нам евангелист.

Как понимать притчу о худом или добром дереве? Ведь все люди (в том числе и мы сами) иногда приносят хорошие, а иногда дурные плоды. Похоже, тут опять есть соблазн разделить людей (и себя) на хороших и плохих. (А ведь иногда даже приятно сказать: «О-о-о, ка-акой я плохой!» — вроде, для смирения полезно.) Но здесь мы опять судим, а сказано «не судите». Скорее всего, речь здесь о том, что за нашими поступками стоит внутренняя, духовная направленность, которая зависит от нас. Поэтому, чтобы не быть худым деревом, надо приносить хороший плод, а чтобы слова Господа пошли на пользу, их надо исполнять. Вот основная нравственная задача христианина — делать добро, а не судить. Судить будет Христос.

Среди всех заповедей Христа эта — самая невозможная. Большинство из нас, приходя в Церковь, это очень точно сознают, ощущая свое небескорыстие и жестокосердие. А потом... мы привыкаем, мы становимся «привычными» христианами, мы заменяем любовь к врагам «нежеланием им зла», мы готовы свести милосердие к милостыне, а предложению давать взаймы без отдачи противопоставляем слова Христа «будьте мудры, как змии». И — забываем о невозможности этой заповеди, перестаем стремиться к недостижимому, закрываемся в теплохладной самоуспокоенности.

Заповеди, которые Господь Иисус дает Своим ученикам, на первый взгляд выглядят невозможными и чрезмерными. Невозможными, потому что ни один из людей не в состоянии поступать так, как заповедует Господь. Чрезмерными, потому что наша мера справедливости узка и ограниченна, и довольствуется куда меньшим, чем милосердие к врагам. Конечно, по сравнению с похвальбой Ламеха, в глубокой древности ставившего себе в заслугу то, что он убивал за одну нанесенную ему царапину, впитавшееся в нашу психологию представление об адекватном воздаянии добром за добро и злом за зло («око за око, зуб за зуб») можно считать большим прогрессом. Но Господь смотрит не с точки зрения глубины нравственного падения, из которой нам нужно выбраться, а с точки зрения высоты, на которую нам нужно взойти. Слово об отношении к другим Он заключает призывом к нам быть милосердными, как милосерд Отец. В самом деле, ведь это Бог любит нас, ставших Ему врагами и отвергших Его, это Бог дарует бесконечно много нам, которые ничем не могут воздать Ему.

Часто мы думаем, что эти заповеди о любви к врагам и милосердии к ненавидящим нас даны «на вырост», что когда-нибудь мы «возрастем» настолько, что станем способны исполнять их. Эта позиция не лишена смысла, но все же и далеко не удовлетворительна. Кто, в самом деле, может «дорасти» до совершенства, присущего Творцу? Да и время нашей жизни так кратко, что у нас нет возможности ждать. И поэтому Господь, доподлинно знающий нашу природу, предлагает нам удивительно практический принцип: «во всем, как вы хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними». Нельзя сказать, чтобы это было легко исполнить, но все же, пытаясь понять, как нам следует поступать в конкретной ситуации, мы можем им руководствоваться.

Главное, где Господь призывает нас применять этот принцип — это прощение. Множество раз Он повторяет, что если мы хотим быть прощенными Богом (и людьми), нам нужно уметь прощать самим. Очевидно, что предложенный Христом принцип гораздо шире, чем кажется на первый взгляд. Он может быть распространен не только на отношения с людьми, но и на отношения с Самим Вседержителем. Иными словами, во всем, как мы хотим, чтобы Бог поступал с нами, следует и нам поступать так по отношению к Богу и к людям.

Будучи добрым человеком, легко давать взаймы, ничего не ожидая взамен, особенно если положение материальное более или менее стабильное. Пусть ты понимаешь, что себя ты чего-то лишаешь, наоборот, от этого как-то растешь в собственных глазах. Но вот и ловушка. Взамен ты ожидаешь личного роста, раз, ожидаешь расположения Бога, два, расположения тех людей, которым ты сотворил милость, или, если ты творишь ее анонимно, тех людей, через которых ты ее творишь, три. И вот от этих трех вещей избавиться совсем не так просто, иногда кажется даже невозможно. Тогда попробуем их проанализировать. Но вроде бы расположение людей и Бога есть признак умножения любви между нами а, значит, тоже лежит в русле заповедей Божиих и не стоит этого стыдиться. Но на самом деле, это очень сложно понять, но это не так. Потому что любовь принципиально есть акт между двумя абсолютно равными людьми. Напротив, чувство того, кто стал объектом твоей благотворительности, что он теперь тебе обязан, а вернуть нечем, может разрушить отношения между вами, хотя внешне это будет выглядеть как любовь. И только поэтому, только чтобы любовь не разрушить, всеми силами постарайся сделать так, чтобы человек, которого ты облагодетельствуешь, пусть он тебе очень близок, не знал, что это ты, чтобы не рушить то равенство любви, которое есть между вами. Что же касается личного роста… Можно сотворить сразу по милости что-то такое, что тут же все добро перечеркнет, можно совершить что-то такое, что никакие добрые дела уже не пойдут в зачет. Мы, наша судьба в вечности всегда до мгновения нашей смерти под вопросом и что с того, что мы немного подросли, может это шаг вперед после которого будет два шага назад, а мы сами и не заметим как. Так что это всё пустяки, рост, падение, нельзя все время держать руку на пульсе, нельзя все время держать в одной руке линейку, чтобы ежедневно отмечать на сколько я подрос, потому что нельзя занимать руки, они нужны для дела. Как шутят физики-экспериментаторы, для всякой разумной операции нужно три руки. Ну хотя бы две, но никак не одна.

Мысль о любви к врагам едва ли можно считать чем-то совершенно новым и неведомым дохристианскому миру. Уже в Торе присутствует требование отказа от причинения вреда врагу, оказавшемуся в трудном положении. Но Тора в этом случае исходит не из необходимости любви к врагам, как таковой, а из того, что вражда между людьми не может и не должна становиться основанием для нарушения Торы. Иначе говоря, если мы хотим строго держаться Торы, как данного Богом закона, мы должны следовать её нормам даже тогда, когда речь идёт о врагах, желающих нам зла. Того же мнения придерживались и некоторые философы языческого мира, к примеру, Сократ, видевший главный смысл философии в том, чтобы научиться отличать добро от зла и следовать добру. Он был убеждён, что, поскольку зла нельзя делать никому и никогда, его нельзя также причинять и врагам: ведь любое зло, сделанное человеком, вредит в первую очередь ему самому. И всё же слова Иисуса о любви к врагам имеют совершенно особый контекст, связанный с Его свидетельствам о том Царстве, которое Он принёс в мир.

Речь идёт, конечно, прежде всего о любви как об отношении, о таком отношении, которое предполагает желание врагу добра, а не зла, и в этом смысле слова Иисуса созвучны как Торе, так и тем языческим философам, кто, подобно Сократу, понимал, что зло, причинённое врагу, неизбежно и в первую очередь отражается на том, кто его причинил. Но если в непреображённом мире такое поведение было свойственно лишь настоящим праведникам, то для жителей Царства оно, по мысли Спасителя, должно стать нормой, единственно возможным способом духовной жизни. И не только потому, что всякий иной вариант духовно разрушает того, кто от этой нормы отступает, но и потому, что всякий иной вариант неприемлем для Царства, как среды всеобщей любви. В самом деле, в непреображённом мире та психическая, природная в своей основе среда, внутри которой и развиваются все отношения, в принципе допускает в этих отношениях как позитив, так и негатив, допускает взаимодействия как созидательные, так и разрушительные.

Природа же Царства иная, здесь именно любовь является той средой, внутри которой развиваются все отношения между его обитателями. Можно было бы сказать, что здесь любовь является не только отношением, но и самой природой, подобно тому, как стихии являются природой непреображённого мира. Неудивительно, что в такой среде никаким негативным отношениям места быть не может. Даже тогда, кода речь идёт о врагах. И не потому, что враги Христовы могут, не раскаявшись, войти в Царство и стать его жителями, а потому, что ненависть, даже по отношению к врагам Христа и Царства, несопоставима с самой его, этого Царства, природой.

Скептики, восстающие против христианства и христиан, часто говорят о корысти. Говорят о том, что, делая добро, христане заботятся о награде свыше, и все совершают «обещания ради будущих благ». Как ответить им, ведь мы и правда говорим вслед за евангелистом: «...и будет вам награда великая»?

Наверное, первое, что надо понять, что Господь нас призывает к абсолютной бескорыстности. И сегодняшний отрывок, в котором Господь призывает давать, ничего не получая взамен, и даже без надежды что-либо получить, должен служить предостережением и в этом псевдохристианском уповании на посмертное или какое-то иное воздаяние от Господа.

Иное дело, что Господь справедлив. И Его справедливость превыше всего. Но она принадлежит только Ему, мы не имеем права судить ни о ней, ни о нас самих в ее свете. Именно поэтому Господь говорит: «Мне отмщение и Аз воздам». В этих словах не только обетование конечного торжества добра над злом, или, точнее, обращения зла в добро. В них еще и условие нашей бескорыстности перед Ним.

Продолжая свою проповедь блаженств, Христос говорит о том, что именно необходимо делать, чтобы «быть сынами Всевышнего». Если в заповедях блаженства речь шла о состояниях человека, о присущих ему качествах и свойствах, то здесь Иисус перечисляет ряд действий, которые необходимо совершать христианину. «Но вам слушающим говорю», - обращается Он к тем, кто уже услышал и принял радикальные и противоречащие привычному пониманию жизни заповеди блаженства. Оказывается, что христианин должен не просто пассивно принимать жизнь, но и активно нести Христа в мир. Благословлять проклинающих, отдавать последнюю рубашку, подставлять щеку… Господь, говоря: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними», - призывает своих учеников совершать действия, которые могли бы и других людей побудить поступать по-христиански. Отвечая добром на зло, пытаясь любить там, где ненависть, проявляя истинную милость к нашим ближним, мы лишь отдаем другим то, что сами получили от Бога как его дети.

Должно быть, ни одно место в Евангелии не вызывало столько споров, недоумений и неприятия, как это. Сколько иронии и откровенных издевательств веками раздавалось по поводу слов о любви к врагам и подставлении второй щеки! Чаще всего сами христиане стеснялись этих слов, и в ответ не то что на удар по щеке, но и на любую обиду, часто кажущуюся, норовили заехать посильнее.

А между тем подставление щеки нередко требует большего мужества, нежели ответный удар. Вторую щёку вынужден подставлять избиваемый, когда он молча стоит перед палачами, выходящими из себя от его спокойствия, и это не мазохизм, а стойкость. Вторую щёку подставляют и воины, не отвечающие на вооружённые провокации врага, чтобы нанести ему удар в рассчитанный момент. Наконец, вспомним психические атаки, когда ряды наступающих редеют под пулемётным огнём, а наступление продолжается.

Конечно же, хотя библейские авторы неоднократно используют армейскую терминологию, не стоит видеть в библейских образах только лишь военно-прикладной смысл. Верные Господу, призваны к стойкости, сравнимой с воинской, но наша брань не против крови и плоти. Поэтому необходимо даже в том человеке, который нам враждебен, видеть брата, достойного любви и поражённого заразой зла, подобной проказе. Даже тогда, когда приходится применять силу для его обезвреживания, стоит об этом помнить, как это ни трудно.

Трудны такие слова и кажутся невыполнимыми. Но если мы надеемся ограничить свои возможности тем малым, на что уже способны, то не сделаем и этого малого. Чтобы чего-то достичь, надо ставить цель выше привычных возможностей. Минимум добра - это уже хорошо, но Христос предлагает нам большее. И с Его помощью мы могли бы быть на большее способны.

Как и некоторые другие эпизоды земного служения Спасителя, Нагорную проповедь Лука описывает не совсем так, как Матфей. Для Луки основой изложения того, что было сказано Иисусом во время этой проповеди, становится противопоставление двух путей: пути богатых, отождествляемым евангелистом с путём язычников, и пути бедняков, оказывающимся путём в Царство.

Сама по себе идея двух путей отнюдь не нова, она хорошо известна по ветхозаветным текстам, и для Луки именно она становится той призмой, сквозь которую он воспринимает слова Спасителя. Упоминая нищих, Иисус, несомненно, имел в виду не просто неимущих, а тех, кто понимал бедность, как духовное состояние. О таких бедняках говорили уже ветхозаветные пророки. И богатые отличаются от них не по имущественному признаку, а по признаку духовному: если бедняки находят своё утешение только в Царстве (ст. 20–23), то богатые получают своё в этом мире, не нуждаясь в Царстве (ст. 24–26).

Но для того, чтобы войти в Царство, нужно оставаться ему верным до конца. И потому жаждущим Царства нельзя жить по законам этого, ещё не преображённого мира, несмотря на то, что законы Царства в нём пока не действуют. Не случайно Лука выделяет в проповеди Иисуса призыв поступать с людьми так, как мы хотели бы, чтобы они поступали с нами (ст. 31), делая его композиционным центром той части своего рассказа, где он приводит наставление Иисуса тем, кто хочет жить по законам Царства (ст. 27–36).

На первый взгляд, призыв этот напоминает общеизвестное «золотое правило», но есть в формулировке его Спасителем одно не сразу бросающееся в глаза отличие: если в традиционном своём варианте «золотое правило» призывает относиться к людям так же, как они относятся к нам, то Иисус советует относиться к людям так, как мы бы хотели, чтобы они к нам относились. Иначе говоря, если мы действительно ищем Царства, то в отношениях с людьми нам, по слову Спасителя, надо, в известном смысле, «работать на опережение», заранее даря им своё хорошее отношение и не дожидаясь того, чтобы они вначале проявили себя по отношению к нам.

По законам нашего, ещё не преображённого, мира это, конечно, совершенно нерациональное поведение: ведь всем известно, что падший человек весьма мало способен как на добрые дела, так и на хорошее отношение к ближним. Но, с другой стороны, иной подход к окружающим нас людям не предполагает открытости, а без неё невозможно войти в Царство. Ведь Царство устроено так, что им нельзя наслаждаться в одиночку. Нельзя обрести его, отгородившись от всех. Царство можно обрести лишь в том случае, если сам становишься его частью, а стать ею можно лишь тогда, когда полученное нами мы передаём другим, тем, кто, как и мы, ищет полноты жизни в этом Царстве. И тогда мы становимся служителями Царства — теми, кого избирает Иисус для того, чтобы через них Царством стал весь сотворённый Богом мир.

Эти слова как будто специально идут вразрез с обычными человеческими представлениями. Почему вдруг блаженными оказались нищие и голодные, плачущие и отверженные, а богатым, сытым и смеющимся — горе? Можно подумать, что Христос возвещает революцию, которая перевернет мир вверх ногами! Царство Божье, которое Он приносит на землю, действительно радикально непохоже на привычные нам отношения в этом мире. Они строятся на милосердии Отца, а не на борьбе за существование. Даже будучи верующими людьми, мы часто забываем о том, что в этом Царстве совсем другие законы, и называем счастьем то, что называет горем Христос, и наоборот, Его блаженства считаем несчастьем. Как сильно надо измениться, чтобы стать настоящим гражданином этого Царства.

Текст, называемый обычно заповедями блаженства, составляет основу Нагорной проповеди. Хотя, в сущности, заповедями их назвать сложно. Что такое, в самом деле, заповедь? К примеру, тот же Декалог — десять заповедей — что они такое? На первый взгляд — система предписаний и ограничений. На взгляд более внимательный — Божьи интенции, обращённые к человеку. И при любом рассмотрении — императив. Для кого-то внешний — юридический или моральный. Для кого-то внутренний — духовно-нравственный. Но в любом случае императив. Нечто такое, что требует исполнения. Следования. Или выстраивания — если речь идёт о внутренней Торе. Но это во всяком случае некая активность, внешняя или внутренняя. Нечто такое, что требует от человека действия. Чтобы исполнить заповеди Декалога, надо что-то сделать. Исполнить в этом смысле заповеди блаженства невозможно.

На всём протяжении христианской истории теологи пытались определить, что же именно нужно сделать для того, чтобы исполнить заповеди блаженства. Мнения высказывались самые разные, и это лишь подтверждает: заповеди блаженства невозможно исполнить в том смысле, в каком мы говорим об исполнении, к примеру, тех же заповедей Декалога. Там надо что-то делать — что именно, в данном случае неважно. Тут — надо быть. Существовать. Пребывать. Там речь идёт об активности человека, тут — о качестве его существования. Чтобы исполнить то, что называется заповедями блаженства, человек должен начать жить иной, новой жизнью.

Можно было бы сказать, что все девять заповедей блаженства сводятся к одной: заповеди новой жизни. И все они — лишь описание с разных сторон этой новой жизни. Жизни, которой у человека нет. К которой человек может приобщиться, если примет Христа как Царя того Царства, которое входит в мир, но которой сам по себе человек не имеет и иметь не может. И вся Нагорная проповедь о том же — о новой жизни, в которую человек может войти и которая может войти в человека. Иначе врагов не полюбить. И уж точно не стать совершенным, как Отец небесный.