Мысли вслух на Ис 1:1-20

Пророчество Исайи, которое мы читаем во время Великого Поста, содержит обличения в важных и, что самое неприятное, хорошо знакомых вещах. Господь говорит через пророка о неблагодарности, неверности и жестокости. В первой части читаемого сегодня пророчества Господь связывает бедствия, постигающие нас, с тем, что мы не знаем Господина своего. «Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство», — восклицает пророк. Ну, в самом деле, какие еще бедствия должны мы пережить, чтобы увидеть, что причина их в том, что мы оставили Святаго Израилева? Какие еще войны и революции, репрессии и обнищания нужны нам, чтобы мы увидели всю безбожность своей жизни, перестали делать зло и научились делать добро?

В последнее время мы, казалось бы, увидели это, и стало происходить то, что мы называем «религиозным возрождением» нашей страны. И об этом Господь говорит во второй части сегодняшнего чтения из пророка Исайи: «Когда вы приходите являться пред лице Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои?». Страшные слова. Неужели Господь не хочет, чтобы мы приходили в Дом Его? Но еще страшнее то, что Он говорит дальше: «когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови». Выходит, мы можем тут «возрождать» все в большом количестве, но не быть услышанными и не найти помилование по одной простой причине: наши руки полны крови.

Оказывается, вместо пышного культа и обильных приношений, Богу нужно от нас совсем иное: «ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сироту; вступайтесь за вдову». Бог говорит нам сегодня, что только так, исполняя Его закон милосердия к ближним, мы сможем «вкушать блага земли». В противном случае, что бы мы ни делали: «Если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас».

Страшные слова произносит Исайя. Мы отняли у себя своими беззакониями возможность постоянного присутствия Бога. Мы пытаемся выполнять правила, правила поста и молитвы, приносим жертву, но не исполняем закона. Если бы не будущее Спасение, то нас сотрут с лица земли. Важно постоянно деятельно выполнять закон. Исполняющий закон получит свое воздаяние. Но идущий вслед за Господом, творящий дела по Слову Господа, тот исполняет волю Его. От него не нужны жертвы. Нужна любовь, которая позволит Богу снова общаться со своими детьми. Снова принять нас в дом Свой. Снова как блудного сына, встретить и устроить праздник. В нашу честь заколоть «козленка», даровать нам Свою любовь. Он создал весь мир, и мы частью Его мира пытаемся принести жертву Ему. Берем то, что нам не принадлежит и отдаем вместо самих себя. А требуется только отдать самого себя. Таких какими Он уже сделал нас, но которым даровал свободу. И в этой свободе у нас есть возможность пойти трудным путем, но путем дел Господа.

А как было бы удобно: согрешил — покаялся, потом ещё раз, ещё много-много раз... И каждый раз потом к Богу пришёл,свечку поставил — и нормальненько. Почему-то Он не хочет, чтобы мы строили отношения с Ним так. Он говорит: «Нет. Такого Я не принимаю. Такие праздники, такие молитвы Мне не нужны. И не просто не нужны — но отвратительны». И становится страшно — а разве то, что мы делаем, не страшно? Вот об этом Он и говорит нам.

Чего ждет от нас Бог? Чем мы можем угодить Ему, чтобы гнев Его не обратился против нас? Эти вопросы, и именно в такой некорректной постановке, всегда занимают нас. Пророчество Исайи, которое мы читаем сегодня, отвечает на это обличениями в важных и, что самое неприятное, хорошо знакомых вещах. Господь говорит через пророка о неблагодарности, неверности и жестокости. В первой части читаемого сегодня пророчества Господь связывает бедствия, постигающие нас, с тем, что мы не знаем Господина своего. «Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство», — восклицает пророк. Ну, в самом деле, какие еще бедствия должны мы пережить, чтобы увидеть, что причина их в том, что мы оставили Святаго Израилева? Какие еще войны и революции, репрессии и обнищания нужны нам, чтобы мы увидели всю безбожность своей жизни, перестали делать зло и научились делать добро?

В последнее время мы, казалось бы, увидели это, и стало происходить то, что мы называем «религиозным возрождением» нашей страны. И об этом Господь говорит: «Когда вы приходите являться пред лице Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои?». Страшные слова. Неужели Господь не хочет, чтобы мы приходили в Дом Его? Но еще страшнее то, что Он говорит дальше: «...когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови». Выходит, мы можем тут «возрождать» все в большом количестве, но не быть услышанными и не найти помилование по одной простой причине: наши руки полны крови.

Оказывается, вместо пышного культа и обильных приношений, Богу нужно от нас совсем иное: «...ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сироту; вступайтесь за вдову». Бог говорит нам сегодня, что только так, исполняя Его закон милосердия к ближним, мы сможем «вкушать блага земли». В противном случае, что бы мы ни делали: «Если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас».

О богообщении и о том, что для него необходимо, люди размышляли во все времена, даже тогда, когда они плохо помнили о Боге и о том, чего Он от них хочет. С призванием Авраама началась новая эпоха: Бог Сам заговорил с людьми, и не только заговорил, но и начал создавать Свой народ, выращивая его из небольшого племени. Теперь, казалось бы, никаких вопросов касательно богообщения быть не могло: Бог Сам мог ответить на любой вопрос и разрешить любое недоумение, стоило только спросить Его. Но людям свойственно придерживаться традиционных парадигм, идёт ли речь о поведении или о мышлении.

Жертвоприношения издавна рассматривались, как форма общения с высшими силами, как совместная трапеза богов и людей. Но падшему человеку всегда было свойственно искать больше удобства и душевного комфорта, чем духовного обновления. Общение с высшими силами обязывало, их близость начинала порой казаться обременительной. Жертвоприношения перестали быть общением с высшими силами, они превратились в угощение, которым силы эти старались задобрить, чтобы они оставили в покое тех, кто это угощение им готовил.

История яхвизма начиналась с чистого листа, но падший человек, даже получая откровение от Бога, остаётся падшим человеком. И в яхвизме, особенно когда он распространился широко и стал, как было это во времена Исайи Иерусалимского, государственной религией, жертвоприношение, бывшее во времена Авраама и Моисея совместной трапезой Бога и людей, тоже стало средством, позволявшим религиозным, но не очень верующим людям откупиться от Бога.

Логика была проста: заповеди соблюдать сложно и часто неудобно, зато легко организовать пышный праздник с множеством жертвоприношений, чтобы Бог остался доволен. Не заменит ли множество жертв соблюдения заповедей? Устами Своего пророка Бог отвечает: нет, не заменит. Перестаньте делать зло, научитесь делать добро, тогда и приходите ко Мне, говорит Он тем, кто надеялся на то, что жертвы могут заменить путь праведности.

И дело тут даже не в том, что Бог брезгует нарушителями заповедей (хотя их выбор вряд ли может Его порадовать). Дело в том, что жертвенная трапеза имеет смысл, только как форма богообщения. Того богообщения, которое невозможно без соблюдения заповедей. А арифметика проступка и выкупа, нарушения и штрафных санкций, снимающих с нарушителя вину, тут неуместна. Бог предлагает человеку только один выбор. Никаким другим его не заменить.

Все пророки во все времена не уставали напоминать народу Божьему о том, что оставаться народом Божьим можно, лишь соблюдая данные Богом заповеди и делая добро своим ближним. Можно было бы считать это чем-то вроде религиозного морализаторства, столь любимого посредственными проповедниками. Но дело, судя по словам Исайи, обстоит куда серьёзнее. Пророк ведь никого не увещевает. Он предупреждает. Предупреждает, что, если не сделать того, к чему он призывает, дело может кончиться плохо. Возможно, национальной катастрофой, серьёзным военным поражением, пленом, гибелью людей. Можно было бы подумать, что пророк предупреждает о грядущем наказании Божьем. Но вряд ли всё-таки речь идёт о наказании в том смысле, в каком мы его понимаем. Ведь наказание — санкция для нарушителей тех или иных норм. В данном случае — Божьего закона и данных Богом заповедей.

Между тем, во время войны и плена, так же, как и во время, например, стихийных бедствий страдают все: и правые, и виноватые. Так, что наказанием это вряд ли можно считать, если, конечно, не иметь в виду принципа коллективной ответственности. Но Богу коллектив не нужен, он работает с конкретными людьми. И если бы наказывал Он, скорее всего наказание и коснулось бы конкретных людей. Тут скорее не наказание, а просто последствия совершённых грехов. Ведь грех всегда воздвигает стену между Богом и человеком, или даже между Богом и целым народом (если грех становится массовым и повсеместно распространённым). Но это ещё не самое страшное. Это лишь первый шаг на пути к катастрофе.

Следующим шагом становится изменение духовного качества народа. Тут всё примерно так же, как и с отдельным человеком: стена, отделившая его от Бога, приводит к разрушению грешника, сначала духовному, а там и психическому, а иногда и физическому. И с народом, отделившим себя от Бога, может произойти то же самое. Тут действительно процесс может завершиться национальной катастрофой. А в случае народа Божьего завершится непременно.

Ведь народ Божий только и может существовать как народ-община. А если он перестаёт быть таковым, его существование теряет смысл. И тогда он просто исчезает как народ, становится людской массой, населением, толпой. И тогда национальная катастрофа становится единственным средством его духовного обновления. Фактически такая катастрофа становится пересозданием народа именно как народа Божьего. Но пророк не хочет, чтобы духовное становление народа принимало такие экстремальные формы. И он призывает к очищению, обращению, духовному обновлению. Пока ещё не поздно.

При чтении поэмы о сотворении мира сразу же бросается в глаза её своеобразный драматизм. В самом деле: в первый день мир весь пронизан тем светом присутствия Божия, которое в яхвистской традиции известно под именем «славы Яхве» или «славы Господней». Оно сопровождает народ на всём протяжении его истории; а в первый день, по слову священнописателя, этим светом сияет весь мир, и тьме в нём места нет. А затем, во второй день, мир захлёстывает вода, та самая вода, о которой говорится во введении к поэме, в тех первых двух стихах, что предшествуют описанию шести дней творения. Но во введении вода появляется лишь во втором стихе, там, где земля оказывается отделённой от неба; в первом стихе, где она с небом составляет одно целое, воды нет. А ведь вода — символ хаоса и тёмных сил, противостоящих Богу, так во всех мифологических мирах всех народов древности, так и в Библии. И тогда оказывается, что сотворение мира, каким мы знаем его сегодня, было не простым и не лёгким, оно происходило вопреки сопротивлению тех противостоящих Богу сил, которые пытались помешать Ему в осуществлении Его замыслов, быть может, задолго до появления не только человека, но и того мира, в котором мы живём сегодня. И человеку неизбежно предстояло в свой срок стать участником этого противостояния.

Эти слова — самые первые в Библии, с них начинается все библейское повествование, и они содержат поразительное и весьма важное откровение. Уже одно то, что мир имеет начало, во многом определяет наше отношение и к миру, и к своей жизни. Мир, в котором мы живем и частью которого являемся, возник из ничего, был сотворен по воле Творца. Это дает нам возможность думать, что и мир, и мы сами не являемся нелепой игрушкой слепых сил. Напротив, в основе нашего бытия лежит замысел Всемогущего Бога. Свт. Василий Великий в 4-м веке писал, что поскольку мир имеет начало, то, несомненно, будет иметь и конец. По мнению святителя, начало мира уже свидетельствует о том, что у мира (и у нашего существования) есть цель, и настанет день, когда эта цель будет достигнута.

Пусть сегодня мы только верой прикасаемся к Божьему замыслу, только верой входим в завершение истории тварного мира. Но в первых же строках Библия говорит нам о том, что Дух Божий присутствует и действует в мире, в нашей жизни. Точный перевод позволяет сравнивать движение Духа «над водами» с полетом птицы над гнездом, в котором растут ее птенцы. Слово Божие говорит о бездне, о хаосе, которым остается тварь без Божьего вмешательства. Но Дух Божий присутствует и действует — и в этом нам дается предчувствие Его победы.

Нередко начинающие читатели Библии задают себе и другим вопрос: о каком свете идёт речь? И как свет мог появиться раньше светил, сотворённых лишь на четвёртый день? Конечно, можно было бы много и долго рассуждать о том, что свет как физический феномен мог существовать в только что появившейся вселенной до формирования звёзд, что ничего удивительного в этом нет и привести ещё много тому подобных аргументов. Но вот нужно ли? Будь первая глава Книги Бытия, эта замечательная поэма о сотворении мира, очерком естественной истории, такие аргументы были бы, вероятно, совершенно необходимы. Но вряд ли автор Торы собирался писать книгу о естественной истории. Его, судя по содержанию Пятикнижия, интересовала прежде всего история священная, история откровения, а всё остальное было для неё лишь фоном. И свет в таком контексте, наверное, означал, прежде всего, присутствие Божие: ведь все библейские теофании так или иначе со светом связаны, сияющее присутствие сопровождает народ на всём протяжении его истории, да и служение Самого Спасителя тоже нередко сопровождается такого же рода светоносными богоявлениями. И тогда становится понятнее, что имел в виду священнописатель: он не описывает, как был устроен мир сразу после сотворения, он лишь говорит, что творение всё, до последнего атома было пронизано сиянием присутствия Божия. Таким был мир до падения, до тех катастроф, из которых, к сожалению, в значительной мере состояла вся его последующая история.

Мы раскрываем ещё одну пророческую книгу, и снова перед нами открывается такая знакомая по другим библейским книгам картина отступничества. Сквозь пророческое красноречие можно ощутить почти физическую боль от постоянно повторяющейся неверности. Но на этот раз блудные сыновья не просто покинули Отца, они ещё и восстали против Него. Но странно! Тут же рядом Господь обличает тех, кто продолжает приходить к Нему с жертвоприношениями, кто как ни в чём не бывало совершает праздничные церемонии.

Значит, возможно и такое восстание против Господа, когда мятежник, как может показаться, вроде бы и не бунтует. Наоборот, люди продолжают совершать всё, что положено согласно букве закона. Но при этом ни их дела, ни вся наполненность их сердец настолько не соответствуют смыслу предстояния перед Богом, заложенному в сердцевине закона, что Господь отвергает такое внешнее благочестие. Мало того, Он уподобляет носителей этого благочестия самым жутким беззаконникам — жителям Содома и Гоморры.

Но дела грешников неизбежно приведут их к погибели. Мысль о предстоящей расплате удивления вызвать не может. Но удивительно встретить среди древних пророчеств слова о пламени, возгорающемся из искры. Так вот откуда взялось пламя, которое разжигали позднейшие вероотступники!

Но в начале своей речи, говоря о том, что Израиль не знает своего Господа, пророк мимоходом упоминает вола и осла, знающего свои ясли. Так за много веков был дан пророческий намёк на ясли для скота, где будет лежать Младенец, пришедший спасти мир.

Это — начало книги пророка Исаии. Здесь очень ясной становится задача всякого пророчества: в ситуации, когда люди теряют все духовные и нравственные ориентиры, Бог через Своих пророков восстанавливает истинное представление о праведности.

Итак, первое: омыться, очиститься. Для этого нужно согласиться с тем, что мы нечисты, признать свою несостоятельность и греховность. А затем — перестать делать зло, удалить злые дела «от очей Божиих», то есть совсем из жизни, потому что Бог видит всё. А после этого — делать добро, критерием же подлинности этого добра оказывается бескорыстность. Ведь спасти раба, защитить сироту и вдову — это значит сделать что-то хорошее самым слабым, самым бедным, самым бесправным людям в тогдашнем мире, тем, от кого не приходится ожидать никакого вознаграждения за ваше доброе дело. Бескорыстность — это признак милосердия и жертвенности, так дорогих сердцу Бога.

Конечно, сам по себе этот призыв пророка не дает человеку сил на жизнь по этим ориентирам, он лишь пробуждает желание такой жизни, а возможность полноты праведности открывается в Новом Завете со Христом.

"И сильный будет отрепьем, и дело его - искрою; и будут гореть вместе,- и никто не потушит". Следование по пути за Господом - это следование путем смирения и унижения, умаления себя перед всем миром. В каждом из нас есть тайное и тяжелое стремление к совершенству и победе. Иногда даже не понятно над чем. И мы плодим зависть и раздоры, пытаясь найти свой путь перед людьми. Мы хотим занять более высокий пост, получить больше удовольствия и т.д. Это похоже на постоянный голод. И, пытаясь удовлетворить себя, потакать своим желаниям, мы обрекаем себя на смерть. Смерть от бесконечной усталости, от пустоты и в одиночестве сердца. И чем мы упорней на своем пути к победам и достижениям ради самих себя, тем больше Бог противится нам. Потому что Он знает, что наши дела тщетны и бесполезны, если через свой труд мы не ищем Его присутствия в мире. Не ищем мира и не смягчаем свое сердце ради Него. "Ибо от Сиона выйдет закон". Закон жизни вечной и мира.

Библейская Поэма творения напоминает космогоническую поэзию языческого мира. И в Египте, и в Вавилонии, и в Греции были похожие произведения, описывавшие происхождение мира, его возникновение из хаоса и превращение в космос, стройный и гармоничный. Этот процесс и называли космогонией. На первый взгляд может показаться, что священнописатель просто создал некий яхвистский вариант обычной космогонической поэмы, приписав Богу то, что языческие авторы приписывали богам или природным стихиям. Но на самом деле это не совсем так. Язык и образно-символический ряд библейской поэмы действительно напоминает язык и образно-символический ряд ближневосточной космогонической поэзии. Но есть в библейской поэме и существенные отличия от космогонической поэзии язычников.

И прежде всего бросается в глаза начало поэмы, её первые два стиха. Космогонии египтян, вавилонян и греков все начинаются с описания хаоса, иногда в образе великого океана, существующего извечно. У библейского же автора Бог с самого начала творит мир как космос, а не как хаос. Священнописатель говорит о Боге, творящем «небо и землю». Эти слова разные комментаторы интерпретировали по-разному, но во всяком случае очевидно, что выражение «небо и земля» описывает всё мироздание в целом, притом мироздание не хаотичное, а вполне упорядоченное.

Бог не творит хаоса, Он творит космос. Образы, напоминающие о хаосе, появляются лишь во втором стихе поэмы, где говорится о «земле», рассматриваемой как бы отдельно от того целого, в которое она входит. Тут действительно появляется возможность хаоса: если цельное, сотворённое Богом мироздание разорвать на части, то в таких оторванных от целого частях вполне может воцариться хаос. Но Бог хаоса не хочет и не творит.

Его воля присутствует в мире постоянно, каждый «день творения» определяется Божьим словом, определяющим Его замысел относительно этого дня и смысл происходящего. Конечно, в мире действуют силы природы, вложенные в него Богом. Но Бог не оставляет Своего творения, Он постоянно рядом, мир всё время находится под Его пристальным взглядом. И всё его становление — не случайность, не игра неких природных сил или пребывающих в мире духов, а осуществление замысла Божьего о мире, о том, каким он должен стать.

И в этом смысле мир с самого начала был задуман Богом как Его Царство. Ведь что же такое царство, как не власть царя, распространяющееся на некое место, где действуют установленные им законы? А мир с самого начала был именно таким местом. Местом, где царствует Бог. И если сегодня мир не весь и не всегда таков, то это не норма, а лишь отклонение от неё. Отклонение, которому Бог раньше или позже положит конец. Об этом вся Библия. Как священная история и как история Откровения. И как история Спасения тоже.

Библейский рассказ о сотворении мира полон внутреннего драматизма. На первый взгляд он может показаться размеренным повествованием о череде сменяющих друг друга дней, из которых каждый составляет целую эпоху, в конце которой появляется тот мир, который мы знаем и в котором живём. На самом же деле перед нами не рассказ, а поэма, поэма о мире, где хаос борется с порядком, свет — с тьмой.

Творение — не спокойно-размеренный процесс, оно происходило в постоянной борьбе с теми силами, которые, противопоставив себя Богу, поставили себе целью разрушить Божий план. Символом хаоса в поэме становится вода: вначале, в прологе, в первых двух стихах, она лишь упоминается, как часть земли, оторванной от неба, земли, утратившей своё единство с большим Божьим миром. Затем, во второй день, она врывается в мир бурным потоком, помрачая тот свет присутствия Божия, который озарял этот мир в первый день творения.

Но Бог не отступает от Своих планов. Он не иссушает воду, он лишь направляет её в правильное русло: на третий день вода даёт начало морям и океанам, а на шестой — порождает жизнь, которая станет главным орудием Бога в Его противостоянии силам тьмы и хаоса изнутри созданного Им и испорченного теми, кто Ему противостоит, мира. Так действует Творец, преображая хаос, обращая его из силы тёмной и слепой в силу светлую и животворящую, без которой немыслимо творение.

Это и не удивительно: ведь мир, даже испорченный дьяволом, остаётся всё же Божьим миром. Бог в силах создать и воссоздать, Он может исправить всё, что оказалось испорчено Его врагом. А враг не может ничего, он не может даже воспользоваться плодами своих усилий, которые ускользают у него из рук, когда хаос становится водой, порождающей жизнь. Он может быть царём и владыкой лишь в своём собственном мирке, отделённом от большого Божьего мира, по сравнению с которым составляет исчезающе малую величину. А нам, людям, остаётся лишь выбрать между двумя мирами и двумя путями: путём жизни и путём смерти.

На первый взгляд библейская Поэма творения может показаться текстом чисто мифологическим, многие именно так его и рассматривают — как древний миф, попавший в Библию потому, что других вариантов космогонии — учения о происхождении мира — в древности не существовало. Есть, наоборот, и такие читатели, кто уверен: библейская Поэма творения — история, которую надо понимать буквально, так, как она написана.

Что же имеет в виду автор поэмы? И когда она была написана? Общепринятым среди исследователей Библии сегодня является мнение, что эта поэма, как и весь так называемый Пролог Книги Бытия (первые одиннадцать глав книги) появилась в Вавилоне во времена Вавилонского плена. В эти времена люди знали о мире уже вполне достаточно для того, чтобы отказаться от мифологической его картины. Дело явно не в том, что у автора не хватало средств для описания той реальности, которую он хотел описать.

Он просто использует традиционный язык так называемой космогонической поэзии своего времени — в его времена уже были поэмы, повествующие о происхождении и становлении космоса, и автор создаёт яхвистский вариант такой поэмы. Не случайно он начинает историю мира с Бога, творящего «небо и землю». Как бы ни понимать эти «небо и землю» (а понимали их очень по-разному), ясно одно: речь идёт о мироздании во всей его полноте и цельности.

Можно, разумеется, эту цельность разрушить — во втором стихе первой главы как раз и говорится о «земле», оторванной от «неба», о разрушенной цельности — тогда в мире появляется хаос. Точнее, в хаос погружается как раз оторванная от целого часть — она становится бесформенной и бескачественной («безвидной и пустой» Синодального перевода).

Именно такой и становится «земля», оторванная от «неба», часть мироздания, отделённая от целого. А затем разворачивается величественная картина творения — уже в пространстве и во времени, которые появляются вместе с самим творением. И творение это заключает в себе некую драму, которую автор поэмы не описывает прямо, но на которую намекает: вначале, в «первый день», творение всё пронизано светом — не физическим светом, а светом Божьего присутствия, которое в яхвистском духовном опыте нередко сопровождается сиянием.

А вот на «второй день» в мире что-то происходит: на смену сияющему «единому дню» (именно так: единому, а не первому в череде других дней) приходит хаос. В мир врывается вода — та самая вода, которая упомянута в описании оторванной от «неба» «земли», вода как символ хаоса. Бог же преодолевает этот хаос, полагая ему предел и творя мир как бы заново — внутри воды, созидая там, в созданном Им внутри хаоса пространстве, новый мир, в котором нам и довелось жить. Там, в этом новом мире, появится и человек, чтобы в свой черёд включиться в драму мироздания, где у него будет особая роль — и лишь от самого человека будет зависеть, как он её исполнит.

Читая о начале мира, нам необходимо помнить, что Книга Бытия, как и вся Библия, — написана не о прошлом, а о настоящем. Она отражает на особом древнем символическом языке те истины, которые никогда не изменятся, независимо от развития физики или истории. Этот короткий рассказ свидетельствует о неразрывной связи того, что окружает нас — света, воды, земли, деревьев и трав, рыб, зверей и птиц — с Тем, Кто стоит за всем этим, и Кто не является частью этого мира. Как передать эту тайну? Мир не сотворил себя сам, и не мы сотворили его — есть Тот, Кто отвечает за этот мир, Кто дарит миру существование и радуется о его красоте, видя, что он — «хорош весьма». Если научиться созерцать эту тайну, тогда все, что хорошо и красиво в этом мире, будет говорить нам о Нем, о Том, Кто сотворил мир в самом начале и подарил его нам.

В библейском рассказе о сотворении мира особенно интересны первые два стиха. Перед нами, собственно, не рассказ, а поэма, притом поэма, написанная символическим языком, которым нередко пользовались в древности. А два первых стиха представляют собой своего рода пролог к этой поэме. В самом деле, описание каждого из упоминаемых в поэме «дней творения» начинается словами «и сказал Бог» (Быт 1:3, 6, 9, 14, 20, 24), а заканчивается упоминанием «вечера и утра» (Быт 1:5, 8, 13, 19, 23, 25, 31). Иногда слово Божие звучит дважды за один «день творения», как, к примеру, в описании третьего и шестого дня (Быт 1:9, 11 и Быт 1:24, 26 соответственно), но общей структуры поэмы эти исключения не меняют. А вот первые два стиха поэмы не входят в описание шести «дней творения», они стоят особняком, предваряя его. Здесь нет ещё описания самого процесса творения, здесь есть лишь Бог, творящий «небо и землю». Разные комментаторы по-разному понимали эти «небо и землю»: одни думали, что речь идёт о той самой земле, что у нас под ногами, и о том самом небе, которое у нас над головой, другие считали, что священный автор имел в виду мир природы («землю») и мир духа («небо»). Но, как бы то ни было, никто не сомневался, что речь в первом стихе идёт о сотворённом Богом мире во всей его полноте. И действительно, в вечности Божией, не знающей времени, творение начинается и заканчивается в одно мгновение. Но в сотворённом Богом мире, где пространство и время абсолютно реальны, это мгновение творения превращается в «дни творения». Впрочем, уже комментаторы времён раннего Средневековья (и восточные, византийские, и западные) понимали, что речь здесь идёт не о днях в календарном смысле слова. Ведь в Библии «день Божий» или «день Господень» — прежде всего, день богоявления, когда Бог обнаруживает Своё присутствие в мире и вмешивается в историю, так, что день этот становится также и днём Суда (Ам 5:20, Иоиль 1:15, Зах 14:1). И тогда оказывается, что во времени творение становится чередованием «дня», когда Бог Сам вмешивается в естественные, природные процессы, направляя их дальнейшее развитие и закладывая нужные для такого развития возможности, и «ночи», когда эти заложенные Богом в творимый Им мир возможности раскрываются в соответствии с Им же, Богом, установленными для мира законами. Так, создавая мир, Бог не только даёт свободу человеку, но и природе в целом оставляет место для самостоятельного, относительно независимого существования. А ответственность за это существование Бог возлагает на человека (Быт 1:28).

Началом мудрости назван страх Господень, и это не кажется неожиданным, только после этого можно говорить обо всём остальном. И сразу же после такого основополагающего утверждения говорится о необходимости почтительного обращения с родителями. А ведь и это неудивительно, ведь единственная из Десяти заповедей, обещающая за своё выполнение награду на земле, призывает почитать отца и мать. Постижение мудрости начинается в семье, как и путь к Богу начинается с первых шагов.

Люди, однако, слишком легко принимают за мудрость что угодно, только не её, и веками совет прислушиваться к мудрости пролетает если не вовсе мимо ушей, то мимо сердца. Но отвергающие мудрость хлебнут горя, те же, кто считает пути зла более выгодными, поступают не только греховно, но и непрактично.